Мужчины из женских романов - Эллина Наумова

Потом Дима грел пиццу и откупоривал бутылку. Влюбленные ели, запивали, снова падали на диван. У Светы создалось впечатление, будто он что-то с ней празднует. Свой беспрепятственный уход на ночь? Свое возвращение? А этот ласковый мальчик действительно пас брата или отдыхал от нее? С кем? Где? Через минуту она забывала о своих подозрениях. Но они успевали превратить наслаждение в удовольствие, радость в веселье, четкую надежду в расплывчатую мечту, а благодатное отсутствие суетных мыслей в тупость. И наконец, уткнувшись в плечо спящего Димы, закрыв глаза, она вспомнила, как они впервые поругались. Он не принес картошки, за которой она попросила его сходить. Обычное дело – надо бульон заправлять, а в корзинке для главного овоща пусто. Человек вроде бы понял про срочность, но шлялся по магазинам два часа, разыскивая батарейки для своих часов. Уязвленная Света кричала, что он эгоист, что его любовь – всего лишь слова, а когда надо делом доказать… Дима слушал молча и вдруг заплакал настоящими крупными частыми слезами. Перепуганная скандалистка бросилась в кухню и вернулась с миской недоваренного, так и не дождавшегося картошки борща. Зато в него вывалилась целая банка сметаны – рука дрогнула. Она умоляла парня есть, тыча в сжатые губы обжигающей ложкой. Но он отворачивался. Света пала на колени, старалась его обнять. Он вырывался. Она просила прощения. Клялась в любви. Дима не скоро вытер лицо салфеткой. И растерянно, вряд ли понимая, какую бурду жует и глотает, отобедал. Теперь, когда время приглушило обиды, даже Свете казалось, что то варево было слишком жестокой местью за забывчивость. Но тогда Дима сказал: «Вкусно». Потом: «Спасибо». И опять всплакнул.

Девушка нащупала на тумбочке разовые платочки и хорошенько высморкалась. О, как легко стало. Оказывается, чтобы успокоиться, надо было не страдать, а прочистить забитый нос. «Мужчины и правда все странные. И все разные. Димка отказался есть со мной из одной сковородки нашу первую яичницу. Извинился и попросил для себя тарелку. А ведь мы уже целовались. Зато сорокапятилетний уникум подружки настаивал на том, чтобы она чистила зубы его щеткой, когда они еще только за руки держались». Света улыбнулась завихам противоположного пола. И через секунду уже спала.

Утром она проглотила капсулу, сулившую избавление от насморка и головной боли часов на двенадцать. И по дороге в издательство думала о Жанне Аранской. Была в ее жажде делиться с читательницами всем, что сама узнала, какая-то общественная значимость. Например, люди беспокоятся из-за того, что полстраны сидит на алкоголе и наркотиках. И никто не вопит от ужаса: остальные давно впали в зависимость от ударных доз парацетамола. А они разрушают печень хлеще, чем водка. Народ употребляет быстрорастворимые действенные порошки и таблетки килограммами, едва заподозрив, что переохладился. И дней через десять снова недомогает. Возникает ощущение, что симптомы гриппа – это похмелье или ломка, когда в крови заканчивается главная составляющая парацетамола – аспирин. И ни один доктор с некоторых пор не заикнется, что при респираторно-вирусных инфекциях жар сбивать нельзя. И работать, и ходить по улице тоже. Нужно вылежать пластом без лекарств несколько дней. Нажимать на теплое питье. Вот тогда естественный иммунитет не даст заболеть долго. Но молодые воспринимают больничные как одну из легенд советского периода. Кто рискнет уходить на них по первому требованию организма, когда на дворе лютует ущербный российский капитализм. А лет через десять начнутся последствия. Вероятно, на этот случай лекарства от болезней печени рекламируются не менее настойчиво, чем от «простуды». «Выхода и выбора нет, Жанна, – иду отвечать на звонки и читать твой роман. С полным осознанием того, что сама буду виновата в старческих болячках», – думала Света, которую немного знобило. И никаких сил не было. Тем не менее она шла – упрямый скромный пример непостижимости человека.

Вскоре проклятая капсула, растворившись в желудке, настолько ее взбодрила, что Света обрела способность к здравомыслию. То есть прекратила укорять себя ерундой, о которой через день не вспомнишь, и сосредоточилась на работе, за которую деньги платят. В качестве необходимого шага к примирению с собой она одобрила давешнее решение завести речь о серии с Нинель Николаевной. Если старший редактор будет спорить, идти к Пирогову. Но в любом случае открывать рот следовало лишь тогда, когда она подготовит замечания авторам и отзывы приятельниц-читательниц. Нельзя отвлекаться воспоминаниями о дрожащем от нетерпения голосе Елизаветы Алексеевой. Долго ждала сочинительница и еще подождет. Ее текст везде был обречен – ни синопсиса, ни личных данных. А ужасающее начало с мытьем полов, глажкой и стиркой? Не начни Света с середины романа, она тоже удалила бы его из компьютера через пять минут, чтобы места не занимал. И подтвердила бы вчера худшие Елизаветины опасения, что издательству ее шедевр до лампочки.

Еще раз перебрав в уме вкусы и интересы знакомых молодых дам – не называть же их «мои девчонки», все-таки будут соучаствовать в виде фокус-группы в большом деле, – Света разволновалась. «Домохозяйки» и «интеллектуалки» при условии, что Жанна выдала «новый настоящий роман», маловато. Ей не хватало автора смелого и бесшабашного. Чтобы не умела, принципиально не желала оглядываться назад. Дескать, сама я многое прочитала, а теперь расскажу вам свою историю. Заранее не благодарю. Трепещите. Сколько времени займут нудные поиски третьей беллетристки, от девушки не зависело. Но на короткий срок надежд было мало. Света оценила длительность забега как марафон. И взбунтовалась: «Романы ведь какие-никакие, а будто тряпки перебираешь, силясь найти нужную. И чувства те же – интерес, азарт, раздражение, тоска. Уволюсь. Двину в мамину школу преподавать литературу. Буду из года в год талдычить то, чему меня саму научили, и оправдывать свое существование хоть одним ребенком, которого увлекла. Но я не подвижница. Я хочу участвовать в «создании портрета современности». Нет, уже не хочу. Что остается? Уволюсь. Выйду за богатого занятого дяденьку и страстно предамся шопингу. Если учесть, что редакторство, учительство и скупка шмоток вызывают одни и те же эмоции, это не худшая карьера».

Честно говоря, для Светы жить означало утверждать в мире собственное, а не чужое представление о себе. Добиться того, чего хочешь, а не получить, что дадут, – это счастье. Она была не прочь нищенствовать на старте. Но в желанном результате не сомневалась. И вдруг обычное повышение температуры, короткое отсутствие самоконтроля выявили, что она не исключает провала. А сегодня стало ясно, и путь отступления уже намечен. В школу, где правила взрослой игры знакомы с детства. Или к обеспеченному мужчине, чтобы ничем, кроме семьи, не заниматься. Во всех этих открытиях настолько не было ее желания и воли, что девушка растерялась. Получается, не все неудачники сами во всем виноваты? «Как не стыдно? Крохотное издательство, люди на глазах, весь материал в твоем распоряжении, и ты сдаешься? Это – твой предел, вечная отличница? Устала? А ведь еще не трудилась по-настоящему», – зло подумала девушка. И ворвалась в редакторскую.