Коньяк "Наполеон" (рассказы) - Эдуард Лимонов

— Вот тебе и мирный дисидент, бля, а, Кирюша… Плюралист. Официально, в интервью газетам, они все распинаются о своей демократичности, но неофициально, на московских кухнях, я не раз слышал: «Если мы придем к власти, всех коммунистов к стенке и из пулеметов…»

— Шнеерзон в Союзе вначале в психдоме сидел, ты знаешь, Эдичка? Невинная жертва репрессивного тоталитарного режима…

— Интересно, какой у него диагноз был? Чокнутым я бы его не назвал. Внешность у него, конечно, монстровидная, но я думаю, он не шизофреник и не параноик, Кирюша. У него, скорее всего, «тяжелая психопатия» был диагноз. В советских психбольницах тяжелых психопатов держат на буйных отделениях. Они считаются опасными для окружающих. Во время приступа тяжелый психопат горло перегрызет. Но шесть дней в неделю он может быть нормальным типом, даже симпатичным. У Шнеерзона есть хорошие качества, я ему до сих пор благодарен, к примеру, за то, что он меня на welfare устроил. И даже то, что он со святым Эдиком Бруттом дружил, тоже в его пользу говорит. Эдик ведь был исключительно добрый человек.

— Угу, — ухмыльнулся циник Кирилл. — Ненормально добрый. Ты знаешь, что Брутт в американской психушке уже успел полежать. Что он теперь social security пенсию в 35 лет получает? Ты думаешь, пенсию в Соединенных Штатах сейчас, когда все бюджеты для бедных, больных и неимущих Рейган урезал, так вот, за красивые глаза дают? Нет, Эдичка, нужно быть очень больным для этого…

— Пусть я и испытываю удовлетворение, что мои предчувствия по поводу того, что Шнеерзон когда-нибудь оправдает свою внешность, реализовались, все это очень грустно, Кирюша, разве нет? Смерти, убийства, social security, пенсии… Хоть бы кто-нибудь из людей того времени богатым стал!

— Вот я стал богатым, — сказал Кирилл. — Я теперь real estate удачно спекулирую. Ты еще не знаешь, где я остановился. На rue Beaux-Arts. В отеле, где умер Оскар Уальд. Я в той спальне, где он умер, сплю. Поехали ко мне в отель, Эдичка…

И мы поехали к нему в отель. Он заказал пару бутылок «Дом Периньон», и мы выпили их на террасе над городом Парижем на крепком августовском солнце. За упокой их душ.

«Те самые…»

Пухлый Сева Зеленич был в Москве фотографом «Литературной газеты». В Америке у него жили родственники — целых четыре дяди. Взяв жену Тамарку, кота, фотокамеры и архивы, Сева уехал с Америку, в Нью-Йорк. Самый богатый дядя, мультимиллионер Наум, полюбил Севу и Тамарку и поддерживал их существование первые два года. Очень заботливо и основательно поддерживал. Сева жил на Аппер-Ист Сайд, в Йорк-тауне, в квартире из пяти комнат, в доме с двумя doormen, и придерживался крайне реакционных взглядов. Еду Сева покупал в магазине «Забарс» на Вест-сайде и, встречаясь со мной, отстаивал Америку от моих нападок. Когда у Севы кончались аргументы, он говорил, что таких, как я, нужно ставить к стенке.

Неожиданно дядя Наум, Найман по-американски, умер. Ни с того ни с сего, в возрасте всего лишь сорока девяти лет, от инфаркта. Три оставшихся дяди были менее богаты и менее щедры, но Севу они не оставили. Собравшись на семейный совет, дяди решили купить Севе loft. Apartment из пяти комнат в Йорк-тауне в доме с двумя doormen стоил Науму больше тысячи долларов в месяц. Оставшиеся дяди не могли себе позволить подобный расход в ожидании, пока Сева сам сможет заработать такие деньги фотографией.

Ожидая вначале решения дядей по его поводу, затем ежедневно выезжая с дядями на осмотр lofts, Сева заметно похудел. И даже побледнел. Еду он уже покупал не в «Забарс», но в обыкновенном supermarket. Политические же взгляды его можно было уже охарактеризовать как умеренные.

Loft был приобретен. И очень неслабый loft. Старое, перегороженное на множество клеток помещение, не где-нибудь, но на Мэдисон и 20-х улицах. Заплатив за loft, дяди вежливо предоставили Севе и средства на его перестройку. Посчитав предстоящие расходы и сравнив их с предоставленными средствами, Сева решил перестраивать loft сам. Сломав несколько перегородок, он, однако, понял, что одному такая работа не под силу, и нанял меня в помощники за четыре доллара в час. Почему меня? Абориген-американец не согласился бы вкалывать менее чем за десять долларов в час; «свободных», без работы русских вокруг в то время не было. Еще одна гипотеза: «реакционеру» захотелось нанять «революционера» из садомазохизма. Мы были знакомы еще в Москве, и в Нью-Йорке, встречаясь время от времени в квартире общего приятеля, схлестывались в поединках. Сева считал меня «революционером» и говорил, что «катить бочку» на Америку, как это делаю я, подло. Что Америка меня «приютила». Я же, смеясь, отвечал, что Америка поимела на мне куда больше, чем истратила, политический капитал например. Ну, если не на мне лично, то на всех refugees[30] в совокупности.

