Механизм жизни - Генри Олди

– Ну-ка, поподробнее, – в голосе хозяина кабинета не чувствовалось доверия. – Что значит: есть? Два дня назад не было, и вдруг – voila? Прямо как в одном из ваших трюков.

– Никаких трюков, ваше высокопревосходительство! Исключительно достижения передовой химической науки! Опыты увенчались успехом. Мы провели испытание, и эффект превзошел все наши ожидания!

– «Мы»? С каких это пор вы стали именовать себя подобно его величеству?

– Прошу прощения, я неточно выразился. Опыты и испытания я проводил не один. На наше счастье, в Петербурге ныне гостит замечательный ученый из Дании – Андерс Сандэ Эрстед, младший брат академика Ханса Христиана Эрстеда. Он и помог мне разработать новый взрывчатый состав. По чести сказать, он сам его и изобрел на глазах у вашего покорного слуги.

В кабинете повисла тягостная пауза. Тишина сгущалась, грозовым облаком нависнув над умолкшим стариком. Эхо забилось в угол, пламя свечи явственно съежилось.

– На наше счастье? Вы, не посоветовавшись, привлекли к делу постороннего человека – иностранца! – и осмеливаетесь утверждать, что это «на счастье»?

На Гамулецкого было жалко смотреть.

– Что, если ваш Эрстед, как человек умный – а другим брат Отца Алюминиума быть не может! – что-то заподозрит? Сообщит в полицию? Вдруг ревнителям из Третьего отделения придет в голову вызвать его на допрос? Думаете, Эрстед станет от них скрывать ваши эксперименты?

– Помилуйте, ваше высокопревосходительство! – заторопился старик. – Да он ничего не знает! Наши истинные цели я держал в тайне, ни словом не обмолвился, ни единым намеком! Между прочим, я навел справки об Эрстеде. Сторонник парламентаризма, попал в Дании в королевскую немилость, был выслан из страны. И чтобы он сам побежал в полицию? На основе смутных подозрений?! Нет, я в это не верю.

Хозяин молчал, погрузившись в размышления. Затаив дыхание, фокусник ждал приговора. Тишина сделалась гулкой, словно в кабинете не осталось живой души. Наконец фигура в кресле шевельнулась. В круге света, как из небытия, возникли две холеных руки, украшенные полудюжиной массивных перстней. Масляный блеск золота, острые вспышки камней: кровь рубина, зелень изумруда…

На мизинце левой руки имелся золотой с чернением «коготь» – длиной в добрых два дюйма. Гамулецкий завороженно наблюдал, как пальцы правой руки снимают «коготь». Внутри футляра, кинжальчиком в ножнах, обнаружился длиннющий ноготь, любовно отполированный до перламутрового блеска. Руки на миг исчезли. Когда они вновь явились из темноты, правая держала табакерку, похожую на миниатюрный гробик. Чудо-ноготь аккуратно поддел крышку и скользнул в «домовинку». Обратно он вынырнул не пустой: желобок ногтя был наполнен желто-коричневым порошком.

Нюхательный табак? Знать бы, какого сорта…

Руки скрылись в тени. Послышался долгий удовлетворенный вздох. Пауза. Эху в углу захотелось чихнуть, но оно не осмелилось.

– Ваше радение о нашем общем деле похвально, Антон Маркович. И то, что вы в итоге получили нужный состав, также весьма отрадно. Но вашу веру в наивное неведение господина Эрстеда… Я ее не разделяю. Надежнее всего было бы устранить опасного свидетеля.

Гамулецкий дернулся, словно получил электрический разряд. Судорожно глотнул воздух, желая что-то сказать…

– Терпение, любезный Антон Маркович, – властный жест остановил старика. – Я еще не закончил. Повторяю: так было бы надежнее всего. Но я не сторонник радикальных мер. Вольно или невольно, этот человек помог нам и заслуживает благодарности. Кроме того, исчезни в Петербурге ученый-иностранец, явившийся по приглашению… Начнется самое тщательное расследование. А людей Бенкендорфа не стоит недооценивать.

Хозяин сухо рассмеялся.

– Похоже, мне придется лично познакомиться с вашим изобретателем, дабы составить о нем впечатление и решить, какие шаги следует предпринять. Надеюсь, он меня не разочарует.

Фокусник нервно хрустнул суставами пальцев.

– Не волнуйтесь вы так, Антон Маркович, – голос из темноты звучал ласково. – На будущее настоятельно рекомендую вам быть осмотрительней. Любые отклонения от плана – согласовывать со мной. В обязательном порядке. Вы меня поняли?

– Я вас прекрасно понял, ваше высокопревосходительство! Я привлек господина Эрстеда исключительно для пользы дела. Впредь я не позволю себе подобных вольностей!

– Вот и хорошо. А сейчас я бы хотел, чтобы вы прибегли к вашему дару ясновиденья. Надо лишний раз удостовериться в успехе нашего предприятия. Обстоятельства изменились – благодаря вам, между прочим! Я должен знать, не отразится ли это на предстоящих событиях. Все необходимое находится на столике в углу, справа от вас.

