Увертливый - Вячеслав Морочко

– По крайней мере учатся!

– Ну, да! «Орлята учатся летать!»

– Игорь, ты ведь за кем-то охотишься?

– Я лично – нет! Для этого у меня есть Шериф!

– Ты с ним приехал?

– Нет, он сам по себе.

– Ты меня с ним не знакомил.

– Еще познакомитесь.

– Надеюсь.

В этот момент распахнулась дверь во двор. По пандусу, который вел на верхние этажи, как будто и в самом деле, зашлепали большие лягушки. Вереница наголо бритых людей в плавках с подогнутыми по себя ногами и взглядами, устремленными вдаль, прыжками поднималась в свои помещения. Это зрелище воодушевило Фабио. Он стоял на площадке, размахивал руками и орал: «Быстрее! Выше! Вперед! Это я – папа Фа! А ну, „купертинцы“, покажите, кто взлетит выше!» «Папа Фа! Папа Фа! Папа Фа!» – вскрикивали «купертинцы» в такт прыжкам. Неожиданно две «лягушки» столкнулись в воздухе. Тела, образовавшие клубок, покатились вниз. Послышались вопли.

Но Галкину не удалось досмотреть эту страшную сцену: зазвонил телефон. Забившись за угол, он поднес аппарат к уху и услышал голос Джованни: «Петр, они идут ко мне – те двое и с ними два в черном.» «Я понял! – ответил Галкин. – Заслони номер машины и жди меня!» Он успел спрятать телефон, когда услышал голос: «Я говорил, здесь кто-то есть!» – заорал Барклай, в упор глядя на Петю. Больше он ничего сказать не успел. Галкин достал из его кобуры пистолет, извлек патроны (он сделал своей привычкой выхолащивать обоймы с патронами), всунул оружие обратно, положил ладонь сверху на голову Игоря Николаевича и надавил. Ноги у Барклая разъехались и он сел на пол. Петя развернул его и прислонил спиною к стене – пусть отдыхает с комфортом. Он решил для себя, что этого человека он будет беречь. До тех пор пока Тарас нужен Барклайю, Барклай будет нужен Галкину, в качестве гаранта безопасности Бульбы.

5.

Галкин ветром спустился вниз, перед носом охранника нажал кнопку отпирающую дверь. Как водится, страж чихнул, пропуская мимо себя сквознячок. На улице Петя увидел четыре фигуры, приближавшиеся к такси. Капот двигателя был поднят. Джованни спиной к четверке, ковырялся в моторе, закрывая собою номерной знак. До такси оставалось метров двадцать, когда Петя настиг идущих. Не считая себя вправе отнимать жизни, он успел научиться соразмерять силы, чтобы не убивать наповал, но выводить из строя. Защищаясь, Петр, наказывал крепко так, чтобы помнили долго. Чаще всего наносил удар в шею – спереди или сзади, в зависимости от обстоятельств, только не сбоку, где можно задеть артерию или тонкие височные косточки.

Убрав с дороги стенающие тела и достав карту, Галкин попросил Джованни развернуться, чтобы не проезжать мимо двери, где стояла темная машина, и ехать прямо на «Площадь больших ворот». «Я не заметил, как вы подошли – сказал водитель, когда они тронулись. – А здорово вы их положили! Кстати, а что – за той дверью?»

– Что-то вроде сумасшедшего дома.

– Я так и думал. А эти, которые тут «отдыхают», они – санитары?

– Вот именно – санитары, которые схватят любого, кто под руку подвернется.

По карте Петя еще раз сориентировался и определил, что нужная ему улица находится неподалеку от площади. Минут через пять они уже были у древних ворот. Машина остановилась, и Галкин расплатился с водителем.

– Вы пойдете пешком с чемоданом? Я бы мог повезти, куда надо.

– Не стоит.

– Почему же?

– Говорят: «Меньше знаешь – лучше спишь».

«Это верно. – согласился Джованни. Если надо будет…»

– Если надо будет, я позвоню. Всего доброго Джованни!

Галкин вынес чемоданчик, отошел немного, повернулся, помахал рукой, дождался, когда машина отъедет, и пошел своей дорогой, которая называлась: улицей Джованни Джолитти (Via Giovanni Giolitti). Эта улица вытекала из «Площади больших ворот» и текла вдоль железной дороги до самого вокзала. Метров через двести на ней стояли две почти одинаковых трех этажных гостиницы желтого цвета. Ближняя была та, что искал Галкин. Через зеленый двор к парадной двери полого спускался пешеходный пандус, украшенный небуйной февральской зеленью. Перед дверью высилась стройная пальма с пышной желтоватой кроной на уровне крыши. Галкин первый раз видел настоящую пальму вблизи, наверно, поэтому она показалась ему не совсем настоящей, напоминающей театральную декорацию.

