Станция Университет - Дмитрий Руденко

Прощай, СССР!

В полночь того дня над Кремлем взвился трехцветный флаг России! Мы, студенты, не придали этому значения. Ну, подумаешь, распался Советский Союз, и что? Да и как это распался? Невозможно! Ладно латыши, литовцы и эстонцы, Бог с ними. Но как это, Украина — другое государство? А Белоруссия? Смех! Чепуха! Нелепица! «С народом русским идут грузины, и украинцы, и осетины, идут эстонцы, азербайджанцы и белорусы — большая семья». Семья! К тому же в те дни у нас были дела и поважнее, чем следить за политическим курсом. Во-первых, надвигалась очередная сессия, а во-вторых, старший (старше ровно на десять лет) брат Остапишина Алексей предложил нам работу! Саша много рассказывал мне об Алексее: он тоже жил в Югославии, занимался велосипедным спортом, учился в Институте нефти и газа, у него была девушка Галина, он с ней сходился, расходился, а потом женился. В конце концов Алексей стал кооператором. Среди прочего он создал малое предприятие «Торто» (незамысловатое сокращение от «Торговля товарами»). В Ожерельевском плодолесопитомнике «Торто» закупило настоящие, занесенные в Красную книгу природы голубые ели. Теперь их надо было быстро продать: до Нового года оставалось пять дней.

Нас с Севой не надо было упрашивать. Уже на следующий день мы, укутанные с головы до пят в теплые, какие нашли, вещи, руководили елочным базаром прямо у выхода из метро «Крылатское»: «Налетай, не проходи мимо! Уникальные голубые ели! Кто не успел, тот опоздал!». Точка для продажи была великолепная. Дела шли в гору, причем крутую. Каждый час мы били ценовые рекорды! Двадцать, тридцать, сорок, сто рублей за елку! Сто — хамоватым подвыпившим кооператорам, пять — старушкам с доставкой до квартиры. Мороз подбирался, но мы его иголкам не давались. Был соблазн выпить водки, но старшие товарищи объяснили: «Водка — коварна, согревает для того, чтобы заморозить». Ночевали мы неподалеку, в гостинице крылатского велотрека, до которого добирались с работы пешком. План для «Торто» мы выполнили и сами заработали много денег. Но ведь «жизнь устроена так мудро…». Нашим сверхзаработкам через несколько дней суждено было обесцениться! Потому что Ельцин все-таки решил отпустить цены — надвигалась знаменитая либерализация цен, с которой началось наше головокружительное и моментальное, очертя голову, низвержение из социализма в дикий капитализм.

И юный Гайдар впереди

Все завертелось 2 января 1992 года, когда 35-летний Егор Гайдар, заместитель главы российского правительства, отменил плановое управление экономикой, а также и плановое ценообразование. «Надо лишь крепко зажмуриться и прыгнуть в неизвестность», — предложил Гайдар еще два года назад. Теперь час пробил. Цены, которые на протяжении всего советского периода определялись государством и не менялись десятилетиями, вдруг отпустили на свободу: чтобы их определил рынок[60].

Ельцин пообещал: «Если цены станут неуправляемы, превысят более чем в три-четыре раза, я сам лягу на рельсы». Цены подскочили моментально, через десять дней они стали фантастическими, но Ельцин на рельсы не лег. По телевизору замелькал Гайдар, который принялся растолковывать, почему так происходит. Каждый день он что-то объяснял и обещал, но объяснения с каждым днем становились все более научными и туманными, а обещания — размытыми. Он говорил много, но не был ясен ни план, ни смысл того, что он хотел делать. Он сыпал малопонятными для большинства словами: «Стабилизация, интервенция, инфляция…».

Народ выступал против повышения цен: у Моссовета собирали подписи, у ВДНХ прошла манифестация

В день, когда Гайдар начал шоковую терапию, у станции метро «Баррикадная» разливали портвейн из цистерны.

Красивое слово «инфляция» мы, советские люди, безусловно, слышали в телевизионных репортажах советских спецкоров про капиталистическую действительность. Но даже в страшных снах не могли представить, что эта инфляция покажет нам свои клыки, воцарившись в России на долгие годы. «Full-blooded» — так назвали реформы Гайдара иностранцы. «Самый жестокий по отношению к людям путь реформ», — вторили наши экономисты. А нам, простым смертным, ничего не оставалось делать, как зажмуриться, по совету Гайдара, и жить дальше. Шокотерапия, она же либерализация цен, самая масштабная и болезненная реформа, началась. За несколько месяцев люди потеряли все, что зарабатывали трудом целую жизнь.

