Дама выбирает кавалера (СИ) - Нотт Тэффи

— Должна просить у милостивой публики пощады и небольшой перерыв.

Император рассмеялся, его смех подхватили остальные, после чего взмахом руки было велено вносить напитки.

* * *

Я, подхватив бокал, ловко увернулась от всех, кто хотел лично выразить мне восхищение, и сбежала на балкон, дышать свежим воздухом. Там, забравшись в дальний угол, так, чтобы меня не было видно за пышной шторой, я, наконец, смогла перевести дух. Стянула перчатки, от которых ладони были совершенно мокрыми, устало привалилась к перилам и сделала пару глотков чудесного напитка. Алкоголь сейчас был для меня чем-то вроде топлива. Лучше бы с этой ролью справилось что-то достаточно крепкое, но дамам такое было не положено.

Я прикрыла глаза, стараясь не вслушиваться в гул за балконной дверью. Но долго пробыть в одиночестве мне не удалось.

— Позвольте Вас поздравить, мадемуазель. — Я вздрогнула оборачиваясь. Прикрыв за собой дверь, ко мне направлялся Голицын.

— Сергей Александрович, Вы меня напугали. — Мои плечи расслабленно опустились, я хитро улыбнулась. — Неужели Вам тоже пришлось по душе?

— Разве я когда-то сомневался в Ваших талантах? — Удивлённо отозвался мужчина, подходя ближе.

— Не припомню. — Я сделала ещё пару бодрящих глотков шампанского и отставила бокал на перила, перехватывая перчатки поудобней. — Надо возвращаться?

— Прибыла Мария Фёдоровна… — Я быстро подалась вперёд. — Нет-нет, не переживайте, она занята разговорами о природе и погоде, у Вас есть ещё несколько минут свободы.

— Полагаю, они мне необходимы.

Мы немножко помолчали. Я смотрела на догорающий в деревьях закат, который окрашивал дворец в чистое золото. В голове ещё немного шумело от дребезжания клавесина. Всё это было необыкновенно. Что я здесь, что играю для самого императора, что жизнь в одночасье превратилась в сказку про Золушку. Однако я ловила себя на мысли, что всё это — не моё. Что здорово было бы вспоминать об этом в старости, сидя у своего камина на даче и глядя на книжные стеллажи, заполненные научными работами собственного авторства. И если бы могла, я бы вернулась сейчас домой не задумываясь. Если бы не одно «но».

«Но» стояло и смотрело на меня своими зелёными, как у кота глазами. Пожалуй, пора было перестать врать самой себе и делать вид, что ничего не происходит. Чувства, которые я испытывала к Голицыну были гораздо теплее, чем дружеские. Меня тянуло к нему, хотелось коснуться, обнять. Отчего-то было мучительно важно выглядеть в его глазах правильно. И наверное, поэтому не могла исполнить своих тайных желаний.

Я улыбнулась своим мыслям, ловя взгляд Голицына на себе.

— Вера Павловна, Вы знали, что у Вас самая красивая улыбка на свете? — Удивиться я не успела. В следующее мгновение граф оказался неприлично близко, целуя меня. Настойчиво, уверенно. Разве я могла не поддаться искушению? Подалась навстречу, отвечая на поцелуй, хватая мужчину за руку и переплетая наши пальцы. Между нами была проклятая ткань перчатки, но движение всё равно получилось чувственным, гораздо более красноречивым, чем поцелуй.

Голицын сделал шаг вперёд, вжимая меня в перила балкона, не давая возможности сбежать. Да я и не собиралась. Был ли в этом смысл, когда потаённое желание исполнялось?

Однако всё испортило одно неловкое движение. Я двинула локтем, задевая чёртов бокал, который, конечно, сорвался вниз и со звоном разбился где-то внизу. Граф отпрянул, испуганно глядя на меня, я с трудом переводила дыхание. Сердце стучало где-то в горле, и больше всего на свете мне сейчас хотелось продолжения… Не выступления, а поцелуя!

Сергей Александрович выпустил мою руку, глядя на меня так, будто только что увидел.

— Нам… — Голос его охрип. — Вам надо идти, мадемуазель. Нельзя заставлять ждать императрицу.

