Собака Баскервилей из села Кукуево - Елисеев Александр Владимирович

Я покинул кабинет прокурора, пригласил Зятченко следовать за собой и направился в наш двадцать третий кабинет. Нет, не скажу, что прокурор своими распоряжениями выбил меня из колеи, но уж энтузиазму не прибавил, это точно.

Вообще-то, с одной стороны, я как следователь, являюсь лицом процессуально самостоятельным и сам решаю, в каком направлении вести расследование, какие следственные действия производить и с чьим участием. С другой стороны, прокурор, как осуществляющий надзор за предварительным следствием, вправе дать руководящие указания, которые для меня обязательны к исполнению. С третьей стороны, эти указания должны быть письменными и, что самое главное, уголовно-процессуальный кодекс дает гарантии моей самостоятельности: если я категорически не согласен с позицией прокурора, имею право указания не исполнять, но должен обратиться к вышестоящему прокурору, который, изучив вопрос, либо отменит указания нижестоящего, либо передаст дело другому следователю, дабы не принуждать меня действовать против собственного внутреннего убеждения. Собственно, лишь этим своим внутренним убеждением, основанным на полученных законным путём доказательствах, я и обязан руководствоваться при принятии любого процессуального решения.

Так что, если придётся, буду оспаривать указания Бугаева в областной прокуратуре, но думаю, до такого не дойдет. Большинство следователей предпочитают безропотно исполнять пожелания и указания своего прокурора, и, наверное, это правильно. Но я с детства имел одну дурацкую черту характера, если меня кто-то принуждал к чему-либо, я с упрямством ослика упирался и поступал наоборот, ни угрозы, ни наказания не могли повлиять на ситуацию и часто лишь озлобляли молодого бунтаря. Конечно, к двадцати пяти годам мистер Виноградов вольно-невольно вынужден был научиться уступать, идти на компромисс, подчиняться, но только не тогда, когда был совершенно уверен в собственной правоте. А сейчас я был уверен, ну, точнее, почти уверен. Возможно, допрос еще многое прояснит, если я сумею правильно его провести. А уж я постараюсь!

Увлеченный мыслями, я неуклюже взгромоздился за стол, предложив Зятченко стул напротив. Зосимыч, сообразив о серьёзности и ответственности для меня предстоящего мероприятия, сославшись на какие-то дела, ушёл. Я достал бланк протокола и принялся неторопливо, основательными движениями заполнять его графы, давая себе время собраться с мыслями и настроиться на нужную эмоциональную волну.

Вопреки моим ожиданиям, Зятченко вёл себя очень тихо, даже скромно, не грубил, не возмущался, не проявлял заносчивости, говорил мало, по существу, был какой-то грустный, что ли. Может, и ему тоже от прокурора досталось? Есть такая методика разрешения споров — взгреть обе стороны. Я закончил заполнять анкетные данные первого листа протокола и приступил к изложению прав и обязанностей свидетеля.

Строго говоря, Станислав Петрович являлся в моих глазах не простым свидетелем, а таким, который в любой момент мог превратиться в подозреваемого. Толкование закона и постулаты уголовно-процессуальной науки единодушно осуждали имевшую место в советские времена практику, когда заподозренного человека допрашивали в качестве свидетеля, принуждая, по сути, давать показания под угрозой ответственности и лишая права на защиту. Однако у меня был тот самый пограничный случай, когда оснований для допроса в качестве подозреваемого ещё практически нет — не мог же быть таковым лишь зафиксированный технической службой телефонный звонок. При этом Зятченко является свидетелем, потому что, вероятно, обладает информацией о телефонном разговоре с потерпевшим незадолго до убийства. Ситуация осложнялась тем, что в ходе допроса его как свидетеля могут появиться основания считать Станислава Петровича уже подозреваемым. Но, вообще-то говоря, хотя свидетель и обязан дать правдивые показания, статья 51 Конституции РФ гарантирует ему право не свидетельствовать против себя, своих близких и родственников, так что определённую защиту закон в подобном случае гарантирует. Поэтому я решил не заморачиваться и спокойно допросить Зятченко в качестве свидетеля, а уж если в ходе допроса возникнут соответствующие основания, допрос закончить, вызвать адвоката и допросить по-новому уже как подозреваемого.

