Ищи горы - Гоар Маркосян-Каспер

Мелко зазвенел пульт, лежавший на столе рядом с Даном. В переводе на человеческий язык это означало «свежие новости», и Дан машинально переключил экран. Он увидел извивавшуюся меж барханов вереницу пеших воинов, замыкавших шествие, затем, переместившись влево, зонд поймал в объектив авангард, конницу на изабрах… будь здесь Ника, она сразу же поправила б его — не конницу, а изабрицу… Лахины покидали пустыню. Неужели они оставили развалины полностью? Нет. Поднявшись выше, зонд увеличил обзор, захватив в краешек панорамы остатки циклопических сооружений бывшего города, которые Дан по привычке продолжал называть скалами. Вдоль той памятной «скалы» тянулась цепочка шатров, а чуть южнее в кадр попал частокол из самых настоящих бревен. Однако! Дан присвистнул. Подобной предусмотрительности он не ожидал. Тащить бревна через всю пустыню… Интересно, а почему их не использовали для постройки загонов, где держали пленных людоедов? И где, кстати, уцелевшие дикари, что с ними сделали лахины? Отпустили на волю? Убили? Вряд ли, особой кровожадности за ними не замечалось. Может, угнали в рабство? Ну да, зачем им рабы, ничего не умеющие делать, да еще и пожирающие друг друга? Нет, конечно, не угнали. А Ат? Что сталось с Ат? Забрал ли Лахицин ее с собой? Дан вспомнил немного смешную обиду Поэта. «Вообрази себе, Дан, эта маленькая развратница вдруг подкралась к кехсу и буквально обвилась вокруг него. Честное слово, она чуть не принялась ласкать его у меня на глазах. К счастью, в этот момент вошли Маран и Нахт, и кехс отстранил ее. Отстранил, но не прогнал. Тоже хорош, а?..» Дан снова коснулся сенсора и вернулся в Лах, к зданию Малого Совета… Совет этот только именовался Малым, на деле в нем был восемьдесят один человек, избирался он прямым голосованием всеми полноправными гражданами Лаха… С какой горечью Маран сказал: «Даже лахины, наше далекое прошлое, и то имеют право выбора. А мы»… Разговор этот был незадолго до отлета Поэта, Маран уже выздоравливал… Мудрено не выздороветь, когда… Персонал станции ходил на цыпочках, было обеспечено все — от костного мозга до свежеприготовленных соков, Индира не оставляла Марана без присмотра ни днем, ни ночью, Дан даже заподозрил, что она всерьез увлеклась благородным обликом своего пациента, а может, и его небанальной биографией… Позднее, когда Маран встал и частично вышел из сферы влияния Индиры, влечение это стало еще более заметным. Высокая глазастая индианка с мальчишеской фигурой и коротко стриженными иссиня-черными волосами постоянно попадалась Дану в коридорах, оранжерее, библиотеке… Некоторое время это его удивляло, потом он сообразил, что причиной тому его постоянное пребывание в орбите Марана. В порядке эксперимента он решил почаще оставлять Марана одного и сразу потерял Индиру из виду. Эта история отчасти забавляла его, отчасти беспокоила, все-таки межпланетный роман относился к абсолютно неизведанной области человеческих взаимоотношений, он мог быть чреват непредвиденными осложнениями… Впрочем, существовал ли роман на самом деле, или это резвилось его богатое воображение? Маран был, как всегда, непроницаем, задавать вопросы Дан стеснялся, зная о присущей бакнам сдержанности в разговорах на подобные темы… Но не спрашивать же Индиру? Собственно говоря, он понимал, что сует нос не в свое дело, но… Если