Ринама Волокоса, или История Государства Лимонного - Марина Соколова

От Волокосов шарахнулся прилипчивый агент, который приблизился к носителям государственного секрета на недопустимо близкое расстояние.

— Заяц, пойдём из этого осиного гнезда, — предложила умиротворённая женщина, крепко прижимаясь к надёжному мужскому плечу.

— Ты права, Зайчишка, — немедленно согласился Жрес, улыбаясь жене нежными голубыми глазами. — Здесь нам делать больше нечего. Давай поспешим к Авбюлке. Как там с ней справляются наши бабушки?

21

Заботливые бабушки нянчились с прекрасным «цветком жизни» усерднее, чем с Ринамой и Жресом, когда они были «цветочками». Впрочем, нянчиться с Авбюлкой было одно удовольствие, потому что она росла здоровой девочкой, много спала, охотно ела, увлечённо играла и всё время улыбалась — тепло и ненавязчиво, как весеннее солнышко. «Солнышко ты наше ясное!» — умилялись счастливые бабушки и бежали в «Детский мир» за очередной игрушкой. «Вы портите мне внучку своим сюсюканьем», — сердился дедушка и спешил в «Книжный мир» закупать впрок азбуки, словари и энциклопедии. «Между прочим, ваша внучка прежде всего моя дочка», — энергично заявила тронутая благодатью Ринама, которая, вернувшись с религиозной стройки, обнаружила у ребёнка нездоровый румянец на щёчках.

Термометр бесстрастно продемонстрировал, что у девочки поднялась температурка, и, забыв про козни дьявола, самоотверженная мама с божьей помощью отдалась материнским заботам. Когда же дьявол опять напомнил о своём существовании, измученная женщина поняла, что пришло её время отвечать на два извечных водяных вопроса: кто виноват? и что делать? Усилием воли раздираемая противоречиями атеистка приучила себя к мысли, что она стала жертвой вражеского произвола, вынужденной нести свой крест, как жертва производства — гипсовую руку. Время от времени, по совету мужа, травмированная женщина подлечивалась у маленького, как Наполеон, экстрасенса. От услуг шарлатанки казкавской наружности, запачкавшей стеарином новое ринамино платье, порченая пациентка категорически отказалась. Она также отвергла навязываемую экстрасенсом помощь христианского вероучения, противоречащего её атеистической доктрине. Безбожница рассчитывала найти безоговорочную поддержку у супруга, но Жрес неожиданно потряс Ринаму ревизионистской позицией. Отведя в сторону голубые глаза, заколебавшийся мужчина порекомендовал жене «не судить априори и осуществить практические действия». Не на шутку испуганная женщина отбежала в сторону, чтобы заглянуть в затуманенные любимые глаза. «Ты хочешь, чтобы я слетала в космос и встретилась с богом визави?» — дрогнувшим голосом пошутила Ринама. Привычная шутка возымела немедленное действие, небесные глаза просветлели и загорелись атеистическим блеском. «Ни в коем случае, — последовал за блеском успокоительный ответ. — Я боюсь приревновать тебя к богу».

Обретшие согласие супруги самозабвенно поцеловались — и разбежались по своим делам. Жрес по горло погрузился в фирменные дела, а Ринама с головой ушла — в родительские. Она накупила массу воспитательной литературы и установила монополию на ребёнка. Родители Жреса обиделись и постепенно отошли от внучки. Однако Генивея была не из породы обидчивых, а из породы настырных. Проявив несгибаемый морской характер, бабушка добилась «справедливого разделения родительских обязанностей». В результате бурной семейной дискуссии выходные дни отвоевал себе папа, а будни поделили пополам мама и бабушка. Таким образом у Ринамы появилась уйма свободного времени, которую надо было куда-то девать. Сначала она вспомнила про работу, но Жрес в категорической форме отклонил эту идею из-за Авбюлки; тогда она увлеклась светскими развлечениями, но — ненадолго, потому что привыкла проводить досуг вместе с возлюбленным супругом, который уходил на работу в семь утра, а возвращался — в час ночи. У Ринамы остался единственный выход из сложившегося положения: заняться самообразованием. Впрочем, наука была ей не в тягость, так как она любила учиться, если это было ей интересно. Ринама сама удивилась тому, как быстро она одолела горы книг, книжиц, книжонок и фолиантов о воспитании детей и сверхъестественных явлениях. За спиной бабушки книжница испытывала на податливой Авбюлке новейшие методы воспитания, а за спиной супруга заряжалась энергией от живой и неживой природы. Увидев на «голубом экране» передачу о биополях и экстрасенсах, Ринама вплотную заинтересовалась телевидением. Она щёлкала переключателем, разыскивая на телевизионных каналах объяснение своей фантастической болезни. На всех каналах пестрели передачи об аномальных явлениях — вперемешку с передачами об оживлённой лимонной политике. Незаметно для себя Ринама увлеклась зажигательной политической дискуссией — и её страсть к Переделке воспылала с новой силой. Между тем борвёгачная революция набирала крутые обороты. Лимонные журналисты вошли в полную силу и стали показывать зубы, огрызаться и кусаться. Они попробовали Борвёгача на зуб — и он оказался им по зубам, они огрызнулись — он не ответил, они укусили — он извинился. Это было началом конца Борвёгача, Переделки, ксегенского государства, мировой социалистической системы. Правда, разошедшийся ксеген этого не заметил, зато бесноватая женщина учуяла неладное. «Чего он добивается — предательства?!» — кричала Ринама в прямом эфире телевизионному изображению такого обаятельного и такого беззащитного ксегена. «Зайчишка, угомонись», — встревоженный супруг останавливал гражданский порыв митингующей жены долгим поцелуем в распахнутые розовые губы. Ринама отталкивала законного возлюбленного, потому что Переделка была ещё выше любви. «Ты не понимаешь, — не унималась Зайчишка. — Под угрозой — наша Переделка». «Гори она синим пламенем. Я лично не имею к ней никакого отношения. Кончится одна Переделка — начнётся другая». «Ты что такое говоришь, Заяц? Другой такой Переделки не будет. Это же долгожданный шанс и, может быть, единственный в истории!» «Вот что, Ринама, — шансами сыт не будешь. Лучше покорми своего голодного мужа». «Почему бы тебе не поесть с бабушкой и с дочкой? Извини, мне надо написать письмо».

