Эпоха Павла I - Вольдемар Балязин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смерть придет – везде найдет
Матроса, идущего на корабль, отправлявшийся в Шпицберген, спросил философ:
– Постой, братец, скажи мне, где твой отец умер?
– В потоплении корабля.
– А дед?
– Потонул же, ловя рыбу в бурную погоду…
– А прадед?
– Также пропал с кораблем…
– Как же ты смеешь вдаваться морю, ведая, что все твои предки там погибли? Это признак безрассудной отваги.
– Господин мудрец, – отвечал матрос, – скажите, как ваши предки преставились?
– Весьма блаженно, на своих ложах.
– Ах, для чего же вы не боитесь ложиться на вашу постелю?
Порок и добродетель России и заграницы
Француз говорил, что многие русаки портятся в чужестранных землях. «Это правда, – отвечал русак, – но всякий иноземец исправляется в России».
Грустное воспоминание
Нередко худогласные и безграмотные певцы бывают великие охотники петь. Некто подьячий в Гурьев день пел на правом клиросе так жалобно, что сколь часто он ни возглашал, тогда пастух, будучи в церкви, принимался плакать.
Сие он приметя, думал, что, конечно, приятность голоса трогает простяково сердце и его прослезяет. И так по окончании обедни захотелось ему по любопытству у мужика спросить, для чего он так слезился.
«Ах, батюшка, – отвечал пастух, – как мне не плакать? У меня, бедного, недавно волки съели такого богатого козла, что я бы не продал его ни за какие деньги, и как я об нем ни вспомню, то прихожу в слезы. И потому-то, сударь, как вы запевали, то мне чудилось, что блеет та бедная животина, ибо ее голос совсем походил на ваш».
Судья и поэт
В «Письмовнике» Курганова записана история, которую современники относили к Ломоносову, хотя ее герои были вроде бы безымянными. Вот она: «Некоторому именитому судье, случившемуся быть на пиру с славным витием, который из подлого отродья произошел в известно достоинство через знатные свои заслуги Отечеству, весьма обидно оказалось, что он отважился противоречить его мнениям. „Ты бы, братец, – сказал гневный величавый, – прежде вспомнил свою породу!“ „Я очень ее помню, – отвечал ему мудрец, нимало не сумнясь, – и знаю, что ежели бы вы были сыном моего отца, то вы и поныне бы еще ловили с ним моржей или пасли у него свиней“.
Ибо подлая природа такого человека не унижает, но возвышает блистание его качеств.
Дмитрий Иванович Хвостов
О Дмитрии Ивановиче Хвостове – шурине Суворова – вы уже читали, но в историю России он вошел не потому, что безукоризненно служил великому полководцу, добывшему для него титул графа у короля Пьемонта, но потому, что слыл первым и непревзойденным графоманом, чем и знаменит был более всего.
О нем сохранилось немало литературных историй анекдотического свойства. Вот некоторые из них.
Хвостов, Дмитриев и Карамзин
Хвостов являлся членом Российской академии русского языка и литературы и знаменитого литературного общества «Беседа любителей русского слова», возглавляемого Г. Р. Державиным и А. С. Шишковым. Свои новые книги граф Хвостов всегда посылал Дмитриеву и Карамзину с дарственными надписями и просьбой написать, понравилась ли его очередная книга.
Добрый Карамзин отвечал: «Пишите! Пишите! Учите наших авторов, как должно писать!»
Дмитриев укорял его за то, говоря, что Хвостов станет перед всеми хвалиться запиской Карамзина.
– А как же ты ему отвечаешь? – спросил он Дмитриева.
– Я пишу очень просто, – ответил Дмитриев. – «Ваша ода ни в чем не уступает старшим сестрам своим!» Он и доволен, – добавил Дмитриев, – и между тем это правда.
Жажда славы
Рассказывали, что Дмитрий Иванович Хвостов, снедаемый страстью к славе, по дороге из Петербурга в принадлежавшее ему село Талызино Симбирской губернии, на всех почтовых станциях оставлял свои книги с одним условием: вырывать помещенные там его портреты и прикалывать к стене под портретом царствующего монарха, который обязательно был на каждой почтовой станции.
Невыносимое условие
Хвостов держал у себя в доме одного-двух спившихся чиновников, предоставляя им кров, стол и приличное денежное жалованье только за то, чтобы они в любое угодное Хвостову время слушали его стихи. Однако ни один из них не прожил у Хвостова более года.
