Речитатив - Анатолий Постолов

Юлиан с изумлением посмотрел на Варшавского:

– Вам бы в проповедники пойти, такой дар пропадает. И если бы я слушал ваши проповеди в церкви, то, возможно, был бы тронут до глубины души, но постулаты реальности всё же пишутся по Фрейду. Уверяю вас, говоря о прелюбодеянии, Иисус имел ввиду только чужих жен, а не путан или изголодавшихся вдовушек.

– Нет, нет и еще раз нет! – перебил его Варшавский. – Нагорная проповедь, да и все мысли Христа не делятся на категории по принципу ваших телесериалов: это для дураков – мылодрама, а вот это для избранных – шекспировские хроники. Иисус в качестве доказательств произносил притчи, но на деле провозглашал постулаты, одинаково важные для всех и всех касающиеся.

– Тут закавыка получается, Леонард, – сказал Юлиан, поигрывая желваками. – Ваш Христос до того, как стал сыном Божьим, был всего лишь человеком, с тем же набором органов и нервных окончаний как у всех, кто его окружал. И не мог он не понимать, что телесное в человеке, как и чувство голода, требует восполнения. Естественно, призывая не смотреть на женщину с вожделением, он обобщил, придав этой заповеди несколько принудительный смысл. На самом деле, большинство особей мужского пола всегда будут смотреть на привлекательную женщину с целенаправленным желанием. Это своего рода самоутверждение. Охотничий инстинкт реализованный как виртуальное соитие. И поэтому, говоря о соблазне, переделать, пересилить свою физиологию очень непросто. Нельзя навсегда закрыть краник с горячей водой и закалять себя холодной. Подобное удается только единицам; нормальному здоровому человеку перекрыть поток сексуальных желаний из гипоталамуса – то же самое, что себя самого истязать плетьми, как религиозные фанаты. Даже у неразумного дитяти либидо уже запрятано в голове, но на самом примитивном уровне – уровне инстинкта, понимаете? Сосательного или нюхательного – суть не так важно в младенческом возрасте. Фрейд эти вещи прекрасно понимал и как истинный ученый не искал отговорок и лазеек, а открыто о них говорил. Он-то был приземленный человек, и если витал в облаках, то только во сне…

Варшавский бросил на Юлиана уничижительный взгляд.

– Нет! – отрезал он. – Приземленность у вашего Фрейда находится на уровне подглядывания в замочную скважину. Если мы будем ползать по земле, как черви, то, разумеется, и психология у нас будет приземленная. Жизнь достойного человека направлена на преодоление безнравственного в себе с помощью Бога, традиции, влияния лучших образцов. Я следую в этом смысле Толстому, а не вашему Фрейду. Самокопание ни к чему хорошему не приводит. А говорите вы все это на самом деле с одной целью – подразнить меня. Но зря. Я человек, которого трудно свернуть с пути истины. А вот вы умело прикрываете Фрейдом свой цинизм.

– Цинизм?

– Помните, во время нашей первой встречи вы сказали, что являетесь поклонником Фрейда, но не его последователем.

– Да, ну и что?

– А то, что вы сами и поскользнулись на кожуре, которую хотели подбросить соседу. Разве вы не применяете методы Фрейда в своей работе?

– Применяю, но далеко не все. Поймите, психология как наука ушла далеко вперед, но ядро теории не поменялось. Это похоже на таблицу Менделеева. Она не устарела оттого, что появились десятки новых элементов, о коих он мог лишь догадываться. Точно так же и в психоанализе возникли интересные продолжения, новые школы. Я, к примеру, использую в своей работе методы психодинамики, мой коллега из соседнего офиса – специалист по когнитивной психологии, а рядом с ним открыл практику последователь трансперсональной психологической школы Станислава Грофа… Дерево современной психологии очень разветвленное, но корни его растут из психоанализа…

– Кто там поет? – неожиданно спросил Варшавский.

– Это Виолетта. Она поет «Застольную песню» из «Травиаты» и таким образом зовет нас к столу.

– Очень красивый голос.

– Видимо, картошечка удалась, – усмехнулся Юлиан и жестом пригласил Варшавского пройти в комнату.

Эксперимент

Часам к девяти вечера первый акт трапезы подошел к концу. Картошечка действительно удалась. Мужчины рассыпали комплименты в адрес Виолы. Она, смущенно пожимая плечами, сетовала на отсутствие большой чугунной сковороды, от которой когда-то так необдуманно отказалась… Постепенно инициатива застольной беседы перешла к Варшавскому. Красиво жестикулируя руками, он начал рассуждать о преимуществах и недостатках сыроедения. Юлиан скучал, с трудом подавлял зевоту и бросал насмешливые взгляды на Виолу, которая слушала Варшавского с широко открытыми глазами, время от времени восклицая: «Ой, как интересно!»