— Станислав Петрович, с какого времени вы были знакомы с Герасимовым?

— С тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.

— При каких обстоятельствах познакомились?

— Он тогда учился в политехническом институте, пришёл ко мне на практику, я работал на пивзаводе инженером-технологом.

— С тех пор регулярно общались?

— Нет, конечно, он после института, это уже в девяностые было, торговал шмотками какими-то, в Турцию вроде мотался. А я этим не интересовался.

— Но в последнее время вы Герасимова хорошо знали? Общались с ним?

— Ну да. У нас в городе все друг друга знают и многие общаются.

— Понятно… Но собаку вы свою любому бы доверили?

— Да нет, вы меня не поняли, я хотел сказать, что тут городок маленький и все знают обо всех. А с Пашей мы приятельствовали, отдыхали вместе, по делам пересекались.

— У вас был совместный бизнес?

— Не то, чтобы совместный бизнес. У меня есть фирмочка, торгует пивом местным. С тех пор, как он раскрутился, года с девяносто пятого, я Паше давал на реализацию пиво, он на своих точках продавал. В магазине, в «комках», в баре.

— У него были финансовые задолженности перед вами?

— Меня об этом уже спрашивали ваши оперативники.

— Сейчас вас допрашивают официально, отвечайте, пожалуйста.

— Ну, конечно, были. Это обычная практика. Он рассчитывался через месяц после поставки товара, по условиям договора.

— Какой объём составляет сейчас эта задолженность?

— Вот этого не знаю. Я в той фирме учредитель. А занимаются там всем директор, бухгалтер, менеджер. Вам нужно у них спросить.

Блин, придется ещё их допрашивать, делать выемку документов. Фронт работ всё расширялся.

— А Герасимов вообще своевременно возвращал деньги?

— Да, никогда не слышал, чтобы у него бывали с этим проблемы. Паша был честный и аккуратный человек.

— Ясно. Вам известно, были ли у него в последнее время какие-нибудь неприятности, конфликты с кем-либо?

— Нет, он ничего такого не говорил.

— Когда вы последний раз общались с Герасимовым?

— Мы виделись тринадцатого января. Отмечали Старый Новый Год.

— Может быть, по телефону говорили?

— Возможно, но давно. Он спрашивал, кажется, можно ли собаку сырым мясом кормить.

— «Давно» — это примерно сколько времени назад?

— Ну, я его попросил взять собаку как раз на Старый Новый Год, он звонил дня через два-три. Соответственно, числа пятнадцатого-шестнадцатого, может быть, семнадцатого.

— А вы сами не звонили ему потом? Ну, к примеру, спросить, как там собака ваша поживает.

— Нет, понимаете, у меня ребенок болеет, аллергия, дела еще, бизнес. Если бы что-то случилось с собакой, Паша бы мне сам позвонил.

— А он не звонил?

— С тех пор нет, я же говорю.

Зятченко смотрел на меня твёрдо и уверенно. Я уже сталкивался с таким, когда проходил практику: когда дело касается вопросов жизни и смерти, или обвинений в преступлении, самые обыкновенные люди могут неожиданно превращаться в великолепных актеров. Хотя, возможно, сам свидетель и не знал об этом звонке. По его сотовому мог ответить кто-то другой, либо, возможно, имелась еще какая-то причина, которую просто невозможно было заранее предположить.

— Это совершенно точно?

— Ну да.

— Понятно. Охарактеризуйте, пожалуйста, Герасимова.

— Ну, я уже говорил, честный, аккуратный, надёжный партнёр.

— Ещё!

— А что ещё?

— Характер, взаимоотношения с людьми, склонности, привычки.

— Он спокойный так вообще… был. Отзывчивый… Выпивал, но в меру. Пошутить мог. В семье всё в порядке было, с женой хорошо они жили, детишек двое… Технику любил еще.

— Технику?

— Ну да. Магнитолы всё время в машине менял. Последние годы уже Си-Ди ставил, хотя люди у нас еще с кассетами ездят по старинке. Сотовые знал все модели, в компьютерах, кажется, разбирался неплохо. Дома музыкальный центр у него навороченный.