Профессия — летчик. Взгляд из кабины - Илья Качоровский

Полет завершен благополучно. Я хорошо помню свое душевное состояние после этого полета. Умом понимал, что многие мои решения были весьма рискованными и даже достойными осуждения. Однако я не ощущал чувства досады, которое испытывал всегда, допуская в полете малейшие промахи, не говоря об ошибках. Наоборот, я был удовлетворен и внутренне доволен собой. И не только потому, что самолет, который так ждали здесь, на моем аэродроме, благополучно и своевременно доставлен. Я ощущал чувство удовлетворения от того, что в очень сложной, по существу критической обстановке, когда вводные сыпались как из рога изобилия, ни разу не потерял присутствия духа, не запаниковал, не оказался в тупике, не видя выхода из создавшегося положения. И, напротив, все время сохранял ясность мысли и какую-то, ранее в себе не замечаемую, железную уверенность в том, что прилечу домой, если даже все приборы откажут, лишь бы турбина вращалась.

На чем же основывалась эта уверенность? Видимо, на том, что был я в то время в хорошей летной форме, верил в самолет, которым овладел в полной мере, а, главное, много лет летал уже на этом аэродроме и прекрасно знал местность в районе полетов. То есть я перешел в своей летной профессии в то состояние, которое М.Л. Галлай очень точно определил как «смелость знания».

Цена беспечности

При выполнении наиболее ответственных испытательных полетов выделяется специальный самолет-наблюдатель. Летчик этого самолета должен хорошо знать содержание испытательного полета, чтобы помочь летчику, проводящему испытание, в случае возникновения каких-либо осложнений. Мы приступили к испытанию вооружения самолета МиГ-15бис«ИШ» и решили, что, по крайней мере в первых полетах, выделение наблюдателя необходимо.

На роль наблюдателей подобрали двух летчиков-исследователей, основательно изучивших материалы испытаний и технику. Но однажды, когда я готовился к первому полету с пуском весьма оригинальных мощных ракет «С-1-ОФ», на роль наблюдателя напросился летчик, к испытаниям отношение не имевший, но являвшийся авторитетным товарищем и хорошим летчиком. Отказать, вроде, было неудобно, и мы согласились, уповая на наше пресловутое «авось». По причине того же «авось» ему даже инструктаж перед полетом не дали.

А то, что он должен был наблюдать, было весьма необычным. На специальных балках, встроенных в крыло, подвешивались пусковые устройства необычных ракет: они имели вид артиллерийских снарядов большого калибра (даже имели обычные для снарядов ведущие пояски). Устойчивость их в полете обеспечивалась не оперением, а как у тех же артснарядов, за счет вращения. Пусковыми устройствами для них служили гладкие стальные трубы. На каждой из двух балок, встроенных в самолет, друг за другом размещалось по два спаренных пусковых устройства. Главной особенностью системы было то, что при стрельбе пусковые устройства с помощью специальных механизмов отклонялись вниз на 15°. Это позволяло производить пуск ракет залпом из всех восьми орудий. Причем пуск ракет можно было осуществлять и с пикирования и с горизонтального полета.

В паре с наблюдателем ушли мы ранним утром в воздух. Пришли на полигон и начали работу. Обычно на таких испытаниях определяют только работоспособность и прочность конструкции. Необычность испытаний, которые проводили мы, состояла в том, что мы хотели отработать и способы атак и точностные характеристики оружия. Поэтому первые заходы я выполнял холостыми, отрабатывая маневр и прицеливание. Когда пристрелялся, доложил на полигон, что буду выполнять боевой заход. В первом заходе нужно было пустить ракеты из передних установок. Выполнил заход и в нужном месте нажал гашетку. Четыре увесистых «чушки» с басовитым гулом, полыхнув багровыми хвостами, вырвались из жерл пусковых труб и помчались к земле. Чтобы пустить ракеты из задних установок, нужно было отклонить их предварительно вниз. Включил нужные тумблеры, услышал гудение электромоторов. Значит, направляющие отклоняются, но, взглянув на световую сигнализацию, не увидел загоревшихся лампочек отклоненного положения пусковых устройств. Не горели и лампочки, указывающие, что снаряды находятся в трубах. Это уже было непонятно. Однако никаких серьезных опасений еще не возникло. Спокойно пошел на повторный заход, ввел самолет в пикирование, нажал гашетку. Пуск не получился. Теперь уже было над чем подумать. Вот тут-то и вспомнил о наблюдателе, который, не предвидя работы, тянулся не спеша где-то позади меня. Связался с ним, попросил подойти поближе. Через несколько минут он пристроился ко мне. Объясняю ситуацию, прошу посмотреть, в каком положении находятся пусковые установки и ракеты у меня под крылом. Спустился он чуть ниже меня, чтобы видеть подвески, но... ничего не увидел. Ответ его был, мягко говоря, неточен: «Вроде бы все в порядке». Пришлось задавать наводящие вопросы: «Отклонены направляющие или убраны?» Опять четкого ответа не последовало. И не мудрено: ведь он их ни в убранном, ни в выпущенном положении не видел. С большим опозданием я понял, что допустил непростительную ошибку, когда поддался уговору и согласился на замену наблюдателя. Ну что ж? Придется теперь расплачиваться за благодушие. А что же, все-таки, произошло? Начинаю думать и делать пробы. Я слышал, как работали электромоторы, значит, направляющие отклонились. Возможно не до конца — не загорелась сигнализация выпуска. Нужно попробовать их убрать. Переключаю тумблер на уборку — шума электромоторов нет. Это уже совсем плохо, значит: произошел какой-то серьезный отказ. Если бы это произошло после пуска ракет — никаких проблем не было бы. Но ракеты остались в стволах и, видимо, в не совсем нормальном положении. Иначе, почему они не сошли? Решил сделать еще одну попытку избавиться от ракет. Пощелкал тумблерами (может быть где-то не «контачило») и выполнил еще один заход для пуска. Результат тот же. И вот тут нужно было принимать решение: садиться с ракетами, или сбросить их. И опять дилемма: сбросить ракеты можно только с пусковыми устройствами, а их в природе, кроме тех, что висят у меня под крылом, — нет. Сбросить пусковые устройства — значит сорвать испытания. Следовательно, нужно садиться с ракетами. Но для этого нужна уверенность, что такая посадка будет безопасна. С ракетами, да еще с такими мощными, шутки плохи. Так что решение сохранить пусковые устройства имеет смысл только тогда, когда есть полная гарантия безопасности посадки с ракетами. А кто может дать мне сейчас такую гарантию? У меня нет для этого достаточных объективных данных и получить их собственными силами я не могу. Сделать это можно только со стороны. И ведь есть у меня этот «взгляд со стороны», но он оказался несостоятельным. Снова прошу наблюдателя приблизиться и посмотреть, в каком состоянии ракеты. Уточняю: они должны находиться в трубах. Из обреза труб должны выступать только концы снарядов. Опять пытается наблюдатель выполнить мою просьбу и опять, чувствую я, он не может разобраться в ситуации. А ответ обнадеживающий: «По-моему, все нормально». Так как другой, более достоверной информации у меня нет, приходится окончательное решение принимать, опираясь на эту, как на истинную.