– «Мне скучно, бес!» – громко произнес Юлиан, закрывая ладонями глаза.

– Что вы сказали? – спросил Варшавский.

– Жюленок, я вижу ты заскучал, – промурлыкала Виола. – Ну ничего, сейчас будем пить чай с вареньем. Поставь чайник на плиту, милый.

Юлиан встал, по-солдатски кивнул головой и резко повернулся в сторону Варшавского.

– Скажите, Леонард, как вы относитесь к тому, что вся Америка пьет бутылочную воду и мы живем в состоянии панического страха перед проточной водой – употребляем ее только в кипяченом виде.

– Страхи ваши сильно преувеличены. Я, кстати, не боюсь пить проточную воду, но я ею наполняю бутылки и заряжаю своей энергией. И делаю это не хуже Чумака. Слышали про такого? Я могу и вашу воду подзарядить.

– А как мы об этом узнаем? – спросил Юлиан. – Будем ходить наэлектризованные, так, что ли?

– Жюльен, не становись занудой, ну пожалуйста… – Виола сложила ладони лодочкой.

– Я просто желаю чуда, – потребовал Юлиан. – Леонард, мне кажется, в прошлый раз вы нам обещали продемонстрировать ваши ясновидческие способности, почитать мысли. Устройте нам сеансик, мессир.

– Ну что ж, – ответил Варшавский и, сузив глаза, внимательно посмотрел на Юлиана, – если вы готовы быть реципиентом…

– Не-е-т, я лучше буду членом и одновременно председателем жюри, а вы уж свои способности испробуйте на прекрасной даме, тем более что она очень подходящий реципиент, реципиентней просто не бывает.

Виола прикусила губу и пожала плечами. Варшавский встал и прошелся по комнате, слегка потирая руки.

– Вы давно уехали из России? – спросил он Виолу.

– В 1987 году… через месяц будет почти юбилей – семнадцать лет…

– То есть главные события в российской истории прошли мимо вас. Все великое и смешное, так сказать… Конечно, есть газеты, телевидение, но по ним иногда трудно понять реальную подоплеку событий.

– Я в общем-то все представляю немножко лучше… Я три раза ездила в Питер. У меня там мама и папа живут. Они, правда, давно уже в разводе, отец ушел от мамы, когда мне было десять лет, но у меня все равно никого роднее их нет…

– А что ваши школьные товарищи, как сложились их судьбы, видели кого-нибудь?

– Видела нескольких подружек… А почему вы спрашиваете?

Варшавский перестал ходить по комнате, сел на стул, сцепил пальцы и, слегка потирая ладони, сказал:

– Я попрошу вас сделать такой простой эксперимент. Возьмите листок бумаги и напишите на нем имена своих школьных друзей, соучеников… кого вспомните.

– Просто имена, без фамилий?

– Да-да. First name, как здесь говорят.

– А что вы собираетесь делать? – спросил Юлиан. – Приоткройте завесу.

– Я собираюсь на самом деле делать то, что делаете вы как психотерапевт, то есть провести сеанс с несколькими людьми, но они никогда об этом не узнают, так как находятся далеко отсюда. Я загляну в их жизнь с одной только целью… – Варшавский задумался и зафиксировал свой взгляд на стене, там, где должна была висеть картина, так никогда и не повешенная Юлианом… – Я измерю их температуру – вот и все.

– Температуру тела?

– В каком-то смысле – да…

– А в каком смысле?

– Юлиан, вы хотите заглянуть в лабораторию алхимика глазами инквизитора, а не беспристрастного члена жюри. Так ничего не получится. Единственное, что я могу вам сказать… говоря о температуре, я имел в виду не физическое, а астральное тело.

Юлиан усмехнулся:

– Мы должны поверить вам на слово, не так ли?

– Мое слово для вас мало что значит – это я понимаю, но Виолетта может связаться со своими друзьями, и тогда вы будете решать, работает мой дар или я просто вас развлекал, чтобы убить время. Итак, – добавил он, взглянув на Виолу.

Она молча протянула ему сложенный вдвое листик бумаги.

– Я написала девять имен. Это люди, которых я помню достаточно хорошо.

Варшавский стал рассматривать список и делать на нем пометки. Юлиан и Виола молча смотрели на него, причем «статус лица» у Юлиана явно перешел границу зубной боли, зато Виола оставалась очень серьезной, но в эту настороженную серьезность время от времени вкрапливались полудетские оттенки нетерпеливого любопытства и с трудом сдерживаемого азарта.

Судьбы