честно, его снедало любопытство, ему хотелось увидеть Марана влюбленным. Правда, он совершенно не представлял себе его в таком качестве… Наверно, именно поэтому ему хотелось увидеть это воочью… Но, с другой стороны, как раз потому, что не мог представить себе Марана влюбленным, зато прекрасно представлял влюбленных в того женщин, он боялся повторения истории с Ланой… Нда. Он вспомнил тот вечер в Бакне, когда вернувшись поздно вечером с состоявшейся в горах встречи с курьером Разведки, вошел в квартиру в уверенности, что Марана еще нет, и невольно подслушал не предназначенный для его и вообще чьих бы то ни было ушей разговор… «Я понимаю, ты не любишь меня»… Несчастный женский голос и долгое молчание в ответ… И все остальное, он ведь стоял за неплотно прикрытой дверью минут пятнадцать… Потом ушел и долго бродил по городу, размышляя над услышанным, а на следующее утро завел с Мараном разговор, некоторым образом поставивший его в тупик, но многое и прояснивший, ведь именно тогда он узнал, что система отношений между мужчиной и женщиной в Бакнии как бы обратна той, к которой он привык, что инициативу обычно проявляют женщины… Интересно знать, сама ли Индира сделала первый шаг?.. если сделала, конечно… И если Маран отреагировал, то потому ли, что Индира ему нравилась или просто исходя из бакнианских установок… Если второе, то… Дан вздохнул. Ему очень нравилась веселая и разговорчивая Индира, и увидеть ее несчастной он не хотел бы… Хотя почему несчастной? Лучше безответная любовь, чем никакой, и уж наверняка приятней безответно любить Марана, чем взаимно — такого размазню, как он, Дан… Бедная Ника!.. Дан уныло взглянул на дату в углу монитора. Когда он увидит Нику? Одному господу богу ведомо, сколько продлится экспедиция в Лах. Это смотря, что там придется делать. Пока они этого не знали, из центра пришла только короткая рекомендация изучить все, что есть на станции о Лахе. Дан догадывался, что путешествие в Лах должно быть связано с материалами, отосланными на Землю. Главный компьютер станции не смог расшифровать тексты на листах, столь удачно прихваченных Мараном в подземелье, и их пришлось переправить на центральную базу Разведки, на Землю. То же таинственная коробочка, найденная Даном… Правда, она уже не была таинственной, осторожные, в первом приближении, исследования показали, что это нечто вроде кассеты, заключавшей в себе пленку с записью, изрядно попорченной временем и сыростью… впрочем, Дан это и подозревал с самого начала, несмотря на кажущуюся нелепость подобного подозрения… Словом, все отправилось в земные лаборатории, а сотрудникам станции осталось только гадать на кофейной гуще, как сердито бросил, не получив с очередной почтой никаких новых сведений с Земли, Патрик, начальник работавшей на Перицене и над Периценой группы разведчиков. Дан гадал, как и прочие, просматривая — иногда один, иногда вместе с Мараном, снятые в подземелье кадры. Особенно его занимал «бог Нец», но лицезрение выразительных черт статуи каких-либо гениальных догадок ему не подсказывало. Маран помалкивал, если у него и возникали прозрения, он предпочитал держать их при себе. Больше всего Дан ломал голову над трехпалой рукой бога. Был ли это какой-то малопонятный символ? Или?.. Когда он пристал к Марану, допытываясь, что тот думает по этому поводу, Маран ответил ему вопросом:

