Савитри. Легенда и символ - Шри Ауробиндо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мечтает транскрибировать и сделать частью жизни
В своем собственном родном стиле и на живом языке
Некую черту совершенства Нерожденного,
Какое-то видение, зримое во всезнающем Свете,
Какой-то далекий тон бессмертного поющего рапсодии Голоса,
Всетворящего Блаженства какой-то восторг,
Какую-то форму и план Красоты несказанной.
Там есть миры, к тем абсолютным царствам более близкие,
Где быстр и безошибочен отклик на Истину
И духу его каркас не препятствует,
И разделение резкое хватает и разрывает сердца,
И восторг с красотою являются жителями,
И любовь и сладость законом жизни являются.
Более прекрасная субстанция в более тонкой форме
Божество воплощает, о которой земля только грезит;
Ее сила может догнать ноги бегущие радости;
Перепрыгивая установленные изгороди, возведенные Временем,
Быстрые сети интуитивной хватки
Ловят мимолетное счастье, желаем которого мы.
Природа, поднятая более просторным дыханием,
Пластичная и податливая всеформирующему Огню,
Случайному касанию пылающего Божества отвечает:
Свободная от нашей инерции отклика,
Она слышит слово, к которому наши сердца глухи,
Принимает бессмертных глаз зрение
И, путешественник по дорогам оттенка и линии,
Преследует дух красоты до его дома.
Так мы ко Всечудесному близко подходим,
Следуя его восторгу в вещах, как гиду и знаку;
Красота — его след, показывающий нам, где проходил он,
Любовь — его сердца ударов ритм в смертной груди,
Счастье — улыбка на его лице обожаемом.
Духовных сущностей общность,
Созидательной Имманентности гений,
Делает все творение глубоко сокровенным:
Четвертое измерение эстетического чувства,
Где все находится в нас, мы сами — во всем,
В космической шири перестраивает строй наших душ.
Возожженный восторг соединяет зримое с видящим;
Мастер и мастерство, ставшие одним глубоко,
Достигают совершенства магическим пульсом
И их близкой идентичности страстью.
Все, что мы медленно складываем из частей собранных
Или долгим трудом развиваем с запинками,
Там — саморождено по своему вечному праву.
В нас тоже интуитивный Огонь может гореть;
И, агент Света, он в наших окутанных свернут сердцах,
На небесных уровнях стоит его дом:
Нисходя, он принести те небеса может сюда.
Но редко горит тот огонь и не горит долго;
Радость, которую он зовет с тех более божественных высей,
Приносит величественные реминисценции краткие
И высокие великолепные проблески интерпретирующей мысли,
Но не абсолютное видение и восторг.
Вуаль остается, еще что-то скрывается,
Чтобы, став красоты и радости пленниками,
Наши души к Высочайшему не забывали стремится.
В том тонком царстве прекрасном за нашим собственным
Форма есть все, физические боги — цари.
Вдохновляющий Свет играет в прекрасных границах;
Непогрешимая красота милостью Природы приходит;
Там свобода — совершенства гарантия:
Хотя не хватает абсолютного Образа, Слова
Воплощенного, явного экстаза духовного,
Все есть симметричного очарования чудо,
Фантазия совершенной линии и правила.
Там все чувствуют удовлетворение в себе и в целом,
Богатая полнота создается ограничением,
В абсолютной малости изобилует чудо,
Спутанный восторг бунтует в малом пространстве:
Каждый ритм родственен своему окружению,
Каждая линия неизбежна и совершенна,
Каждый объект непогрешимо построен для очарования и для использования.
Все в свой собственный восторг влюблено.
Неповрежденный, он живет в своем совершенстве уверенно
В наслаждающейся небом самодовольной невосприимчивости;
Довольствующийся тем, чтобы быть, он больше ни в чем не нуждается.
Здесь не было надрывного сердца усилия тщетного:
Свободный от сурового испытания и пробы,
Свободный от оппозиции и от боли,
Это был мир, который не мог горевать или бояться.
Он был лишен милости проигрыша и заблуждения,
Он не имел ни комнаты для ошибки, ни к неудаче способности.
Из какого-то спрессованного самоблаженства он извлекал сразу
Свои формы-раскрытия Идеи безмолвной
И чудо своих ритмичных мыслей и действий,
Свою ясную технику гладких и прочных жизней,
Свой милосердный народ неодушевленных форм
И славу дышащих тел, как наши собственные.
Изумленный, его чувства были восторгом захвачены,
Он двигался в божественном, но, все же, родственном мире,
Восхищаясь чудесными формами, столь близкими к нашим,
Но при том совершенными, как бога игрушки,
Бессмертными в аспекте смертности.
В их абсолюте, эксклюзивном и узком,
Организованные по рангу высоты конечного пребывали на троне;
Этот мир не мечтает никогда о том, что быть бы могло;
Лишь в границах может этот абсолют жить.
В своем превосходстве к своему собственному плану привязанный,
Где все было законченным и не оставлено ширей,
Пространства для теней неизмеримого не было,
Для сюрприза неисчислимого — места.
Пленник своей собственной красоты и экстаза,
В магическом круге работала Мощь очарованная.
Дух, стертый, назад отступал за свой каркас.
Восхищенный своих линий яркой законченностью,
Голубой горизонт ограничивал душу;
Мысль двигалась в светлых возможностях,
Внешнего идеала отмели были глубиной ее плавания:
Жизнь в своих границах медлила, удовлетворенная
Действий тела маленьким счастьем.
Предназначенная как Сила для ограниченного Разума,
К надежной малочисленности своих комнат привязанная,
Она делала свои маленькие работы, играла и спала,
И не думала о более великой работе несделанной.
Забывшая свои обширные желания неистовые,
Забывшая высоты, к которым она поднималась,
Ее тропы были установлены в колее лучезарной.
Прекрасное тело души безмятежной,
Как тот, кто смеется в сладких солнцем залитых рощах,
Ребенку подобная, она раскачивала свою золотую колыбель радости.
Пространств зов не достигал ее жилья очарованного.
Для широкого и опасного полета у нее не было крыльев,
Он не встречала опасность пучины и неба,
Она не знала ни перспектив, ни грез могучих,
Ни стремления к утраченным своим бесконечностям.
Совершенная в совершенной раме картина,
Это феерическое искусство не могло задержать его волю:
Лишь мимолетное превосходное облегчение оно принесло;
Беззаботный час прошел в легком блаженстве.
Наш дух от поверхностей бытия устает,
Перерастает великолепие формы;
Он поворачивает к спрятанным силам и состояниям более глубоким.
Так ныне он глядел дальше в поисках более великого света.
Его души высокий подъем, покидал в своем восхождении
Этот бриллиантовый внутренний двор Обители Дней;
Он оставлял этот материальный Парадиз превосходный,
Его судьба лежала дальше в более обширном Пространстве.
Конец песни второй
Песнь третья
Слава и несостоятельность Жизни
Неровное крутое восхождение соблазняло сейчас его ноги.
Отвечая беспокоящему зову более великой Природы,
Он пересек границы воплощенного Разума
И вступил в широкие неясные поля диспутирующие,
Где все было сомнением, изменением, ничто не надежно,
Мир поиска и тяжелого без передышки труда.
Как тот, кто встречает лик Неизвестного,
Вопрошает, когда отвечать некому,
К проблеме притягиваемый, не решенной ни разу,
Все время неуверенный в почве, по которой ступал,
Все время к непостоянной цели влекомый,
Через страну, населенную сомнениями он путешествовал
В непостоянных пределах на основе колеблющейся.
Впереди он увидел
