Первые люди на Луне (пер. Толстой) - Герберт Уэллс

— Ну да. Они бы нас перетащили.

— Через мост?

— Да. Перенесли же они нас вглубь.

— Скорей муха перенесет нас на потолок.

Я снова принялся за истребление грибов. Потом вдруг вскрикнул от радости:

— Кавор, наши цепи из золота!

Кавор сидел, задумавшись, обхватив голову руками. Он медленно повернулся и равнодушно поглядел на меня. Потом, когда я повторил свои слова, так же равнодушно посмотрел на цепь, обмотанную вокруг его правой руки.

— Да, — сказал он, — действительно, это золото.

Отвлекшись на минуту, он снова погрузился в свои размышления. Я тоже молчал, пораженный своим открытием; при голубоватом свете металл казался бледным. Неожиданное открытие дало новое направление моим мыслям, которые унесли меня далеко. Я забыл, что недавно только упрекал Кавора за наш полет на Луну. Золото…

Кавор первый прервал молчание.

— Мне кажется, — сказал он, — есть только два выхода из нашего положения.

— Какие?

— Либо попытаться проложить себе дорогу, пробиться силой — если понадобится — на поверхность и продолжать наши поиски шара до тех пор, пока мы не найдем его или пока холод нескончаемой ночи не прекратит наше существование, либо…

Он остановился.

— Продолжайте, — подстрекнул я его, хотя знал, что он скажет.

— Или попытаться еще раз установить добрые отношения и взаимное понимание с обитателями Луны.

— Что касается меня, то я предпочитаю первый выход как более благоразумный.

— Я сомневаюсь в этом.

— А я не сомневаюсь.

— Видите ли, — пояснил Кавор, — я не думаю, чтобы можно было вообще судить о селенитах по тем, которых нам пришлось видеть. Их центральный мир, их цивилизованный мир находится внизу, в глубинах около моря. Эта часть Луны — только окраина, пастбища. Те селениты, которых мы видели, пастухи и машинисты. Они употребляют копья, очевидно, для погони скота. Недостаток сообразительности, — они думали, что мы можем делать то же, что и они, — несомненная грубость — все это подтверждает мои предположения. Но если бы мы вынесли…

— Ни один из нас не может вынести перехода по шестидюймовой доске через бездонную пропасть.

— Верно, — согласился Кавор, — но…

— Я не согласен, — обрезал я.

— Предположите, — продолжал убеждать меня Кавор, — что мы заберемся в какой-нибудь уголок, где мы в состоянии будем защищаться. Если мы продержимся с неделю или около того, то, наверное, весть о нашем появлении дойдет до более образованных селенитов…

— Если таковые есть.

— Несомненно есть. Откуда же иначе взялись бы эти машины?

— Возможно, но нам от этого не будет лучше.

— Мы могли бы начертать надписи на стенах.

— А почему вы думаете, что их глаза увидят эти надписи?

— Тогда мы высечем на стенах буквы.

— Все возможно, конечно.

Мысли мои направились в другую сторону.

— Во всяком случае, — сказал я, — вы не думаете, что селениты умней людей.

— Они знают гораздо больше, чем мы, или, по крайней мере, столько же.

— Да, но… — я на минуту запнулся. — Думаю, вы согласитесь со мной, Кавор, что вы человек исключительный.

— Как так?

— Вы человек одинокий, то-есть были таким… Вы не женаты?

— Никогда и не собирался. Но почему…

— Вы никогда не стремились разбогатеть?

— Нет, не стремился.

— Вы стремились только к знаниям?

— Так что же? Вполне понятная любознательность…

— Вы так думаете. Вы думаете, что ум каждого человека жаждет познаний. Помню, когда я спросил у вас, к чему вы делаете все эти изыскания, вы отвечали, что вам хотелось бы стать академиком, хотелось бы приготовить вещество, называемое «каворитом», и тому подобное. Вы отлично знаете, что занимались своими исследованиями вовсе не ради этого. Но мой вопрос захватил вас врасплох, и вы чувствовали, что надо указать какую-нибудь достаточно основательную и вескую причину. На самом же деле вы производили все изыскания не ради жажды знаний.

— Может быть…

— Вряд ли найдется хоть один человек среди миллиона, подобный вам. Большинство людей желает, разумеется, разных вещей, но очень немногие жаждут знаний ради знания. И я не из числа тех немногих. Селениты, повидимому, подвижные, деятельные существа, но почему вы знаете, что даже самые интеллигентные из них заинтересуются нами или нашим миром? Они даже не подозревают о его существовании. Ведь они никогда не выходят по ночам на поверхность, — они замерзли бы, если бы вышли. Они, наверное, никогда не видали ни одного небесного светила, кроме яркого, жгучего Солнца, Откуда они могут знать, что существует другой мир? Да и какое им дело до другого мира? А если им и случалось видеть звезды или Землю, то что же из этого? Разве будут подземные жители наблюдать за светилами? Ведь и люди не стали бы делать подобных наблюдений, если бы это не понадобилось им для определения времени года и для мореплавания. Зачем же это лунным жителям? Предположим, что среди них найдется несколько философов, подобных вам. Это будут как раз те селениты, которые никогда и не услышат о нашем существовании. Предположите, что какой-нибудь селенит спустился бы на Землю, в то время как вы проживали в Лимпне. Ведь вы последним узнали бы об этом. Вы никогда не читали газет. Итак, как видите, все шансы против вас. А ради взвешивания этих шансов мы сидим тут сложа руки и теряем драгоценное время. Положение наше очень скверное. Мы явились сюда безоружными, потеряли наш шар, остались без пищи; показались селенитам и дали им повод считать нас какими-то дикими, диковинными зверями. Если эти селениты не лишены разума, то они будут гоняться за нами, пока не найдут, постараются поймать нас живьем, а коли им это не удастся, то убьют — только и всего. Поймав нас, они также и убьют нас по какому-нибудь недоразумению. Возможно, что потом они будут спорить о нас, но нам от этого не станет легче.

— Продолжайте.

— С другой стороны, золото здесь такой же обыкновенный металл, как у нас на Земле железная руда. Если бы нам удалось захватить его с собой, отыскать наш шар, прежде чем они на него натолкнутся, и вернуться на Землю, тогда…

— Что тогда?

— Тогда мы могли бы поставить дело на более солидную почву. Могли бы вернуться сюда на более крупном шаре, с оружием и пушками.

— Что вы! — ужаснулся Кавор.

Я швырнул в трещину еще один гриб.

— Во всяком случае, — продолжал я, — мне принадлежит половина решающих голосов в этом деле, а вопрос этот чисто практический. Я — человек-практик, а вы нет. Я не намерен доверять селенитам и геометрическим чертежам… Вот и все. Довольно с нас тайн. Вернемся на Землю, а потом опять на Луну. Кавор раздумывал.