В конце января Ельцин подписал еще один революционный указ: дал свободу розничной торговле. Всем разрешили продавать все, что вздумается, всюду, где захочется, а ведь раньше за это сажали в тюрьму по статье «спекуляция». Москва в миг превратилась в барахолку. На улицы, отчаянно борясь с нуждой, высыпали бабульки с тележками и авоськами. В изношенных пальто и вязаных платках они принялись торговать с рук чем Бог послал, разрушая монополию советской торговли. Их было особенно много у станций метро. Там они создавали «живые коридоры», которые мы между собой называли «парадами-алле». Идешь, а бабушки справа и слева, плотными рядами, плечом к плечу, и каждая трясет каким-нибудь продуктом — хлебом, лимонной водкой, пивом, майонезом, вермишелью, банками консервов, тюбиками с зубной пастой… Самым грандиозным был «парад-алле» у подземного перехода на «Пушкинской»: «Пирожки с капустой!», «Милок, купи свежий батончик белого!», «Водочка!», «Сигареты «Космос»!». А у «Елисеевского» они торговали тем, что купили в нем утром, заняв очередь за три часа до открытия.

Вокруг центрального «Детского мира», прямо перед зданиями КГБ, возникла гигантская толкучка. Здесь торговали не только старики, но и молодые. Им тоже надо было кормиться: зарплата стала смехотворной, к тому же ее перестали платить. Продавалось все. Причем чешские ботинки, стоившие в «Детском мире» 350 рублей, на улице возле магазина стоили уже 700. Толкучки в Столешниковом, перед Малым театром и у ГУМа быстро срослись. Дальше от центра, на пересечении Петровки и бульваров был мебельный магазин, мебель из него выносили на улицу — красные диваны стояли прямо на тротуаре, даже когда шел дождь.

Любимый Тишинский рынок, еще старый, с бордовыми деревянными павильончиками, превратился в грандиозный блошиный рынок: товар раскладывали прямо на асфальте, а народу было так много, что протиснуться порой было невозможно. Здесь с рук шло вообще все — от звезды Героя Советского Союза и солдатских портянок времен Первой мировой войны до дырявых перчаток, очков с одной дужкой, порванных зонтов и пустых импортных бутылок из-под алкоголя, которые покупали как аксессуар квартирного интерьера, ставя на полки стенок в гостиных (мол, у нас все хорошо — пьем только виски). Без всяких декораций на Тишинке можно было снимать фильмы про гражданскую войну. Как-то, проходя по Тишинке, я, к удивлению, наткнулся на бабушку Олю и маму. Бабуля оживленно трясла маминой юбкой, а на земле перед ней стояли стеклянный чайник, перечница, солонка и оранжевая настольная лампа, которая пылилась на антресолях со времен, когда я ходил во второй класс. Незадолго до этого Оля испытала судьбу — сыграла у «Белорусской» в наперстки: «Все играют, и я попробую». «Подходите ближе, смотрите на этот маленький шарик. За это с вас не требуют денег. Вот он здесь, а вот его нету, — разудало выкрикивал наперсточник в изношенных адидасовских трениках с вытянутыми коленками, ловко накрывая маленький шарик одним из трех наперстков. — Теперь отгадайте, под каким наперстком шарик?». Оля тогда проиграла все, что у нее было. Теперь, на Тишинке, она хотела вернуть проигранное.

Торговцы не только заняли улицы, они проникли в метро. Вслед за ними устремились музыканты. Они пели в каждом подземном переходе, вокруг толпились люди, слушали. Концерты мешали проходу. Многие передвигались с тележками — в них перевозили товар для уличной торговли. Еще в метро попадались собаки, путешествующие сами по себе. Они заходили в вагон, ехали несколько остановок и уверенно выходили, как будто точно знали, куда им надо попасть. Не хватало, чтобы они еще газету читали!

Уличная торговля

Тишинка: может, в толпе — моя бабушка Оля

Персонажи с Тишинки

Продаётся всё!

Тишинка: как во времена гражданской войны…

Знаменитая советская игрушка «Буратино» на Тишинке

Новая экономика: торговцы у станции метро «Динамо»

Вместе с торговлей на улицу хлынула преступность. «Как социализм кончился, так и повылезла из подворотни всякая шушера», — запомнил я слова, с горечью произнесенные стариком в троллейбусе на Садовом кольце. Министр внутренних дел Ерин предупредил, что «Москва стала полигоном для мафии, и ситуация очень серьезная». Бандиты шныряли между уличными торговцами, собирая с них дань. А в кафе «Московское» на Тверской теперь можно было купить пистолет в течение суток, осторожно разместив заказ у официанта.