По пандусу Петр спустился к двери, вошел в холл, погрузившись в его янтарный мирок, приблизился к стойке портье. Поставив чемодан, предъявил паспорт и по-английски объяснил миловидной брюнетке, что он отстал от московской группы, которая сегодня приехала, и что номер ему заказан. Брюнетка проверила списки, справилась с документом и сказала: «Си, си, вот ваш ключ, синьор». «Грацие!» – поблагодарил Петя и, подхватив чемодан, отправился искать жилье. На ключе была бирка, а на дверях таблички. Он нашел свой номер в самом конце коридора на третьем этаже. Номер был предельно маленький – даже меньше того, куда поместили Тараса. Даже телевизор – такой же крошечный. Зато санузел и душ – отделены перегородкой. Это было понятно: в тюрьме все должно просматриваться через глазок. Галкин открыл чемодан, надел тапочки, развесил и уложил вещи в шкафу. Подумав, решил на несколько дней воздержаться от посещения дома на той стороне железной дороги: «Наверняка там сейчас все „стоят на ушах“. Есть смысл дать переполоху улечься».

Он разложил на столе карту Рима. Прежде чем начать гулять по городу, надо было разобраться в схеме его центральной части. Сначала он отметил главную (продольную) ось (с севера на юг), которую являла собой улица Корсо (по-итальянски Корсо – проспект), соединявшая площадь Пополо (Народная) с площадью Венеции. Условно эту линию можно было продолжить южнее до самого Колизея. Сама собою напрашивалась и поперечная ось (с запада на восток) от Ватикана по проспекту Виктора Эммануила, по Национальному проспекту до площади Республики не далеко от вокзала (TERMINI). Оси пересекались на площади Венеции возле монумента Виктора Эммануила. Начинать надо было с головы, то есть с Народной площади.

Галкин почувствовал, что проголодался. Это повлияло на план: сначала он пойдет до вокзала, там пообедает, спустится в метро и доедет до Пополо. А там будет видно.

Это был славный план, и он приступил к его исполнению. И все было бы ничего, если бы не тревожные мысли о Бульбе. Его все еще мучили сомнения, действительно ли это Тарас, а не двойник Тараса. Сказанное человеком слово «Пошел!», напомнившее команду для прыжка с парашютом, больше не убеждало Галкина. В конце концов, это могло быть простым совпадением. Да и лицо могло подзабыться. Если это, действительно, – Тарас, что может связывать его с Барклайем, зачем его надо было под другим именем увозить в Италию и не в клинику «Агостино Джамелли», как записано в документах, а в какую-то подозрительную шарагу? Хотя с другой стороны кое-какую надежду придавали отдельные реплики Баркова, высказанные им Фабио перед дверью в темницу Тараса.

Короче, вопросов было больше, чем ответов. И главный из них: имеет ли Галкин право вмешиваться в судьбу пленника, не зная всех обстоятельств дела, да и что, вообще, он может сейчас предпринять, не подвергая опасности жизнь несчастного.

Первый раз в жизни Петр чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Дефицит информации вызывал ступор, растерянность, ощущение безысходности, невозможности что-либо предпринять. Он чувствовал усталость. Хотелось прилечь и закрыть глаза. Он так и сделал. Но тут же вскочил, обожженный тревогой. Это было опасно уже для него самого. Состояние напоминало панику. «Необходимо отвлечься, – внушал он себе, – переключить мысли. Нужны новые впечатления, во всяком случае, нужно двигаться».

6.

До вокзала пришлось пройти больше километра. Огромный светлый зал итальянского общепита на втором этаже стеклянной призмы «Termini» напоминал российские столовые-самообслуживания, но публика, не в пример нашей, была хорошо одета. У нас такая – посещает рестораны с музыкой и белыми скатертями. Здесь было множество одухотворенных лиц, принадлежавших брюнетам и брюнеткам, как будто в городе происходил слёт интеллигентной армянской диаспоры.

Из еды Галкин взял себе что-то привычное: пасту с мясом, (подобие макарон по-флотски) и бокал сока с куском пирога.

Не выходя из «призмы», купив билеты и, пройдя турникет, Петр спустился под землю на эскалаторе. Метро было скромное, без излишеств и особых претензий. Радовали веселенькая подсветка, янтарный цвет пола и стен. В римском метро пятьдесят две станции и две линии. Красная – идет с севера на юг. Синяя – примерно, с востока на запад. Пересекаются как раз под вокзалом. «Termini» – единственный метропереход. Галкин спустился на станцию красной линии, присел на скамеечку, достал записную книжку и нашел в ней то, что искал, обдумал, что дальше делать, вынул карту, определил маршрут и сел в поезд. Вышел на станции «Фламинио» (четвертая станция). На поверхности он обнаружил буйство зелени: кустарников и густых крон. Явилось впечатление, что здесь – парк. Ничто не напоминало центр огромного города. Около станции нашел обычную телефонную будку и сделал то, что задумал: позвонил в Санкт-Петербург на домашний номер Тараса. Петр знал, что на западе из любой будки можно звонить в любой город, если известен код. Главное, чтобы денег хватило. Долго не брали трубку, а когда взяли и спросили «алло», голос звучал приглушенно и странно. Галкин, вспомнив о матери Бульбы, спросил: «Это Сара Иосифовна?» Ответили: «Сара Иосифовна год назад умерла.»