КОРМУШКА - Андрей Саргаев

- Я помогу вам.

- Чем? - Андрей скептически оглядел беспомощно лежащую в кровати фигуру.

- Ну-у-у… чем сумею.

Глава 9

К вечеру самочувствие нашего гостя, не пленником же его называть, резко ухудшилось. Поднялась температура, вся левая сторона груди опухла и покраснела, а от раны пошёл тяжёлый запах.

- Сдохнет же, - шепнул Андрей, опасаясь, что иногда приходящий в сознание Никитин сможет услышать.

- Угу, резать надо. А ты хирург?

- Нет, я больше по компьютерным внутренностям.

- То-то и оно, у меня руки тоже под другое заточены.

- Жалко мужика, пап.

- Мне что ли радостно? Резать будешь?

- Не умею.

- Про что и говорю.

Ситуация - хуже некуда. Ладно бы пуля навылет прошла, так нет же, попала вся искорёженная рикошетом, да ещё забила в рану грязь и нитки с промасленной спецовочной куртки. И застряла внутри, каким-то чудом не задев крупные кровеносные сосуды. Что там ещё есть, рёбра? Хрен с ними, срастутся как-нибудь, а вот если не вытащим свинцовый подарочек… К утру не к утру, но к следующему вечеру кони двинет обязательно. Так бы, конечно, и подольше мог продержаться, но общее состояние организма оставляло желать лучшего. Иваныч и живой мало чем от покойника отличается. Значит… значит остаётся одно…

- Тащи водку в кают-компанию и приготовь там стол.

- Но…

- Вот заодно и приберёшься.

Андрей ушел, тихонько прикрыв за собой дверь, и я поднялся следом. Тоже пора заняться делом. Мне в машинное отделение, где стоит верстак с тисками и закреплённый к стене наждак. Сооружу что-нибудь похожее на скальпель из ножовочного полотна. Моим ножом, конечно, людей резать можно, но… как бы сказать… одноразово. Придётся самому изобретать хирургический инструмент. Точнее - малый набор палача-любителя. А куда деваться, если в корабельной аптечке из всего медицинского, только рулончик лейкопластыря и два пузырька настойки боярышника? В случае удачной операции - оба выпью лично.

- Иваныч, пей! - но Никитин упрямо мотает головой и здоровой рукой пытается оттолкнуть стакан. - Пей, говорю, а не грабками маши! Сейчас ведь зафиксирую.

Заканчивалась вторая бутылка водки, а пациент никак не хотел отключаться. Мы привязали его к столу, оставив свободной только правую руку и голову для удобства принятия анестезии внутрь.

- Иваныч, давай ещё, а? Пока добром прошу.

Раненый пьяно отмахивался - от солидной дозы без закуски боль поутихла, и он чувствовал себя более-менее сносно. Но мозги уже не работали, и потому, забыв о предстоящей операции, Никитин сопротивлялся дальнейшему накачиванию.

- Андрюш, вяжи!

Дальше заливали насильно - один держал, другой заливал прямо из бутылки. Половина проливалась на пол и на руки, но это нормально, будем считать дезинфекцией. Оказалось, что не хватало совсем немного - после нескольких глотков Иваныч отключился, безвольно повернув голову набок. Он готов, а я? С чего начинать? Ни хирургических перчаток, ни толкового инструмента, ни хрена лысого… Самоучитель бы какой, что ли. Весь опыт заключается в наложении швов. Кривых.

- Обрабатывай вокруг раны.

- Много?

- Лей больше, не ошибёшься.

Странно, руки дрожат. Резать насмерть - не дрожат, а вот тут на тебе… Спокойно, Михалыч, ты сможешь. Спасибо, Михалыч, - благодарю сам себя за поддержку. Начали?

- Скальпель.

- Какой?

Ах да, он уже у меня в руке. Делаю надрез. Не поцарапать стол - краем сознания пробегает глумливая мысль у тут же исчезает, испугавшись вида крови. Ещё глубже… Ни хрена не видать.

- Лей воду.

- А можно.

- Откуда я знаю? Лей!

В воду добавили немного "ведьминого зелья" - хуже чем есть, всё равно не будет. Кровь пузырится, как от перекиси водорода.

- Промокни рану. Так, хорошо… Дай щуп.

Никогда не думал, что буду ковыряться в живом человеке обычной крестовой отвёрткой. Иваныч вдруг открывает глаза, совершенно трезвые, и орёт. Андрей затыкает его рот горлышком пластиковой бутылки и сжимает её. Об это договорились заранее - стеклянную может раскусить и пораниться осколками. А так… не хуже капельницы.

- Готов.

- В смысле?

- Спит опять.

- Не пугай так. Ага вот она, у кости остановилась.

- Не сломала?

- Я не Иван Грозный, без рентгена насквозь не вижу. Лей ещё воды. Промокни.

Режу глубже, в сторону плечевого сустава. Иначе не достать. Как это потом обратно зашивать? И, главное, чем? Да и можно ли?

- Пинцет.

