Оракулы перекрестков - Эдуард Шауров

«Какое совпадение, – подумал Бен. – Оракула тоже надо сдавить в кулаке».

– Три раза жмешь его в пальцах, потом «бах!», он приходит в боевое состояние и жрет все, до чего доберется. Что скажешь? – Виктор выжидательно уставился на Бенджамиля.

– А кому нужно убивать биллектронику? – спросил Бен.

– Русским, – сказал Штерн как не в чем не бывало.

Бенджамиль открыл и закрыл рот.

– Ну да! Русским! А что тут такого? – Виктор возбужденно прошелся взад-вперед. – Полгода назад со мной связались русские из Байкальской Автономии. Они не конкретизировали суть конечного продукта. Просто обрисовали общую задачу. Заплатили хороший аванс. Я уже потратил его на минифакт, замечательный, практически профессиональный монтажный стенд. По-моему, все удалось по высшему разряду! Я сам не ожидал!

– А зачем русским «тараканы»? – спросил Бен, все больше убеждаясь в том, что его товарищ – сумасшедший гений.

– Наверное, хотят устроить подлянку чайникам. Почем мне знать! – воскликнул Виктор. – Да и по хрену мне! Русские мне нравятся больше мандаринов! Русские заплатят мне такие деньги, что можно будет купить остров на каком-нибудь архипелаге! Хочешь, поедем вдвоем! Бенни, ты хоть раз видел море?

– Я не видел моря. Разве что на три-М-картинках, – задумчиво сказал Бен. – Вик, русские непременно используют «тараканов», только технологию они все равно не удержат, рано или поздно она будет в Поднебесной.

– Еще бы! – Штерн самодовольно улыбнулся. – Только я не намерен ждать «рано или поздно», я сам продам чайникам рецепт, как только они назовут приличную цену.

Бенджамиль понимал, что должен негодовать и ужасаться, но отчего-то не ощущал в себе ни того ни другого. Напротив, всю его сущность захлестнула волна азарта: «Ну и пусть! Пускай мир катится в тартарары! Все одно веселее».

– Но это же конец света, апокалипсис! – сказал Бен, понижая голос.

– Браво!!! – взревел Штерн. – Двадцать марок штрафа за нецензурно-религиозные выражения!

– Но, Вик, речь идет о всем мире.

– Срал я на мир!

– Тогда подумай о себе.

– Срал я на себя!

– А другие люди? – беспомощно спросил Бен. – Я даже не представляю, во что это выльется.

– Другие люди? – зловеще проговорил Виктор. – Возьмем, к примеру, тебя. Есть ли у тебя, Бенджамиль Мэй, что-нибудь такое, чего стоило бы держаться в этой гребаной жизни? Отвечай сразу и без раздумий. Молчишь? Молчишь, потому что тебе нечего возразить.

И хотя Бену очень хотелось закричать: «Все не так!» – он вдруг с ужасом сообразил, что не может назвать ни одной вещи, ради которой стоило бы жить. Он чувствовал, что это неправильно, что Виктор просто запутал его своими словами, перемешанными с «сатом» и сдобренными стимулятором «ши», но, хоть убей, не мог подобрать ни единого довода.

– Эти бешеные дегенераты не станут ждать, пока ты продашь технологию мандаринам, – сказал Бен мрачно, – они просто грохнут тебя в этой комнате и заберут твой аквариум.

– Хрен они заберут! – Виктор засмеялся. – Я сумею за себя постоять, а если не сумею – так туда мне и дорога… Только что-то эти дегенераты не торопятся, – добавил он задумчиво. – Оговоренный срок уж три недели как прошел, а от русских ни слуху ни духу. Ну ничего, я терпеливый, неделю еще подожду для ровного счета, а там посмотрим.

– Вик, на кой ты мне все это рассказал? – тихонько спросил Бен.

Виктор равнодушно пожал плечами, затем извлек из брючного кармана пакет с красными таблетками, бросил одну в рот, другую протянул Бенджамилю. Бен помотал головой. Виктор сунул таблетку обратно в пакет, поморщился и отхлебнул вина.

– Почему бы и нет? – сказал он после некоторого раздумья. – Мне захотелось, а ты оказался под рукой.

– Очень приятно, – пробормотал Бенджамиль.

Огромные солнечные часы на потолке необъятной гостиной показывали почти три ночи, но сна не было ни в одном глазу. Развалившись в широких креслах, приятели тянули вино и разговаривали. Длинная тень секундной стрелки беззвучно вращалась над их головами, словно лопасть гигантского вентилятора, то становясь четче, то совсем исчезая в тени. Потолочные светильники были почти погашены, и дальние концы зала тонули в сумраке, только крышка стола-вычислителя да основания колонн излучали прохладное сияние. Штерн курил.

Иногда, распространяя вокруг себя тихое гудение сервоприводов, появлялась Амаль, меняла тарелки с закуской и исчезала, как механическое привидение. Вялые завитки табачного дыма плыли в теплом стоячем воздухе.

– Возможно, ты прав, даже скорее всего прав, – сказал Виктор, отхлебывая из высокого бокала. – Вся моя жизнь, все мое отношение к жизни пропитано дрянной ненормальностью, я и сам, в сущности, ненормальный, но даже если ты прав, это все равно ничего не меняет.

– Почему это не меняет? – возмутился Бен. – Очень даже меняет! Если ты понимаешь, что действия и мысли твои ненормальны, то половина проблемы уже решена. А если вторую половину решить самому не под силу, то можно обратиться к психологу. А что тут такого?

Виктор невесело засмеялся:

– Чудак ты человек, Бенни Мэй! Оно, может, и здорово – поселиться в аутсайде, жениться на толстозадой глупой блондинке, коллекционировать пробки от крепких напитков, каких никогда и не нюхал, смотреть вечерами одобренные отделом культуры лонгливеры, да только мне это не поможет. Во мне проделана дыра, не дыра – дырища! Сквозь эту прореху из меня вытекает сама жизнь со всеми красками, радостями, восторгами! А ты советуешь заткнуть ее пробкой от пустой бутылки!

– Ты говоришь так потому, что обкурился и съел две таблетки! – неуверенно возразил Бен.

– Не понимаешь ты меня, – сокрушенно сказал Виктор. – Девяносто процентов своей жизни я делю между «скучно» и «тошно», девяносто процентов чертовой жизни, когда я не курю, не закидываюсь и не откалываю дикие коленца! Девяносто процентов! Представь себе, Бенни. А все остальное – пустота и скука.

«Он рисуется, – подумал Бен. – Не может быть такого, чтобы жил человек и не радовался тому, что живет. Это похоже на кощунство».

– А как же работа? – поинтересовался Бен. – Неужели ты изобрел этих твоих некробов в приступе скуки? Я бы на твоем месте до потолка прыгал от своей гениальности.

– Я и прыгал… – Виктор прикрыл глаза. – Минут десять прыгал, потом скучно стало… прыгать. Работа – это всего-навсего рефлекс творческой личности. К тому же я подумал, что ничего подобного никогда больше не сделаю. Я использовал свой шанс. Ура… Но теперь-то это деяние в прошлом.

– Нельзя так негативно ко всему относиться, – почти сердито сказал Бен. – Это похоже на кощунство!

– Пошел ты, Бенджамиль Мэй, – лениво отозвался Виктор. – Мне наплевать на все и на всех. Таким уж я уродился или стал в процессе эволюции.