— А что ты думаешь по поводу троичной системы счета?

— У лахинов?

— Не только. Она принята у большинства народов, населяющих континент.

— Откуда ты знаешь?

— От компьютера, — усмехнулся Маран.

— А почему ты запрашивал эти данные?

— Как раз потому.

— Что ты вещаешь, как пифия, — рассердился Дан. — Говори по-человечески. Объясни толком, что ты имеешь в виду.

— Не буду. Не хочу внушать тебе свои домыслы. Подумай сам, если ты придешь к тому же, значит, мы оба близки к истине.

И Дан думал. То, что он надумал, показалось ему самому настолько фантастичным, что он предпочел держать свои догадки при себе. Да и зачем гадать до поры, вот когда выяснится, что записи невозможно расшифровать, или когда их расшифруют, и они ничего не дадут… Собственно, и тогда гадать незачем, подытожив все данные, они получат компьютерную оценку на основе наибольшей вероятности… Потому и из него, Дана, не выйдет ничего стоящего, что своей собственной голове он предпочитает компьютер. А вот Маран обходится без компьютеров. Правда, он к ним не привык… счастливый человек… Что же все-таки им придется делать в Лахе? Наверняка шеф решил использовать их знакомство с Лахицином. В этом сверхзасекреченном Лахе кехс явно один из допущенных ко всему, связанному с городом в пустыне, быть может, это выход на книги, вывезенные лахинами из подземелья… Не только, еще и выход на сведения о городе, тщательно собранные лахинами перед походом… Помимо прочего, Лахицин это личность, если бы приняли решение о контакте, кехс мог бы… Чушь, конечно, они даже с Тореной связываться боятся, какая уж тут Перицена! А ведь такие, как Лахицин, в состоянии вполне адекватно отреагировать… Дан вспомнил последний разговор с кехсом — когда пошел просить того разрешить им уехать. Лахицин доверительно сказал ему: «Я рад был узнать об этих болезнетворных парах. Хуже нет, когда не распознаешь естественную игру природы и приходится объяснять ее вмешательством богов». Это «вмешательством богов» прозвучало так, что Дан понял: вольнодумный кехс в богов не верит. И не только в богов. Выслушав просьбу Дана, он в раздумьи наклонил голову, потом сказал: «Хорошо. Только поезжайте через северный проход. Иначе Деци задержит вас. Тайны Лаха ему дороже жизни храбреца. Доброго пути. Если после выздоровления Марана решитесь на путешествие в Лах, назовете мое имя у восточных ворот. Я поручусь за вас перед Советом. И передай Марану — пусть не ищет доказательств своего происхождения. Мне все равно, сын он Чицина или нет. Он воин, это важнее»… Воин. Для лахина — высшая из похвал. Помолчав, кехс добавил: «Я и тобой доволен. Ты человек надежный и верный.» И Дан с ужасом ощутил, как его губы сами собой растягиваются в радостной улыбке. Он попытался — внутри, для себя — придать своей радости иронический оттенок, но не сумел. Смешно это или нет, он был горд похвалой человека из времени, эквивалентного поре младенчества человечества. Правда, чуть позднее, он понял, что комплимент кехса был, если можно так выразиться, с двойным дном, позднее, когда они уже садились на своих изабров… Маран прошел три или четыре метра от шатра до изабров, которых придерживали два молчаливых воина, с трудом, пошатываясь от слабости, но упрямо отверг предложение сесть позади Дана и держаться за него, влез в седло… Уперся, как осел, подумал, но не сказал Дан, ибо не знал аналогичного ослу бакнианского животного… И тут кехс неожиданно вышел из своего шатра, наверно, отказавшись от собственного решения хотя бы формально делать вид, что не знает об этом отъезде, видимо, счел подобные уловки ниже своего достоинства. Он подошел к Марану и сказал: «Удачи в пути и здоровья. Ты сделан из материала, из которого делаются полководцы. Всегда помни об этом.» И тогда Дан понял. Из материала, из которого делаются полководцы. Лидеры. А он, Дан, из чего? Конечно, из того материала, из которого делаются верные и надежные помощники полководцев. Только и всего. Ну и что? Почему его так уязвила эта догадка? Разве он когда-нибудь был о себе мнения более высокого, чем кехс? Да он и сейчас о себе не особо лестного мнения! И все-таки. Странно, пару лет назад ему и в голову бы не пришло… Подумав, Дан вытянул из темного угла памяти эпизод, задвинутый подальше и заваленный другими воспоминаниями. Было это года четыре назад. Как-то ночью Ника сказала ему: «Не обижайся, Дани, но иногда я сама не понимаю, за что я тебя люблю. Неужели только за это? Ведь в тебе, извини, совершенно нет мужского начала, во всяком случае, выше пояса»… Что и говорить, это Ника вытащила его на базу, он так и проторчал бы всю жизнь на Земле и околоземных орбитах… «На Земле слишком спокойно, Дан. Здесь можно проспать целую жизнь»… И однако не база его разбудила, каким аморфным он был в первое свое пребывание на Торене, сущая медуза! Что его встряхнуло? Бакния? Да, конечно. Но что именно? Унизительное ощущение собственной беспомощности? Не слишком лестное для самолюбия постоянное сравнение то с Поэтом, то с Мараном? Он вспомнил разговор с Поэтом — там, на Перицене, в отсутствие Марана, работавшего у загона, пока он, как истеричка, отсиживался у костра, воротя нос от малоприятных сцен. Что-то они с Поэтом обсуждали, зашла речь о Доре, о его «цеплянии» к Марану…