Неисторический материализм, или ананасы для врага народа - Елена Антонова

Актеры краснели и что-то мямлили, вызывая целый тайфун возмущения новоявленного худрука:

– Вы еще манифест коммунистической партии друг другу почитайте вместо объятий. Испоганили Чехова, тормоза несчастные! Чайники вы, а не артисты.

Пока студенты пытались осознать свое сходство с этими предметами промышленной и бытовой техники, в лаборатории шел ожесточенный спор – заслать ли в прошлое видеомагнитофон, чтобы показать студентам, которые действительно неплохо танцевали, танцы для постановки, или отправить пару ребят, танцующих брейк-данс.

– Вообще-то, – размышлял Барсов, – наши коллеги в Великобритании уже рискнули продемонстрировать там видео.

– И как? – поинтересовался Андрей.

Барсов смущенно отвечал:

– Выкинули в окно со второго этажа. Они зачем-то решили показать жесткое порно. Теперь мы должны повторить эксперимент с видео, но только с более мягкими показами. Я думаю, – решил он, – что это подходящий случай.

Митя, как всегда, скептически поджимал губы и требовал отправить «туда» аппарат похуже.

– Все обратно вернем, – успокаивал Андрей. Митя только качал головой, терзаемый предчувствиями.

Видеомагнитофон вызвал сенсацию. Тростникова с Паниной, два парня с их курса, которые показались Сергею достаточно акробатичными, потом и соседи, привлеченные громкой музыкой, осматривали его со всех сторон, как Карлсон, ожидая увидеть что-то, кроме кинескопа, внутри. Телевышка в Средневолжске еще не была сооружена, и радости телевидения были жителям города незнакомы.

– Какие цвета! – восхищался Григорий Иванович. – Насыщенные, и изображение не зернистое!

Николай Васильевич никак не мог понять, почему изображение двигается. Но пульт дистанционного управления сразил всех наповал. Никто не решался делать комментарии, и все только включали и выключали изображение, каждый раз поражаясь, что экран то гаснет, то снова вспыхивает, подчиняясь нажатию кнопки.

– Только корпус некрасивый, – сокрушалась Маргарита Николаевна. – Цвет такой невыразительный, как сталь. И весь он такой… прямоугольный!

Сергей не мог не согласиться, что среди кружевных салфеточек, полочек со слониками, круглых розовых абажуров и радиоприемников с их живым деревом, светлой радиотканью на динамиках, разноцветными мигающими индикаторами видеодвойка действительно имела бледный, невыразительный вид. Но неудачный дизайн, – Сергей даже обиделся на производителей, стыдно перед предками, честное слово, – полностью компенсировался мультиками, которые тщательно отобрала Катюша. «Винни-Пух» – не американский, Боже упаси, а наш, советский, с голосом Леонова, «Карлсон» и, наконец, танцы. Сергей осторожно начал с бальных, увидел, что Тростникова украдкой зевнула, и поставил кассету с брейк-дансом.

– Что за чудо, – вылупил глаза Николай Васильевич, увидев роботообразные движения танцоров. – Костюмы не концертные и шапочки какие-то дурацкие… И чего они, как…

Про роботов Николай Васильевич еще не знал, и поэтому его мысль на этом заканчивалась.

Однако, когда Сергей пояснил, что это есть социальный протест угнетенных африканских народов против американского рабства, все нашли в брейк-дансе глубокий социальный смысл.

– Между прочим, – пояснил Сергей, – этот танец требует большого мастерства. Вот смотрите, сейчас будет нижний брейк. Эх, девчонки, – пригорюнился он, – этого вам никогда не смочь.

Тростникова с Паниной во все глаза смотрели на то, как два танцора крутились, лежа на спине, а потом – встав на голову.

– Так вот для чего шапочки! – догадался Хворов.

– Шапочки не простые, – кивнул Сергей.

– Нужен скользкий пол! – осенило одного из парней.

– И музыку, – напомнил второй.

Девушки снова и снова вглядывались в движения рук и ног. Из кухни, которую Сергей с Андреем успели покрыть линолеумом, доносились сопение и грохот – это парни пытались крутиться в нижнем брейк-дансе. Никто уже не спрашивал Сергея, откуда он это достал. Все привыкли к тому, что он имеет доступ к самым необыкновенным и необъяснимым вещам.

Психологов из двадцать первого века, которые вместе с Барсовым обрабатывали полученную информацию, поражало, насколько легко поколение пятидесятых воспринимало появление непонятных и новых для них вещей. Они нисколько не мучились попытками объяснить появление огромного количества непонятных предметов – начиная от станка для бриться «Жиллетт» и заканчивая компьютером. Объяснение было простым и очевидным: Сергей же прибыл из Москвы, где у него были крепкие связи, наверное, даже, с партийной организацией. А раз из Москвы – значит, все понятно. И никаких объяснений не требовалось. Наша советская наука и техника, как самая передовая в мире, просто еще не дошла до Средневолжска, вот и все. Правда, где-то в самом уголке сознания иногда робко возникал вопрос: почему те немногие жители Средневолжска, которым посчастливилось побывать в столице нашей Родины, не видели подобного в магазинах. Но Москва находилась далеко – аж за целых семьсот километров, и в нее ходили два вагона в составе поезда «Казань – Москва» – довольно часто ходили, раз в неделю. И на подобное шевельнувшееся сомнение тут же наваливался всей тяжестью жизненный опыт людей, переживших коллективизацию, разруху и голод двадцатых и тридцатых годов и немало повидавших в военные годы. Почему населению – хлеб с лебедой, а кому-то – шоколад с апельсинами? Доставали! Почему все женщины ходят в ситцевых платьях, шитых вручную, – швейную машинку-то не всякий имел, – а жена секретаря обкома – в импортной шелковой блузке? Да все просто, опять же – доставали! Потому что в закромах Родины есть все, да не на всех. Это было понятно и привычно. От магазинов, собственно, никто ничего особенного и не ждал. Сергей по какой-то причине был ближе к закромам, чем остальное население Средневолжска. Оно и понятно – Москва! Тут объяснять ничего не надо – где Москва, а где Средневолжск! В Москве, наверное, уже все есть. А Сергея в партийных кругах, похоже, крепко уважали! Потому что такие прозрачные ручечки, бутылочки, ви… види… – черт его знает, и не произнести даже – показывающие аппараты. В общем, все это еще заслужить надо. А нам в Средневолжске – где же заслужить. Далеко от нас пролетарская мировая революция, и не видать нам еще сто лет види… веди… а также апельсиновой газировки в прозрачных бутылках. Ах, эти бутылки! Из них что угодно выпьешь, все вкусным покажется. Вкус совсем не имеет значения, если бутылочка прозрачная, как стеклянная, и легкая, как перышко. И пробочка откручивается, и вовсе не надо вдавливать большим пальцем алюминиевую крышечку, как на молочных бутылках. А Бахметьев, похоже, эти бутылочки просто выбрасывает. Это уже просто… просто возмутительная бесхозяйственность.

Брейк-данс студенты все-таки сумели освоить, причем достаточно легко.

Концерт был вечером. Сергей предупредил своих, что заночует здесь. Акимов был недоволен, и Курицына, горестно поджав длинные ноги, рыдала после очередного нагоняя.

Генеральная репетиция проходила в творческой дружеской атмосфере, поражая случайно заглянувших в актовый зал преподавателей и представителей администрации обилием разговорной лексики.

– Ты когда начнешь задник прибивать, тормоз! – кричали со сцены.

– На баяне играешь, как чайник, – слышалось из-за кулис.

– По-моему, ректор идет, – сказал Сергей.

– Это у вас глюки, Сергей Александрович, – вежливо ответили ему.

Эротическая сцена в чеховском «Медведе» пользовалась огромным успехом. Ее участники вовсю старались показать, что они не манифест коммунистической партии читают, а изо всех своих сил стараются смутить «старого» Луку. «Лука» очень качественно смущался и исчезал, вручая за кулисами топор ответственному за пожарную безопасность. Студентки очень интересовались, по-настоящему целовались артисты или только притворялись, и возбужденно хихикали.

– А теперь, – торжественно объявила Тростникова со сцены, говоря в огромный прямоугольный микрофон – железный, с продольными разрезами, – мы покажем вам танец, который в сложный исторический период был создан нашими угнетаемыми африканскими братьями, которые, как смогли, попытались выразить свой протест против угнетения американскими капиталистами-рабовладельцами. Мы с вами, наши африканские братья! – патетически заключила она.

Сергей за сценой слегка покраснел и решил, что «американские братья» простят ему столь явную политизацию танца черных хулиганов. «Во всяком случае, хоть не посмеют освистать», – подумал он.

На самом деле, танец пользовался бешеным успехом. Зал аплодировал стоя, выражая солидарность американским братьям и желание научиться верхнему брейку. Долго еще танцоры в качестве общественной нагрузки обучали желающих всем тонкостям брейк-данса. Африканским братьям написали письмо, выражающее солидарность. Африканские братья в Гарлеме письмо за подписью ректора института из далекой России каким-то чудом получили и долго чесали в затылке, искренне стараясь осознать свою роль в политической борьбе, о которой они до сей поры не подозревали. На всякий случай они вышли вечером бить морды прохожим, сначала – белым, а потом заодно и черным. Затем, напившись, решили ограбить ближайший банк, чтобы найти деньги для поездки в русский город Средневолжск – научиться танцевать негритянский танец брейк-данс.