Спровадив в «большую комнату» несознательного супруга, Ринама с лихорадочной скоростью строчила политизированные послания на телевидение, на радио, в газеты, в журналы и, конечно, в Кремль. «Если прочитают хоть одно письмо, значит, я старалась не зря», — подбадривала себя застрельщица Переделки. Озарённая женщина не подозревала, что компетентные органы не только зачитывались её письмами, но и заслушивались её речами.

В отличие от Ринамы, которая, по ксегенской привычке, произносила пламенные речи в узком семейном кругу, доморощенные политики, которых надоумила Переделка, толпами высыпали на улицы и площади с готовыми ответами на все политические вопросы.

Борвёгач вытащил на свет божий любимый лимонный вопрос: «Кто виноват в том, что в ксегенском государстве до сих пор не наступил коммунизм?» Могущественный правитель пришёл в народ, чтобы выслушать его мнение и опереться на его мощь. И разуверившийся ксегенский народ стал обретать веру и выплёскивать наружу недюжинную силу. А поскольку народ состоял из разных людей, то и вера у них оказалась разная. Одни возродились для коммунизма, другие обратили взоры к капитализму, третьи подняли глаза к небу, чтобы за облаками разглядеть многочисленных богов. Впрочем, идолопоклонников в ксегенском народе не обнаружилось, и лимонцы отдали предпочтение уникальному богу. Правда, положение осложняло наличие нескольких уникальных богов, которых новоиспечённые верующие разобрали по национальной принадлежности. Спустившиеся с небес в мирскую жизнь конкурирующие боги возглавили борьбу фанатичных мирян, взявшихся за оружие, чтобы кровожадно доказать превосходство своего мирового бога над всеми остальными. Познавать религиозные азы раскаявшимся лимонным атеистам помогали всё те же знаменитости, которых нанял Борвёгач, чтобы разбудить народ к коммунистической вере. Среди знаменитых писателей, артистов, художников, режиссёров, композиторов было немало верующих, и они, наконец, перестали это скрывать, потому что перестали бояться ксегена. Нанятые знаменитости получили мзду за хорошую работу, но они никак не могли насытиться и продолжали трудиться изо всех сил, тормоша народ, не давая ему заснуть ни днём, ни ночью. Осознав свою исключительную значимость, знаменитости начали раздуваться от важности и, отпихивая друг друга, кинулись пересаживаться с тесных и жёстких стульев в просторные, мягкие кресла. Удобно устроившись в комфортабельных креслах, «прожектора Переделки» возгордились тем, что так хорошо «переделались», но решили не засиживаться на достигнутом. Борвёгачные отечественные кресла перестали удовлетворять их возросшие материальные потребности, и они положили глаз на шикарные — заграничные. Но заграничную мебель надо было тоже заработать, и «переделанные» знаменитости принялись искать богатых работодателей. За границей хорошо продавалась антиксегенщина, потому что заграница никак не хотела расстаться с привычкой ненавидеть ксегенское государство. Богатые работодатели, стремившиеся стать ещё богаче, заказывали лимонным знаменитостям махровую антиксегенщину — во вкусе заграничных обывателей. Заграничные налогоплательщики, оплачивавшие ласкавшую слух антиксегенщину, мазохистски плодили армию передовых и рядовых лимонцев, обиженных ксегенской властью. Знаменитые и безвестные ксегенские граждане, жаждавшие заграничной наживы, через микроскоп разглядывали дорогостоящие обиды, нанесённые им ксегенской властью. Когда свои обиды заканчивались, они одалживали чужие или, на худой конец, придумывали несуществующие.