Чернобыль. Большая ложь - Алла Ярошинская

Я понимаю, что если руководители считают недостаточным или сомнительным решение, они могли бы привлечь экспертов любой другой или этой же специальности, из того же Киева, из той же Украины (почему они, кстати, не привлекли, я до сих пор не понимаю). Но, тем не менее, они приняли такое решение».

Вот эти роковые выводы экспертов Л. А. Ильина и Ю. А. Израэля, которые стали сегодня своеобразным щитом для прикрытия (уже бывших) властей Украины: «Радиационная обстановка в Киеве и в области (особенно в области!  – А.Я. ) в настоящее время не представляет опасности для здоровья населения, включая детей, находится в пределах норм, рекомендованных национальными и международными нормами МАГАТЭ на случай аварии на ЧАЭС». А вот и рекомендации двух светил: «Анализ радиоактивной обстановки в Киеве свидетельствует об отсутствии в настоящее время показаний к эвакуации населения, и в частности детей, в другие районы».

Вероятно, именно потому, что показания «отсутствовали», в этот же день все же было принято запоздалое на две недели решение властей о том, чтобы вывезти, начиная с 8 мая, киевских детей, дошколят, подальше от опасного места. А школьники продолжали учиться еще до 15 мая. Лишь после этого их отправили в пансионаты, пионерские лагеря, дома отдыха. И то не всех, а только учащихся до 7 класса. Старшеклассники же все остались дома – после первого радиоактивного удара и прогона через первомайский рентгенкабинет на Крещатике и дальше накапливать радиоактивный цезий в печени и такой же стронций – в костях.

После выступлений депутатов на съездах и сессиях, после первых правдивых статей в печати с вопиющими фактами безразличия государства к миллионам человеческих судеб своих граждан, стало ясно, что Чернобыль в нашей стране превращается в нечто большее, нежели просто экологическая проблема. Чернобыль стал своеобразным барометром намерений нового руководства страны во главе с Михаилом Горбачевым. А когда ложь о катастрофе и людях, которых она накрыла, зашкалила, Чернобыль похоронил под собой и всю страну вместе с перестройкой и главным перестройщиком.

Стало очевидно, что Украина и Белоруссия не в состоянии самостоятельно обуздать ядерного монстра: элементарно не хватало денег. Кроме того, все более явным становился разрыв между тем, что говорили академики в Москве, и тем, что происходило на самом деле с людьми в очагах поражения.

На II съезде народных депутатов СССР, весной 1990 года, когда обсуждалась правительственная программа оздоровления советской экономики, когда до высекания искр скрещивались шпаги между демократами и партократами – принять ее или выбросить в корзину, – я оказалась в сложном положении. С одной стороны, мне было очевидно, что программа правительства Николая Рыжкова в том виде, в котором она была предложена, только продлит агонию нашей хронически больной экономики. С другой – мне было также ясно, что если даже я буду голосовать против ее принятия, то съезд все равно подавляющим большинством ее одобрит. С тем составом депутатов это было неотвратимо, как восход солнца. Нам же, украинским и белорусским парламентариям, особенно важно было убедить Горбачева и съезд в том, что необходимо хотя бы и через три года принять общесоюзную программу ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Для нас важны были деньги, материалы и, конечно, концепция действительно безопасного проживания людей, немедленного отселения тех, кто продолжал страдать в радиоактивном угаре, согласно рекомендациям официальной медицины.

И вот – ради тех несчастных людей и детей я вынуждена была согласиться на трудный для меня компромисс: коль скоро программа экономического развития страны, предложенная правительством, все равно будет принята большинством, значит, надо соглашаться. Ради того, чтобы потребовать от депутатов внести в нее строчку об общесоюзной программе ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Именно в этом и заключался смысл моего обращения к съезду с его главной трибуны в Кремле.

Мое предложение поддержали и другие выступившие украинские и белорусские депутаты. И мы своего добились: съезд записал это в своем постановлении. Была создана Государственная экспертная комиссия Госплана СССР по государственным программам РСФСР, Украинской ССР и Белорусской ССР по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС на 1990–1995 годы. Возглавил ее известный академик, автор теории «ядерной зимы» Н. Н. Моисеев. После многих лет «диалога глухонемых» между общественностью и правительством страны это была первая гласная государственная экспертиза последствий аварии.