Тот самый, которым из меня недавно выковыривали дробинки. Маленький пинцетик из маникюрного набора покойного Михал Сергеича Негодина. Но его достаточно, чтобы ухватить пулю. Никитин опять орёт благим матом… тащу… бросаю в ведро, где уже лежат комки окровавленных тряпок.

- Лей!

Иваныч захлёбывается криком и резко умолкает, потеряв сознание от боли. Андрей промывает рану и с сомнением качает головой.

- Думаешь, поможет?

- Есть другие варианты?

- Водкой?

- Обожжешь ткани, хрен срастутся. А так, может, нитки с грязью вымоет. И, какое-никакое, но обеззараживание. Лучше бы внутрь, но…

Да, как действует на неподготовленного человека "ведьмино зелье" мы в очередной раз убедились совсем недавно. На изготовление одной бутылки уходят слюнные железы не то двенадцати, не то пятнадцати, не помню точно, тварёнышей. Даже я не рискну выпить больше одного глотка.

- Зашивать будешь?

- Да ну его… ещё что-нибудь не так заштопаю. Само срастётся. Наверное. Просто забинтуй потуже, и всё. И это, не отвязывай пока. Утром дашь ещё стакан, и поддерживай в таком состоянии весь день.

- А ты?

- Я спать, как и положено ночью добрым людям.

- А…

- А ты в карауле. Злой потому что.

Андрей разбудил меня чуть свет, совсем не скрывая мстительную улыбку:

- Пап, там Иваныч очнулся.

- Так усыпи опять.

- С тобой хочет поговорить.

- Ладно, иду.

На ощупь, не открывая глаз, натягиваю штаны и автоматически наматываю портянки. Не первой свежести, но сойдёт. Привык к сапогам так, что совсем не чувствую их вес на ноге. Чистая футболка из капитанских запасов. Бритвенный одноразовый станок тоже его. Умываться. Но спать-то как хочется! И кто сказал, что с возрастом люди начинают страдать бессонницей? Не верю.

Двенадцать ступенек вверх, и упираюсь в дверь гальюна. Как раз то, что нужно. Внутри обычный унитаз. Раковина из нержавейки по типу сортирной плацкартного вагона. Направо, за плёночной шторкой, душевая. Моё спасение там, и все раненые мира могут подождать, пока я оживаю под упругими горячими струями. Никаких холодных или контрастных - проснусь только под обжигающим, на грани терпения или даже чуть за ней. Вода явно не забортная - или дождевая, что маловероятно, или привезённая специально их родника. Блаженство! И я снова живой!

Никитин встречает меня, отмытого до скрипа кожи, чисто выбритого и благоухающего "Тройным" одеколоном, виноватой улыбкой. Что это все улыбаются второй день, как японский премьер-министр на очередной годовщине Фукусимы? Так смешно выгляжу?

- Николай Михайлович, - надо же, запомнил. - Извини.

- За что?

- Хотел помочь, а сам…

- Ерунда, справимся.

- Без меня - нет. Там компрессор заводить нужно, давлением выгонять. Само не посыплется.

- Это, примерно, как на цементовозах?

- Похоже, - согласился Иваныч и закусил губу.

Ну и видок у мужика! Похмелье, боль от варварской операции, температура наверняка ещё держится. Его бы сейчас печёнкой тварёныша накормить, хотя бы солёной, но пока нельзя. Ещё день-два, там и пробовать будем. Иначе с непривычки проблюёт часа полтора, может рану потревожить.

- Володя, ты чего звал-то? Только извиниться? Мог бы и потерпеть.

- Не только, - Никитин закрыл глаза и попросил: - Когда будете уезжать, пистолет мне оставь.

- Не понял…

- А чего ты не понял? - Иваныч говорил тихо, срываясь на свистящий шёпот. - Муку погрузите, и уматывайте отсюда к ядреной матери. Так доходчивей?

- Пистолет, значит? И с одним патроном, так? А нож тебе ритуальный не отковать, самураю недоделанному?

- Не твоё дело!

- Нет уж извини, моё, - я без замаха двинул раненому в глаз. Кулаком - пощёчины мужчинам не к лицу. - В самопожертвование решил поиграть, сука? Боишься обузой стать?

Никитин молчал, отвернув морду к стене.

- Ну и молчи. Знаешь… там, наверху, в галерее… там бы не только пистолет дал, сам бы удавил. Но не смог, как видишь. Так что живи и не пытайся соскочить. Жизнь, она ведь та же работа, только ответственности в ней больше. И, в основном, не за себя.

- А толку в моей жизни? Жена погибла, дочь… - Иваныч запнулся, на глазах выступили слёзы и дрогнул голос. - Дочь тоже погибла. Даже отомстить некому стало.

- Дурак ты, Вовка.

- А ты?

- И я дурак. Но только верю, уж извини за пафос, что мир жив, пока живы его последние защитники. А дурак в том, что хочу оказаться в этой очереди даже не предпоследним. И детей подвинуть как можно дальше.