Первые люди на Луне (пер. Толстой) - Герберт Уэллс

Глава 15

МОСТИК НАД ПРОПАСТЬЮ

Эта неприятная пауза длилась не более мгновения. Скоро и мы и селениты одумались. Я понял, что бежать нам некуда: нас окружат и убьют. Невероятное легкомыслие нашего появления здесь предстало предо мной в виде огромного мрачного упрека. Зачем пустился я в это безумное нечеловеческое предприятие?

Кавор подошел и положил руку на мое плечо. Его бледное перепуганное лицо казалось мертвенным в голубом свете.

— Ничего не поделаешь, — проговорил он. — Вышло недоразумение. Они нас не поняли. Приходится повиноваться.

Я взглянул на него и затем на новых селенитов, прибывших на помощь к товарищам.

— Ах, если бы у меня руки были свободны!

— Это бесполезно, — вздохнул он.

— Неправда.

— Пойдемте же.

Он повернулся и пошел туда, куда нас вели. Я последовал за ним, стараясь казаться покорным и ощупывая кандалы на руках. Кровь во мне кипела. Я ничего больше не видел в этой пещере, хотя протекло, вероятно, немало времени, пока мы прошли ее. А если что и видел, то позабыл. Мое внимание было сосредоточено на цепях и на селенитах, в особенности на вооруженных. Сначала они шли параллельно с нами и на почтительном расстоянии, но потом к ним присоединилось еще трое стражей, и они подступали ближе, на расстоянии руки от нас. Я бесился как пришпориваемая лошадь, когда они к нам подступали. Маленький, толстенький селенит шагал справа от меня, но потом снова пошел вперед.

Как отчетливо отпечатлелась у меня в мозгу картина этого шествия: затылок понуренной головы Кавора, как раз против моего лица, его опустившиеся усталые плечи, безобразное, ежеминутно оглядывающееся лицо проводника; конвойные со всех сторон, настороже, с разинутыми ртами, — все в голубом свете. Припоминаю еще одну подробность, помимо чисто личных обстоятельств, — желоб на дне пещеры, по бокам скалистой дороги, по которой мы ступали; желоб этот был наполнен тем же светящимся голубым веществом, которое вытекало из огромной машины. Я шел близко и заметил, что от него не исходило ни малейшего тепла; оно только ярко светилось, но не было ни теплее, ни холоднее всего остального в пещере.

Кланг, кланг, кланг…

Мы очутились под стучавшими рычагами другой огромной машины; наконец дошли до широкого туннеля, где гулко отдавалось шлепание наших необутых ног.

Только справа светилась в темноте тонкая голубая полоска. Гигантские уродливые тени двигались за нами по неровной стене и сводам туннеля. Иногда в стенах сверкали кристаллы, похожие на драгоценные камни; туннель то превращался в сталактитовую пещеру, то разветвлялся в узкие ходы, пропадавшие во мраке.

Мы долго шли по этому туннелю. Тихо журчала голубая светлая струя, и наши шаги отдавались эхом, похожим на плеск. Я думал о цепях. А что, если повернуть цепь и попытаться ее сбросить?..

Но если я попытаюсь сделать это, то они заметят, что я высвобождаю руку. Что они тогда сделают со мной?

— Бедфорд, — сказал Кавор, — мы спускаемся. Все время спускаемся.

Его замечание отвлекло меня от мрачных мыслей.

— Если бы они хотели убить нас, — продолжал Кавор, замедляя шаг, чтобы поравняться со мной, — то они сделали бы это раньше.

— Да, — согласился я, — это верно.

— Они не понимают нас, — проговорил Кавор, — они принимают нас за странных животных, может быть, за выродков лунного скота. Но когда они лучше ознакомятся с нами, то признают нас за разумных существ,

— А что, если бы вы начертили им геометрические теоремы? — заметил я.

— Можно попробовать.

Некоторое время мы шли молча.

— Возможно, — начал опять Кавор, — это селениты низшего разряда.

— Ужасные болваны! — проговорил я, со злобой посматривая на их ужасные лица.

— Пока же надо покоряться.

— Да, приходится.

— Нам могут попасться другие — более сообразительные селениты. Это еще только окраина их мира. Мы будем спускаться все ниже и ниже, через пещеры, проходы, туннели, вглубь на сотни миль, пока не достигнем моря.

Его слова заставили меня задуматься о толще пластов, которые нависли над нашими головами. Как будто тяжесть легла мне на плечи.

— Вдали от солнца и воздуха, — сказал я, — но в шахтах на глубине полумили становится душно.

— Здесь это незаметно. Возможно, вентиляция! Воздух устремляется от темной стороны Луны к солнечному свету; углекислота выходит наружу и питает лунные растения. Вверху этого туннеля, например, чувствуется почти ветер. Странный мир! Эти пещеры, эти машины…

— И это копье! — добавил я. — Не забывайте про копье!

— Даже и это копье, — отозвался он, опережая меня,

— А именно?

— Я разозлился в первую минуту, но, возможно, это было необходимо. У них, вероятно, другая кожа и другие нервы. Они могут не понимать нашей чувствительности. Какому-нибудь жителю Марса может также не понравиться наша земная привычка — подталкивать локтем.

— Во всяком случае, им следовало бы быть поосторожней.

— И затем геометрия. Они, по-своему, тоже стараются понять нас, но начинают с основных элементов жизни, а не с мыслей. Пища, принуждение, боль — они начинают с самого существенного.

— Несомненно, — проговорил я.

Кавор принялся разглагольствовать о громадном и чудесном мире, в котором мы очутились. По его тону чувствовалось, что его совсем не пугал этот спуск вглубь лунной норы. Он думал о лунных машинах и изобретениях, а не об опасностях, как я. Он интересовался ими, но не с практической целью, а просто ради знания.

— В конце концов, — говорил он, — нам представляется необыкновенный случай. Это встреча двух миров! Подумайте, что мы еще увидим? Что там под нами?

— Ну, много мы не увидим в такой темноте.

— Здесь только внешняя оболочка. Там, внизу, в глубине — там все. Вы заметили, как различны селениты. Нам будет о чем порассказать потом на Земле!

— Какая-нибудь редкая порода животных, — возразил я, — могла бы радоваться тому, что ее ведут в зоологический сад… Но из этого не следует, что нам хотят что-то показывать…

— Если они убедятся, что мы разумные существа, то захотят расспросить нас о Земле. Даже если у них и нет высоких побуждений, то все же они начнут нас учить, чтобы потом самим научиться… А сколько интересного они должны знать! Сколько неожиданного!

Кавор продолжал мечтать о знаниях, каких он никогда не постиг бы на Земле, фантазировал, несмотря на рану от копья. Многое из того, что он говорил, я уже забыл, так как больше интересовался тем, что туннель, по которому мы двигались, становился все шире и шире. Воздух стал свежей, мы вышли как будто на открытое место, но насколько оно было обширно, этого мы не могли сказать, потому что оно не было освещено. Светлый ручеек извивался узкой нитью, исчезая далеко впереди, — каменных стен по бокам уже не было. В темноте виднелась только дорога и журчащая полоска фосфорического света. Фигура Кавора и передового селенита выступали передо мной. Ноги их и головы со стороны ручейка светились голубоватым отблеском, другая же половина сливалась с темнотой туннеля.