Когда мы вернулись в гостиную, я сразу поняла, что что-то неуловимо изменилось. Разговоры стали тише, взгляды ещё внимательней. Центр маленькой вселенной сместился к невысокой женщине в чёрном крепе. Возле неё сидел Пётр Александрович, и сердце моё ёкнуло, предвкушая беду.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Рядом со мной вырос Александр Павлович, проводил к императрице. Толстого как ветром сдуло.

— Вот, матушка. Наш юный талант. — Он мягко подтолкнул оторопевшую меня ближе. — Вера Павловна Оболенская.

— Ваше Величество. — Я сделала церемониальный книксен, поцеловала протянутую руку. Но взгляд императрицы до боли напоминал взгляд генеральши.

— Наслышана, наслышана. — Степенно проговорила женщина, кивнула в сторону инструмента. — Прошу, мадемуазель, продемонстрируйте Ваш талант. — Последнее было сказано так, что я сразу поняла, что восторженное мнение сына Мария Фёдоровна не разделяет.

Что же, ничего не оставалось, кроме как, проследовать за своё место — за инструмент.

Стараясь отринуть всё лишнее — и тяжёлый взгляд синих глаз, и жар, что до сих пор играл у меня на щеках после поцелуя Голицына, я играла. Не без запинок, но как мне казалось — хорошо! Однако прежних восторгов не было слышно. Чем больше я играла, тем мрачнее становилась атмосфера в комнате. Я перебровала, кажется, всё что знала! Александр, чувствуя, что дело катится в пропасть, попросил меня сыграть что-то знакомое, и я завела нудного Генделя.

Как только я исполнила последнюю ноту, Мария Фёдоровна встала. Весь зал, как по команде, поднялся следом. Подскочила и я. Императрица одарила меня презренным взглядом.

— Александр, у меня что-то разыгралась мигрень. — Бросила она сыну, и под аккомпанемент шуршащих юбок, возвышающаяся над кланяющимися придворными, императрица-мать вышла из гостиной. Это была катастрофа.

Глава 15

Всю дорогу до дома мы с Сергеем Александровичем хранили молчание. Как мне показалось, он чувствовал себя немного неловко, хотя и заметно волновался, а я была совершенно разбита произошедшим. Граф пытался как-то меня подбодрить, но его старания уходили в молоко. Совершенно не было желания изображать из себя жизнерадостную, благодарную за всё на свете барышню. Достаточно того, что у меня хватило сил на то, чтобы вежливо попрощаться с государем и Елизаветой Алексеевной, которая по доброте своей душевной тоже пыталась меня утешить.

Как только мы добрались до дому, я поспешила откланяться, сославшись на смертельную усталость. Сергей Александрович лишь поклонился мне вслед, не смея останавливать.

У себя в покоях я со злостью принялась рушить свою аккуратную причёску, кидая на стол многочисленные шпильки. Сняла с себя одежду сама хотя это и далось мне с некоторыми трудностями, упала в постель, надеясь забыться сном, но не тут-то было.

Тревожные мысли терзали меня будто дикие звери. Сомнений в том, что это дело рук Толстого — никаких. Если он легко смог убедить императора ещё до памятного вечера во дворце генерал-губернатора в моих исключительных способностях, то рассказать императрице несколько гадостей не составляло никакого труда. Моё выступление было обречено на провал с самого начала. И хотя императорской чете я вроде бы приглянулась, завтра весь Петербург будет болтать о моём фиаско перед Марией Фёдоровной.

С другой стороны…

Я нетерпеливо перевернулась на другой бок, подбирая под себя подушку, глядя на тёмные шторы, но видя там лишь лица и смутные образы.

С другой стороны, разве не этого я добивалась — чтобы обо мне говорили. Пускай не совсем так, как мне хотелось, пускай слухи обо мне пойдут один, гнуснее другого. Но зато говорить-то будут! Быть может, так даже лучше. Окунувшись в эту игру, я совсем позабыла об изначальной цели своих манипуляций — попытке найти другого путешественника во времени. А значит, возможности вернуться домой. И тот факт, что говорить обо мне будут много и разное даже быстрее привлечёт внимание, чем просто пустое восхваление до небес. Люди по природе своей с большим удовольствием злословят, промывают косточки и копаются в чужом грязном белье, чем хвалят и признают чужие заслуги.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Успокоенная этой мыслью, я смогла наконец провалиться в сон под шум начавшейся грозы.