Эдгар По. Сумрачный гений - Андрей Танасейчук

Но есть основания предположить, что все было совсем иначе. Очевидно, упомянутое письмо мистер Аллан написал под влиянием момента (и в этом смысле «конечный прирост с некой суммы на обороте листа», если, конечно, помнить о педантизме и аккуратности этого человека, скорее тому подтверждение, а не опровержение). Можно предположить, что ситуация сложилась спонтанно и развивалась примерно следующим образом. Отчим встретил пасынка, тот был хмур и не расположен к общению. Отчим поинтересовался причиной, Эдгар, видимо, ответил недостаточно вежливо; отчим вспылил, пасынок в ответ тоже не сдержался, мистер Аллан упрекнул в непочтительности, Эдгар заявил, что тот его не понимает, не любит и потому, вероятно, не хочет официально усыновить, да и зачем ему это делать, если у него есть родные дети — на стороне? Последняя ремарка, видимо, особенно задела торговца, и тогда уж он вспомнил и о предосудительной профессии матери, следовательно — о небезупречном ее моральном облике, а затем и о сомнительном происхождении, и бог знает о чем еще! В пользу того, что перепалка случилась в комнате пасынка, говорит и упоминание об оставшемся без ответа письме Генри, которое, вероятно, отчим заметил на столе у Эдгара. После ссоры, наверное, и было написано послание.

Конечно, отчим был несправедлив к Эдгару, заявляя, что «все это время заниматься ему было почти нечем», что «он ничего не делает». Мы помним, что именно в ноябре состоялся визит Лафайета и у По, как лейтенанта роты молодых добровольцев, дел было явно предостаточно.

Интересно и вот что. Мистер Аллан не был лично знаком с братом Эдгара. Он знал о его существовании, видимо, читал письма, адресованные пасынку, но они никогда не встречались. И это тоже говорит в пользу выдвинутой версии.

В то же время переписка между братьями была важна для мистера Аллана. Ожидавшийся приезд Генри в Ричмонд был связан с тем, что тот предлагал брату отправиться с ним в плавание (вероятно, в качестве юнги?). Подобный опыт у самого Генри имелся: в свои семнадцать лет он был уже испытанным моряком, ходил в плавания, а начинал свою карьеру именно в качестве юнги. За несколько лет до этого протекцию ему составил дедушка, «генерал По», пристроив внука на торговый корабль, видимо, один из тех, услугами которых пользовались его сыновья-торговцы.

Как воспринял предложение брата Эдгар? Скорее всего с интересом (учитывая его юношеский возраст), но, видимо, без особенного восторга. Во всяком случае, с ответом не торопился. Мистером Алланом инициатива Генри воспринималась как замечательный способ «пристроить» пасынка. Но не стоит видеть в этом стремление именно «избавиться» от него, как это делают большинство биографов поэта. Торговец был сыном своего времени и своего сословия. У Эдгара он не видел ни способностей, ни желания заниматься бизнесом. К тому же и сам не мог ничего ему предложить — фирма его прекратила существование, каких-либо серьезных дел он не вел. Морская карьера, конечно, была тяжелой и опасной, но в морской державе, каковой являлись Соединенные Штаты, относилась к числу массовых, и быть моряком не считалось зазорным. Напротив, занятие это было окружено романтическим ореолом. Были и такие, кто заслужил уважение и разбогател, связав себя с морем. Почему бы мистеру Аллану не желать морского поприща для приемного сына?

А вот что касается «неблагодарности» пасынка, то «со своей колокольни» торговец был, безусловно, прав. Он действительно «дал ему образование, намного превосходящее его собственное», заботился о нем, кормил, одевал и т. д. Но в том-то и дело, что Эдгар воспринимал Алланов как свою семью, а глава семейства — увы! — не видел в нем сына, воспринимая его как приемыша. Поэтому душевная рана, конечно, была глубока (и, вероятно, не единична) — и для Эдгара, и для главы семьи. Очевидно и другое. Обострение отношений между ними явно было связано со множеством факторов. Заглавную роль, конечно, играл переходный возраст Неда. Из подростка он превращался в юношу, а этот процесс никогда и ни у кого не проходит безболезненно. Чтобы миновать его более или менее благополучно, нужно обладать определенным «родительским талантом». Мистер Аллан был его лишен. Свою роль, видимо, играла и болезнь миссис Аллан, отдалявшая ее от Эдгара. Лепту вносила и финансовая нестабильность семьи: отсутствие собственного дома, постоянного источника доходов, неопределенность дальнейших перспектив. Но что характерно: едва финансовые обстоятельства наладились (источником тому стала кончина дяди торговца, Уильяма Гэльта), планы мистера Аллана решительно переменились — теперь о морской карьере для Эдгара речь уже не велась, решено было отправить его учиться в университет.

А что касается Генри — он так и не приехал к брату в Ричмонд. Вряд ли тому виной стало письмо мистера Аллана. Или отсутствие письма от Эдгара. Хотя торговец и писал, что «гордится нравственными принципами» своего «родственника», едва ли в действительности стоило ими «гордиться». Торговец мог уважать Генри за то, что тот выбрал профессию моряка. Но какое отношение это имело к нравственности? Он, может быть, и был, например, лично смел, но нравственен? Отнюдь. И никакого особенного «долга» по отношению к брату (или сестре), видимо, не испытывал. Тогда же, в ноябре или в декабре 1824-го, он вновь отправился в плавание. Говорят, в числе многих морей его корабль бороздил и Средиземное. Тогда Генри По побывал в Греции, где в то время находился и вскоре умер лорд Байрон. Затем у него были и другие плавания — в Атлантике, Тихом океане, северных и южных морях. О некоторых своих приключениях — вымышленных или действительных — он потом расскажет брату, тогда уже писателю. И тот кое-что использует в своих сюжетах. Но в реальности «походить по морям» Эдгару не доведется — ни в компании брата, ни в одиночку.

Трудно сказать, насколько сильно идее морского поприща для пасынка был привержен его опекун. Но даже если она действительно была актуальна, то вскоре перестала таковой быть. И в жизни семьи (следовательно, и нашего героя) все переменилось почти волшебным образом.

На исходе 1824 года тяжело заболел и в начале марта 1825-го умер дядя торговца, Уильям Гэльт. Он умер бездетным, но родственников — потенциальных наследников — братьев и сестер, племянников у него было много. Почти все (за исключением племянника Джеймса Гэльта) проживали в далекой Шотландии. Поэтому или по какой-то иной причине, которая остается неизвестной, львиную долю (почти две трети) своего огромного состояния покойный завещал Джону Аллану. Одну треть получил упоминавшийся и живший в доме дяди Дж. Гэльт (в последние годы он вел дядины дела). Многочисленные британские родственники не получили почти ничего. По свидетельствам современников и биографов поэта, несправедливость раздела имущества и капиталов возмутила обделенных. Они даже собирались судиться с Алланом. Но такова была воля покойного, и в завещании она была выражена определенно. Судиться, в конце концов, родичи не стали, но и знаться с тем, кого недавно принимали у себя, теперь не желали. Впрочем, едва ли это сильно расстроило теперь уже богатого наследника.