В состав экспертной комиссии вошли опытные специалисты – ученые из Академии наук СССР, МГУ, сотрудники академических институтов Украины и Белоруссии, социологи, психологи, юристы, работники транспорта, связи, коммунального хозяйства, аграрии, представители рабочих коллективов, а также впервые была организована группа общественных союзов и народных движений. В Государственную комиссию входило около ста экспертов, а также несколько народных депутатов СССР, в том числе и я. Почти половина членов комиссии так или иначе уже занимались проблемами Чернобыля, многие выезжали в пораженные зоны, вели исследования. Все это оказалось как нельзя более кстати.

Я работала в комиссии, которую возглавлял доктор биологических наук, заместитель председателя Государственной комиссии Госплана СССР А. Г. Назаров. Вот его первые свидетельства: «Знаете, я долго занимался радиобиологией, двадцать лет участвую в разных экспертизах и у нас, и за рубежом. Но то, с чем столкнулся на этот раз, потрясло. Самое тяжелое – разговаривать с жителями пострадавших районов. У меня возникло желание просто исчезнуть, провалиться сквозь землю. Стыдно смотреть в глаза этим людям. Стыдно от беспомощности, от лживых обещаний, которые им давали высокие чиновники, руководители ведомств. Наобещали, потом уехали и всё забыли. Масштабы случившегося невозможно было представить!»

Комиссии пришлось основательно поработать, чтобы распутать клубок лжи, пробиться сквозь завесу ведомственной секретности. Не все документы, которые интересовали нас, мы получали с первого раза. Некоторые вообще не получили. Карты радиозагрязнений из Госкомгидромета СССР поступили в Комитет по экологии только 4 марта 1990 года.

Мы с экспертами работали практически без выходных: за три месяца нам нужно было дать Верховному Совету СССР заключение по представленным в Правительство СССР трем республиканским программам ликвидации последствий аварии – РСФСР, Украины Белоруссии. Следовало подробнейшим образом рассмотреть ильинскую концепцию «35 бэр за 70 лет» и на основании документов, замеров, обследований, консультаций с зарубежными учеными поставить ей точный диагноз. От этого зависели миллионы человеческих судеб, практически здоровье целых наций. Ведь 80 процентов, например, Белоруссии, накрыла своим черным крылом радиоактивная птица. Изучали опыт ФРГ, США, Швеции. Объем информации был немыслимый. К тому же приближалась четвертая годовщина аварии. И это тоже обязывало.

В ходе работы над анализом программы возникло немало проблем, о которых я скажу дальше. Но, как и ожидалось, камнем преткновения в обсуждении на комиссии стала именно концепция безопасного проживания на загрязненных территориях. Массовые поражения радиофобией или все же что-то иное? Некоторые эксперты утверждали, что Ильин прав, потому что практически уловить «что-то на уровне шороха» невозможно. Под «шорохом» подразумевались малые дозы радиации. Другие возражали, приводя такой аргумент: австрийцы улавливают «шорох» всего в один бэр. Для своих исследований они использовали нашу аварию! В Зальцбурге, где также выпали радиоактивные осадки, они взяли под постоянный мониторинг тех, кого наблюдали еще до аварии. И им удалось зарегистрировать изменения самочувствия при одном бэре. Достоверные результаты были получены при 5 бэрах. Уже на этом уровне наблюдался процесс «распада» здоровья людей. Это было потрясающе невероятно! И обидно за нас, за нашу медицину и науку, больно за наших жертв Чернобыля.

Мнение большинства экспертов склонялось к тому, чтобы отбросить концепцию «35 бэр за 70 лет» как антинаучную и антигуманную. Неожиданно мы сделали для себя открытие: весь мир, оказывается, говорит, и давно – о беспороговой концепции влиянии радиации на человека. Это означает (популярно), что любая доза радиации не проходит бесследно для здоровья. Да, в человеческом организме тоже есть радионуклиды. Но это наши, так сказать родные, а не привнесенные извне. Вот как писал об этом известный ученый Э. Д. Стернгласс: «…Чувствительность к дозе подчиняется логарифмическому или дробностепенному закону, то есть чувствительность увеличивается быстрее при малых дозах, чем при больших…» И далее то, что обнаруживалось при послечернобыльском обследовании населения: «Наиболее важно, что многие заболевания, которые никогда ранее не связывались с уровнем радиации, например, инфекционные (грипп, пневмония), и также хронические заболевания (эмфизема, болезни сердца, заболевание почек и паралич) в действительности существенно зависят даже от малых доз облучения».