Он оказался чрезмерно аккуратен. Так не работают. Я указал ему на его ошибки. Он рубил квадратный ярд стены целый день, медленно, стамеской с молоточком. Я сказал ему, что нужны две кирки. Что нужно рубить и крушить, дом старый и крепкий, выдержит. Если он желает закончить хотя бы жилую часть loft в обозримом будущем, он должен принять мой метод.

Сева заворчал. Сказал, что он этого и ожидал от меня, что я разрушитель, exterminator. Да, подтвердил я: «Distruction is creation».[31] Но он вышел и купил две кирки в магазине, где у него был дискаунт. Дяди уже дважды просили его поторопиться, освободить скорее apartment в доме с двумя doormen. И вначале я, а потом и он робко, но все злее стали крушить, рубить и разрушать. Разрушать было хорошо, приятно. Только разрушение дает много пыли. Пришлось держать открытыми окна на Мэдисон и далеко в задней стене открыть окна во двор, мутного стекла и зарешеченные. За теми окнами обнаружилось переплетение ржавых лестниц и черные, мрачные задницы нью-йоркских зданий. Столпившись задницами друг к другу, физиономиями здания были обращены на улицы.

Вскоре loft очистился, а ближе к входной двери образовались две суперкучи. Могучие части старых индустриальных швейных машин, полиэстеровые ткани всевозможных расцветок и узоров (даже с пейзажами, как на открытках), лампы дневного света в металлических обшивках, камни, штукатурка, поврежденные киркой части скелетов перегородок. Даже искусство было представлено в суперкучах. Съехавшая неизвестно куда мастерская по пошиву рубашек для пуэрториканцев и черных («Кто еще станет покупать подобную дрянь?» — заметил Сева) оставила свой архив — рисунки, экскизы, модели.

Сева отыскал в yellow pages раздел «Getting rid of»,[32] а в нем — рекламы компаний по уборке мусора и, контактировав все их, обнаружил компанию, чей сервис стоил чуть дешевле. Так учили его дяди. Сева договорился с компанией о бизнесе. Положив трубку, он важно объяснил мне, что очень нелегкое это дело — вывезти мусор, особенно строительный мусор, из города. Что это стоит очень недешево, что, например, похоронить человека обходится дешевле, чем вывезти из Нью-Йорка тонну строительного мусора. А дяди сообщили ему, что «мусорный» сервис принадлежит в Нью-Йорке мафии.

— Мы должны успеть разрушить все последние перегородки до их приезда, до завтра, — заключил Сева. — Успеем?

На следующий день они явились. Резко взвизгнув тормозами и корпусом так, что завибрировали стекла, они остановились внизу на Мэдисон. Не видя, что это их мусороуборочное чудовище, мы, однако, не засомневались в этом. Большой человек в шляпе и полиэстеровой куртке — розовое лицо бугристо и толстокоже — «человек-корова», назвал я его про себя, корова весом не менее трехсот pounds, в руке его воняла сигара — вошел в сопровождении еще двух. Один — жилистый парень в клетчатой куртке и джинсах, блондинистые мелкие кудельки волос падали на шею. Нагловзглядый, с решительными движениями. От него воняло едким потом. Второй — дубликат, чуть уменьшенная копия человека-коровы, но без шляпы.

Войдя, «корова» пыхнул сигарой. Сева вежливо улыбнулся и, поправив очки московского интеллигента, сказал:

— Hello. Вы думаете, вы сможете забрать все за один раз?

— Я думаю? — Человек-корова прошелся вдоль куч и, схватившись за лампу дневного света, напрягшись вместе с сигарой, вытащил ее из кучи.

— Take all of them, — бросил он своему уменьшенному двойнику.

— Yes, sir, — бодро вскрикнул двойник.

Он и кудрявый взяли из мусора по лампе каждый и, грохоча железом, вышли.

— Я тебе скажу, что я думаю, — «Корова» поглядел на Севу невесело. — Я тебе скажу… Я ожидал, что у тебя тут десять тонн вывозить, а у тебя вывозить нечего. — И, вынув сигару изо рта, он сплюнул на кучу. — Сегодня у меня нет времени заниматься твоим дерьмом, завтра ребята заедут и заберут.

— Но, мистер… мусор мешает нам работать, — сказал Сева.

— Я же объяснил, что завтра ребята уберут… — «Корова» вынул блокнот и что-то отметил в нем. Взяв сразу две лампы, обшивка одной была повреждена, цепь волочилась за другой, задев ими о входную дверь, «корова» ушел. Возвратились «ребята» и забрали оставшиеся лампы. Танк, задребезжав стеклами в севином окне, укатил.