Том (8). Мост дружбы - Александр Казанцев

– Помножь на четыре тысячи. Возьми в помощь счетную линейку.

– Э, брат!

– Что «э»?

– А что вы думаете, Никандр Васильевич?

– Что ж, человек значительно раньше начал мечтать о полете, чем полетел…

– Но ведь это не просто мечта… он подсчитал!

– Николай! Не шуми! Имей в виду, английский язык будешь сдавать не в девятой аудитории, а на Клондайке, в салуне Кривого Джима. Только не рассчитывай в поезде повторить – не успеешь! Скорость слишком велика.

– А что ты думаешь? Какие станции строим? Каналы через пустыню прорываем? А трубу утопить не сумеем?

– Вот именно – утопить! А ты представляешь, как ее спустить?..

– С якорями он здорово придумал! Получается цепной мост, подвешенный ко дну, перевернутый вниз головой…

– Вот насчет «вниз головой» – это верно. Только так и можно такое выдумать!

– А ты выдумаешь? Ты и задания-то у других списываешь.

– Полегче!

– Ты сам не толкайся!

– Товарищи, дайте пройти профессору Гвоздеву.

– Семен Гаврилович! А как вы на это смотрите?

– Простите, товарищи, спешу, спешу. О вас же надо заботиться. А доклада не слышал, ничего сказать не могу. Простите, дайте пройти…

После перерыва первым в прениях выступил инженер завода Милевский.

Студенческая аудитория была накалена. На доклад, оказывается, даже с завода пришли!

Лев Янович, сытый, солидный, некоторое время постоял на кафедре, как бы давая всем на себя посмотреть, потом начал проникновенным голосом:

– Дорогие товарищи, коллеги, друзья! Я не хочу касаться проблемы международных отношений. Мне кажется, что найдутся более компетентные товарищи, партийные или из комсомола, которые дадут всему докладу надлежащую оценку. Я коснусь только технической стороны. Однажды кто-то предложил вздорную идею просверлить земной шар насквозь, проложить туннель-скважину к антиподам, к американцам, скажем, из Светлорецка куда-нибудь в Сиэтль. По мысли шутника или безумца, вагон должен был, все ускоряя движение, падать до центра земли, а потом взлетать до ее поверхности в силу инерции, плавно теряя скорость. Любопытнейший проектик!

– Никто тут такого проекта не предлагает. Ближе к делу! – крикнул кто-то из толпы около дверей.

Милевский поморщился:

– Думаю, что проект моста через Северный полюс принадлежит к числу подобных же гримас мозга.

Аудитория зашумела:

– Доказательства! Опровергайте по существу!

– С технической точки зрения, – громко начал Милевский, – проект Арктического моста не выдерживает никакой критики. Нарисовать перевернутый цепной мост, может быть, красиво или забавно, но другое дело – опустить на дно восемь тысяч якорей на стальных тросах, что практически сделать невозможно. Напомню, что глубины там достигают пяти и более тысяч метров! А сама труба? Советским людям с немалым трудом удалось в свое время высадить героев-полярников на дрейфующие ледяные поля Северного полюса. А здесь нам придется пройти всю трассу по льдам, взрывать их, спускать в полыньи трубы… А как доставить их на Северный полюс? Автор проекта рассуждал тут о пятнадцати миллионах тонн металла. Да ведь это же немалая доля годовой продукции всей советской металлургии. Значат, все закрыть, все остановить чуть ли не на год и отдать металл для потопления в Ледовитом океане?

– А морской телеграфный кабель, по-вашему, тоже топят в океане? – снова прервал оратора неизвестный оппонент. – Мост перебросить можно даже через пропасть!

Милевский взглянул было на председательствующего студента, но тот, видимо, считал реплики в дискуссии допустимыми.

– А как выправить мост, будь он построен? – раздраженно продолжал Милевский. – Как протянуть его по линеечке, которой пользуется при черчении студент-первокурсник, подающий здесь реплики?

Студенты в дверях расступились, оглянулись. Послышался смех.

Лев Янович был доволен. Ему показалось, что студенты рассмеялись его остроте.

– А вибрация? – повысил он голос. – А подводные течения? Они будут тащить одну часть трубы в одну сторону, а другую – в другую. Жалкая железная соломинка переломится в глубине океана, погубив неисчислимые человеческие труды… А как беззащитно, уязвимо будет подобное сооружение! При первом же накале международных отношений туннель будет взорван бомбой или миной, затоплен, безвозвратно уничтожен, и все пятнадцать миллионов тонн металла, миллион тонн стальных канатов, все поезда, пассажиры и обслуживающий персонал, все двадцать миллиардов рублей будут похоронены на дне! Все нелепо, все! Наивно до смешного! Давайте посмеемся. И не будем создавать «орден рыцарей затонувшего туннеля».

Никто не смеялся.

Лев Янович кончил и, печальный, торжественный, сошел с кафедры Большой аудитории. Слушатели молча переглядывались. Кое-кто улыбался, некоторые осторожно оборачивались к Андрею, который сидел с краю в одном из задних рядов.

Лев Янович Милевский не мог прийти в себя от возбуждения. Ему явно было не по себе, он морщился, ерзал и все время оглядывался вокруг. Он ушел сразу же после объявленного перерыва, не дождавшись других выступлений.

Через полчаса Лев Янович галантно прикладывался к ручке Терезы Сергеевны:

– У себя ли Степан Григорьевич? Нельзя ли к нему по важнейшему делу?

– У всех, положительно у всех срочно! Неужели и ваша рационализация тоже такая срочная? – устало спросила Тереза Сергеевна.

– Если бы только одна рационализация! – вздохнул Лев Янович и, нагнувшись к ее свисающей почти до плеча серьге, шепнул: – Личное… семейное… Степана Григорьевича…

Тереза Сергеевна молча поднялась и провела Льва Яновича в кабинет.

Вернувшись, она загородила грудью дорогу начальнику мартеновского цеха, высокому кудрявому красавцу, обычно проходившему к главному инженеру без препятствий.

– Простите, Степан Григорьевич просил позже. Он сейчас говорит с Москвой… – И она осталась стоять у двери.

Корнев взволнованно ходил по кабинету.

– Мальчишка! Сумасшедший! – сквозь зубы бросал он.

– Он компрометирует вас, Степан Григорьевич! – проникновенно говорил Милевский. – Именно о вас я сразу подумал. Мечтать о связях с враждебной социализму Америкой! Это неслыханно, Степан Григорьевич! У меня остановилось сердце. Что будет, если узнают в журналистских кругах?

– Это же в самом деле глупо! Глупо и вредно! Вредно и опасно! – с сердцем сказал Степан.

Открылась дверь, и заглянула Тереза Сергеевна:

– Степан Григорьевич, возьмите трубку.