– Как прикажете, ваше высокопревосходительство.

Старик встал и с достоинством поклонился.

– Желаете, чтобы я заглянул в Грядущее в вашем присутствии?

– Да. Приступайте.

– Хочу предупредить вас: опыт не обязательно увенчается успехом. Подглядывание в замочную скважину времени – дело деликатное. А мы с вами не впервые изучаем наше, как вы изволили выразиться, предприятие…

– Я знаю.

Гамулецкий с легкостью юноши выскользнул из светового круга. Свеча мигнула от разочарования. Тень среди теней, старик бесшумно переместился в указанный угол комнаты. Не скрипнула ни одна половица. Неуловимое движение руками – пасс иллюзиониста? – и на втором столе, притаившемся во мраке, вспыхнули сразу три свечи. Чувствовалось, что хозяин кабинета далек от суеверий, утверждавших, будто три свечи – к покойнику.

Меж свечами обнаружилась ваза из богемского хрусталя, наполненная водой, и рядом – темный, гладко отполированный камень. Старик протянул цепкую лапку, ухватил камень, зажал в кулаке.

– Турмалин не напоен солнечным светом, – сообщил он по прошествии минуты. – Это хорошо. На «повторе» излишняя яркость окулуса[23] – во вред.

Он раскрыл ладонь и замер, держа камень над вазой. Казалось, Гамулецкий и сам окаменел, превратясь в статую. Не было заметно ни дыхания, ни дрожи в пальцах. Свечи вокруг вазы разгорелись на диво ярко, но в кабинете не сделалось светлее. Большую часть комнаты по-прежнему накрывала сумрачная тень. Камень на ладони вбирал весь свет, не давая ему распространяться дальше.

– Пожалуй, достаточно, – старик резко сжал кулак.

Свечи, как по команде, мигнули – и погасли, оставив в воздухе запах горячего воска и горелых фитилей. Во тьме булькнул камень, ныряя на дно вазы. Эхо отважилось выйти из угла, и едва слышный плеск загулял по кабинету.

– Желаете видеть, ваше высокопревосходительство?

Хозяин не шелохнулся.

– Действуйте, Антон Маркович. Мне будет достаточно того, что увидите вы.

В вазе, где лежал окулус, возник призрачный, дрожащий свет. Так мерцают гнилушки в чаще леса. Мало-помалу свечение разгоралось. Теперь оно опалесцировало, напоминая отблеск луны на глади пруда. В воде проявилась картина – сперва туманная, она становилась все отчетливей.

Трое всадников, пустив лошадей ходкой рысью, едут по раскисшей дороге. Лиц и деталей одежды не разобрать – лишь темные фигуры в лучах заката. По правую руку возникает опушка леса… Вспышка! Еще одна!

Еще!

Там, где раньше были всадники, разгорается миниатюрное солнце. Меркнет. На дороге в агонии бьется лошадь… И вновь трое едут по дороге. Вспышка! На сей раз – одна.

И – темнота.

Дорога. Всадники. Старик-фокусник ждет вспышки, но ее нет. Миновав опушку, верховые скрываются за поворотом… И снова – трое на дороге. И опять…

Сюжет повторялся, каждый раз – с вариациями. Всадники исчезали в слепящем пламени, благополучно скрывались за поворотом; двое обгорелыми куклами валялись на дороге, а третий несся прочь, дав шпоры коню. Билась, издыхая, лошадь…

– Исход неоднозначен. Кто-то погибнет. Но кто? Я не вижу…

Видение начало меркнуть. Поверх уходящей в глубину, подернувшейся рябью троицы возникла всадница – одна-одинешенька. Девушка в плаще, с откинутым капюшоном, верхом на нервной кобыле. Порыв ветра взметнул светлые волосы незваной гостьи. Взглянув в лицо Гамулецкому, девушка приветливо улыбнулась.

Старик отшатнулся в ужасе.

В следующий миг все исчезло и камень в вазе погас.

– Боже! Зачем… зачем вы привлекли еe?!

Гамулецкий задыхался. Казалось, его сейчас хватит удар.

– Вы забываетесь. Здесь я решаю, кого привлекать к нашему делу, а кого – нет. Благодарю за сеанс. Я больше не задерживаю вас, государь мой.[24]

В голосе хозяина кабинета стыл февральский лед. Тот самый, который минутой раньше старый фокусник увидел в глазах светловолосой.

Ученик Калиостро, побившийся с учителем об заклад, знал толк во льдах.

2

– Volna, vo bregi udarjaja,Klubitsja penoju v trave.Vo hram, sijajuschij metallom,Pred tron, ukrashennyj kristallom…

Пироскаф разворачивался. Волна ударила в борт, и Андерс Эрстед невольно сжал пальцы на поручне. Он уже успел пожалеть, что согласился на «un peu de marche» по Финскому заливу. Хорошо еще шторм, обещанный Санкт-Петербургской обсерваторией, задержался где-то западнее Котлина. Ветер свежел с каждым часом. На серых гребнях волн забелели барашки – хищные, острые…