Книготорговец и поэт
Хвостов был настолько бездарен, что подрядил известного издателя и книготорговца Ивана Васильевича Оленина (1789-1836), имевшего типографию и собственные лавки в Гостином дворе и на Невском проспекте, печатать написанные книги с полной предварительной оплатой за его, Хвостова, собственный счет.
Более того, не разошедшиеся экземпляры Оленин выкупал за деньги Хвостова, а потом продавал их все по цене старьевщиков для маляров, занимавшихся оклейкой стен под обои.
Судьба подарка
Будущий декабрист, а тогда директор Русско-Американской компании на Аляске Кондратий Федорович Рылеев не сумел уклониться от подарка Хвостова и вынужден был принять несколько сотен экземпляров поэмы «Потоп Петрополя 7 ноября 1824 года».
Рылеев отправил книги на Аляску, а оттуда их перевезли на остров Витку и там употребили на изготовление пыжей для патронных гильз.
ИСТОРИЧЕСКАЯ МОЗАИКА ВРЕМЕН ПАВЛА I
Литературные истории и анекдоты
«Не нашего прихода»
Вот еще одно старое, прочно вошедшее в наш речевой обиход выражение, родившееся в 70-х годах XVIII века. Имеется в виду выражение «Не нашего прихода». Оно появилось в 1778 году в сборнике «Отрада в скуке, или Книга веселия и размышления».
«В некоторой деревне священник, сказывая проповедь внятным слогом и чувствительными выражениями, привел в слезы слушающих его поселян, все плакали, исключая одного крестьянина. Его спросили, для чего он не плачет? На сие ответил он: „Я не здешнего прихода“.
Приходской называлась церковь, вокруг которой жили крестьяне или горожане, где они отправляли все требы – крещения, венчания, отпевания. Приходская община была довольно замкнутой, в ней все знали друг друга и старались поддерживать внутри прихода хорошие, дружеские отношения.
В 1825 году И. А. Крылов на тему приведенного выше анекдота написал басню «Прихожанин», осмеивавшую нравы «литературных приходов», – враждующих между собой мелких группировок литераторов, для которых узкие интересы своего «литературного прихода» были важнее дела всей литературы.
Метаморфоза эпитафии Хемницера
В 1779 году вышла небольшая книжечка «Басни и сказки в стихах». Ее автором был мало кому известный тридцатичетырехлетний армейский офицер Иван Иванович Хемницер (1745-1784). Книга, вышедшая с благословения Г. Р. Державина, имела шумный успех и была переиздана несколько раз.
Хемницер высмеивал кичливых аристократов, взяточников-чиновников, бесплодных псевдоинтеллектуалов.
В книге было немало блестящих поэтических строк, но парадокс заключался в том, что наиболее знаменитой фразой Хемницера стала не какая-либо его стихотворная строфа, а эпитафия, написанная им для собственной надгробной плиты: «Жив честным образом, он весь свой век трудился, но умер так же наг, как был, когда родился!»
Умер Хемницер в городе Смирне, в Турции, где занимал должность русского генерального консула. Затем его тело было перевезено в Россию. Однако автоэпитафия почему-то не понравилась устроителям похорон, и ее переделал поэт Василий Васильевич Капнист (1758-1823). Эпитафия Хемницера была изменена весьма незначительно, но все же изменена: «Жил честно, целый век трудился и умер гол, как гол родился».
«Печатный всякий лист быть кажется святым»
В 1795 году Иван Иванович Дмитриев (1760-1837) опубликовал сатирическое стихотворение «Чужой толк», в котором высмеивалось преклонение перед печатным словом.
А наших многих цель – награда перстеньком,Нередко сто рублей иль дружество с князьком,Который отроду не читывал другова,Кроме придворного подчас месяцеслова;Иль похвала своих приятелей, а имПечатный всякий лист быть кажется святым.
Последняя строка этого стихотворения стала крылатым выражением, которое дало повод Пушкину сказать в заметке «Опыты отражения некоторых нелитературных обвинений»: «Я заметил, что самое неосновательное суждение, глупое ругательство получает вес от волшебного влияния типографии. Нам все еще печатный лист кажется святым. Мы все думаем: как может это быть глупо или несправедливо? Ведь это напечатано».
«На минуту позабудемся в чародействе красных вымыслов»
Одной из отличительных черт русского национального характера является непреодолимая вера в светлый идеал. Ее-то и подметил наряду с другими Николай Михайлович Карамзин и поэтически выразил в богатырской сказке «Илья Муромец», написанной в 1795 году:
