Лёха - Николай Берг

Тем временем замаравшийся солдат опять полез любопытствовать – на этот раз поочередно открывая канистры и нюхая горловины.

– Benzin![15] – определил он.

– Genau![16] – отозвался тот, что стоял рядом с Семеновым.

Остальные весело загомонили, словно бы догадавшись о чем-то, словно какую-то загадку разгадали. Немец с нормальным автоматом, – этим, как его, «шмайссером», – тем временем умело повынимал затворы из всех винтовок, снятых с бойцов, передал их худому рослому парню с винтовкой и в пилотке с орлом, тот кивнул и спрятал их в какую-то торбу на боку. Остальные посовали взятое у пленных в свои ранцы. Опять побакланили на своем языке, но тут Леха вовсе ничего из трескучих фраз, выдаваемых с пулеметной скоростью, не понял.

Парень в пилотке, не торопясь, но споро выдернул из ножен плоский штык и прищелкнул его к винтовке, отчего та сразу приобрела какой-то жуткий и кровожадный вид. Немец же обращался с ней привычно, и было очевидно, что он штыком пользоваться умеет.

– Nimm![17] – кратко приказал он, пнув для наглядности стоящую рядом с ним канистру. Та гулко булькнула. – Schnell![18] – нетерпеливо скомандовал парень.

Первым сообразил Жанаев, схватив стоявшие рядом с ним канистры. Немец кивнул поощрительно. Семенов тоже ухватился за те канистры, что волок. Глядя на них, и Леха поднял свою. Тут же в зад ему прилетело что-то очень больное, такого ощущать раньше не приходилось, аж слезы брызнули. Камуфлированные весело заржали, добротным таким лошадиным ржачем. Оглянувшись, Леха догадался, что ему отвесил пендаля веснушчатый приземистый автоматчик. В исполнении подкованным сапогом получилось очень больно.

– Dieser Schelm – aus Schlaraffia![19] – смеясь, выдал тот, у которого был «игрушечный» автоматик. Остальные опять захохотали.

– Хотят, чтобы мы все канистры уволокли, – догадался вслух Семенов.

– Так если я еще одну возьму, все равно одна останется, – жалобно возразил Леха.

Тем временем веснушчатый поднял винтовки без затворов и свистнул, как собаке свистят. Взгляд у него был намекающий достаточно прозрачно.

– И хотят, чтобы винтовки мы тащили, – опять же смекнул Семенов.

Хорошо, что догадался, потому как ждать немцы совсем не собирались, и, скорее всего, пленные получили бы еще пинков и затрещин, а так винтовки повесили на спину Лехе, Семенов содрал со своего поясного ремня подсумки и захлестнул ремешком две канистры, не без труда подняв их себе на плечо, Жанаев так же сделал, использовав свой рюкзак, а Леха получил на плечо свой ремень тоже с двумя канистрами.

– Кобуру подсунь под ремень, иначе спину надерешь – успел подсказать боец. Себе он подсунул под ремень подхваченные с земли чуни, на которые немцы не обратили особого внимания. И пленных погнали по дороге совсем не туда, куда они раньше шли.

От тяжести у Лехи глаза на лоб полезли, пот полил ручьем, да еще и конвоиры – а их было двое: долговязый со штыком и веснушчатый с «обычным» автоматом – задали довольно быстрый темп. Но он понимал, что ребятам, которые по очереди волокли седьмую канистру, еще тяжелее, чем ему. Дороги он не видел от натуги, солнце светило вовсю и жарило по-летнему. Казалось, что вот сейчас он просто сдохнет, но ноги хоть и подгибались, однако несли его исправно, особенно когда Леха убедился, что для пущего веселья конвоир колет штыком в задницу того, кто отстает. Оказалось, что пендаль все-таки был не так болезненен, как постоянно повторяющиеся уколы.

«Сейчас упаду и сдохну», – обреченно думал Леха, дергаясь вперед от очередного укола. Но не дох. Потом то ли немцу надоела развлекуха, то ли он на что-то отвлекся, и они с веснушчатым довольно мирно болтали, но, ожидая очередного тычка в зад, пленные старались поспешать.

Сколько пришлось так идти – Леха бы не сказал, но, видимо, все-таки не очень долго. Совершенно внезапно конвоир рыкнул безапелляционным приказным тоном:

– Halt![20]

Это было понятно всем троим, тем более что, когда Леха немного пришел в себя, сгрузив со спины канистры и чуть отдышавшись, он увидел, что на обочине дороги стоят два небольших серых грузовичка и большая… легковушка, что ли… или джип? Тоже, к слову, серый и с брезентовой крышей. Грузовички были под тентами и сильно напоминали как полуторку, так и оставшиеся в прошлой жизни «газели», только на их радиаторах были два угла, остриями вверх – как у машин «ситроен», но большие. А вот на вроде как джипе красовался знакомейший знак «мерседеса». Ну совершенно такой, как привычно. Леха сам удивился тому, на какую ерунду уходит его внимание. Просто ему было не то что страшно, а жутко и, наверное, такими пустяками он старался как-то отвлечься. Клинковый штык был совсем рядом, и он Леху пугал почти до обморока. Вот как застрелили Петрова – не напугало совершенно, а представить, что начнут резать или колоть таким вот штыком и теплое тело почувствует кроме боли еще и холод мертвого металла там, где этому металлу быть не должно… Что-то в этом было настолько неправильное, дикое, что Леху ознобом прошибло.

Немцы тем временем переговорили с теми своими сослуживцами, что были при машинах, один из них понюхал бензин из канистр, кивнул – и в крайнюю машину по знаку конвоира пленные закинули канистры и винтовки. Встали, ожидая дальнейших приказов и чувствуя себя очень нехорошо. Но к облегчению всех троих, конвоир кивнул на машину и сказал так же кратко:

– Los![21]

Сесть пришлось на пол, на скамейки у выхода сели оба конвоира, и машинка резво дернула по дороге, подняв шлейф пыли.

– Вот влипли так влипли… – шепотом сказал Леха.

– Du! Halt die Fresse![22] – рявкнул тот, что со штыком.

Что это значило, менеджер не знал, но решил, что лучше сидеть тихо и не привлекать к себе внимание. Сидеть, правда, было очень неуютно, зад и так болел от могучего пинка, уколов штыком, так еще и трясло немилосердно, что на досках кузова было очень неприятно. Но идти с канистрами – еще хуже.

Боец Семенов

На душе было так паскудно, как давненько не бывало. Все рухнуло в момент, и от этого злоба душила. И на немцев, и на Петрова, а в первую голову – на себя самого. Не хотелось ведь идти обратно, как чуяло сердце. И когда пошли – хотел ведь взять всего пару этих самых канистр, опять же как чуял, что не дело Петров предложил. Нельзя было такой груз хапать, не по силенкам вышло. И пока шли – не раз прикидывал, что надо нести только пару канистр, а остальные оставить и уже на танке этом приехать за ними. Прикидывал, но понадеялся на авось. А батя не раз говорил, что авось с небосем водились, да оба в яму свалились. Не факт, конечно, что он бы немцев этих раньше засек, если б шел впереди налегке и с одной винтовкой, не факт. Но могло и иначе выйти – и тогда бы разминулись, фрицы не цепью шли, не облава; видно, поисковая группа, или как у них там называется. Да и шумные в лесу Петров с Жанаевым, по одной канистре неся, все ж таки тише были б. А с канистрами – загремели под фанфары, как говаривал в деревне один шелапутный мужичишко. Точно, германцы издаля услыхали – и удачно перехватили.

Теперь Петров валяется в лесу мертвее мертвого, бумажонки из его ранца германцы с собой забрали, одна радость, что кровищи из пробитого пулями тела в ранец налилось столько, что не заметили немцы этой коробочки с цветными живыми окошечками, которая раньше у потомка была, побрезговали в нищем окровавленном солдатском имуществе рыться. И бензин чертов немцам только в радость. Сами принесли, своими же ручками. Бежали-торопились. Знал бы такое дело – у той полуторки спать бы лег до следующего утра, лишь бы с этими пятнистыми разминуться. А так и часы покойного взводного забрали, и парашют, и все харчи. Даже луковицы чертов фриц нащупал и взял, ничего не оставил. Лучше б деревенским или даже танкистам отдал, не так досадно было бы. Так бы и врезал сам себе по морде, да только проку от этого нет совсем.

Так еще и потомок этот им же, Семеновым, доставлен вопреки приказу не к кому из наших командиров, а прямиком германцам. Первый же допрос – и все, будет он птичкой певчей по глупости своей несмышленой выдавать все, что попало. И черт его знает – что выдаст. Это Петров считал, что ничего толкового от этого навязавшегося на шею дурня из будущего не вызнать. Считать-то считал, а когда попались – сам за винтовку схватился, хотя прекрасно видел, что ни черта не успеет – германцев и больше было, и к стрельбе уже готовы, и стояли грамотно – полукругом, стрелять они могли все и сразу, своих не цепляя. Никак не успеть было. И не дурак был Петров, за прошедшее время он себя толковым бойцом показал, инициативным и смышленым. Была возможность у Семенова в этом наглядно убедиться. И потому казалось бойцу, что неспроста Петров так поступил, потому как если бы Жанаев не повалился с потомком вместе, а остались бы они стоять – все, что в Петрова летело, то и по замыкающим бы пришлось неминуемо. Говорил же токарь до того, что надо потомка прикончить, пока хуже не вышло. Вот и постарался в последний миг германскими руками это сделать. Хитрый азиат как почуял что, больно уж упал вовремя и удачно, да еще не один, потому хоть и били по Петрову трое, а прошли все германские пули над лежащими.