Под кодовым названием "Эдельвейс" - Пётр Поплавский

Тайник был заранее приготовлен. В него уложили ненужные уже парашюты и комбинезоны, заложили тяжелыми камнями. Калина и Сорокин остались в немецкой форме — гауптмана и ефрейтора. С этой минуты они окончательно превратились в историка из министерства пропаганды Адольфа Ыеера и его ординарца Ганса Лютке. Свои настоящие имена они оставили вместе с парашютами и маскировочными комбинезонами. Молча шли след в след за Чомаем Уянаевым, которого еще не успели разглядеть, — Шеер с элегантным кожаным чемоданом, куда были упакованы заметки, книги, новенький мундир, фотоаппарат и разные бытовые принадлежности, Лютке, как и надлежит ординарцу, — с автоматом на груди, вещевым мешком за плечами и тяжелым чемоданчиком с рацией. Остальную поклажу нес проводник Чомай.

Он шел неслышно, мягко ступая на каменистый грунт, как ка пушистый ковер, а подбитые подковами сапоги Шеера и Лютке скользили, сбивали камешки, ломали сухие стебли, попадавшиеся на пути, потому что Чомай вел их нехожеными, одному ему известными тропами. Куда? В темень, в ночь — только так могли бы ответить гауптман и его ефрейтор. Шеер на ходу глянул на часы с фосфорным циферблатом. Было семнадцать минут первого. Разведчики сообщали: движение немецких колонн начинается в сумерках, чтобы передислокацию совершить скрытно, под покровом ночи, так что горные ущелья колонны проходят где‑то под утро, в четвертом — пятом часу. Времени еще было достаточно.

— Пришли, — неожиданно сказал Чомай. — Моя стоянка. Прошу дорогих кунаков быть гостями.

Это была небольшая пастушья хижина, прилепившаяся боком к скале, малозаметная даже вблизи. Была умело замаскирована высохшими ветками и каменным завалом. Вход закрывали сшитые бараньи шкуры. В полной темноте вдруг вспыхнуло — Чомай высек огонь, и вскоре под котлом, подвешенным на чугунном крюке в скальной стенной нише, весело и тепло заиграло пламя.

— Отдохнем, чай пить будем, — сказал Чомай, доставая из вместительной кожаной сумы осетинский хлеб‑за- дин и брынзу.

Только сейчас Шеер мог рассмотреть его всего — сухощавого и жилистого, со стариковским седоусым лицом, но гибким юношеским станом. Был он в черной бараньей папахе, которая своими мохнатыми кисточками касалась его широких плеч, под черкеской — ватный бешмет, на поясе, рядом с хевсурским кинжалом в черненых серебряных ножнах, еще и немецкий парабеллум.

Уселись поближе к огню на выложенных из камней и промазанных глиной топчанах, расположенных на полу разомкнутым полукругом. На эти каменные сиденья были наброшены старые бараньи шкуры.

— Раньше тут останавливались охотники, — неторопливо начал рассказ Чомай, продолжая возиться возле котла, — Теперь это — мой дом. Пришел фашист, я ушел в горы. Моя винтовка стережет тропы. Никто не знает об этой стоянке… Нет, неправду говорю. Мой кунак подполковник Иринин знает. Сказал ему, как пройти ко мне…

Он налил кипяток в кружки.

— Сегодня ночью, — сказал Чомай, — немцы взяли Малгобек.

— Откуда знаете? — удивился Шеер.

— Горы все слышат, все знают… Но ничего. Когда осетины в беде, Калак[14] идет на помощь. И Москва придет к осетинам. Горы издавна ждали русских и устами вещего Либна[15] предрекали: «Из холодных долин Севера придет к горцам одно племя. Волосы их будут светлыми, как солома спелой пшеницы, нос курносым, а глаза такого цвета, каким бывает небо в солнечный день… Русские будут жить с нами на одной земле, наши женщины и их женщины начнут брать друг у друга сито для сообща обмолоченного хлеба. Не бросайте земли своей, горцы, своих быстрых рек, не уходите от русских». Дружбу навеки завещали нам пророческие слова мудрого Либна… Но пора! Время идти.

Чомай выплеснул остатки чая из котла на угли очага.

Теперь тропы Чомая пролегали по склонам вниз, но идти Шееру и Лютке было не легче. Непривыкшие к подъему и поэтому непослушные ноги разъезжались на скользкой от влаги опавшей листве, из‑за чего поневоле ускорялись и без того неуверенные и шаткие шаги. А это в темноте на крутосклоне угрожало гауптману и его ординарцу реальной опасностью скатиться вниз вместе с драгоценным чемоданчиком, который было приказано беречь как самих себя. Хождение по горам — целая наука.

После, когда наконец без приключений они достигли дороги на выходе из ущелья, все произошло так, как и предполагал подполковник Иринин, хотя и не совсем так, как это представлялось.

Сначала Чомай указал место с тайником для рации — в нескольких десятках шагов от приметного нагромождения скал, которые черными зубцами уходили в низкое, облачное небо. Лютке сразу же почтительно взял щегольской чемодан господина гауптмана. Затем старик вывел их почти на дорогу, в узкий проход среди громоздившихся скал, где, однако, можно было разместиться вдвоем, а при необходимости — мгновенно оказаться на дороге.

— Ждите тут, — промолвил тихо Чомай. — Пусть оберегает вас от стрел врага небесный кузнец нартов Курдалагон! — и исчез во тьме.

Позиция для выжидания была выбрана удачно — на выходе из ущелья колонну легко рассечь надвое, разметать ее взрывами гранат, ударить кинжальным огнем и быстро отойти в неприступные горы. Пули могли зацепить и гауптмана с его ефрейтором: партизаны не знали про них, а форма фашистского вояки — лишь мишень…

Вскоре послышался далекий рокот, который ежеминутно усиливался, и казалось, от этого громыхания все вокруг еще больше замирало, сдерживало дыхание и шорох. Колонна двигалась с притушенными огнями, машины придерживались дистанции. Впереди трещали мотоциклы с колясками, на каждой из которой торчал тяжелый пулемет, сидели внимательные дозорные. Машина за машиной миновали каменные громады, где затаились гауптман и ефрейтор, а ночь молчала, и когда наконец она взорвалась огнем безжалостного, быстротекущего боя, это показалось даже Шееру неожиданным. Массированный пулеметно — автоматный огонь, взрывы гранат, вспышки и зарево разрывали темноту, и уже были видны охваченные страхом лица в отблесках пылающих машин. Непонятным образом гауптман Шеер оказался среди панически мечущихся солдат, которые рассыпались во все стороны, с ходу падая по обочинам дороги и яростно отстреливаясь из автоматов наугад.

— Огонь! — кричал гауптман, размахивая пистолетом.

Кто‑то грубо свалил его, прижал к земле, прохрипел на ухо:

— Не дурите, гауптман, еще успеете заработать свой крест!

Стрельба не утихала, но Шеер почувствовал, что стреляют только немцы и никто им не отвечает. Рядом с ним лежал офицер, который, вернее всего, и сбил его с ног. Шеер искоса поглядел на него, тот напряженно всматривался в темноту.

— Кажется, все закончилось, — наконец решил он. — Подъем, гауптман!

— Черт бы побрал охрану! — со злостью выругался Шеер, отряхиваясь, — Нас чуть не перестреляли, словно куропаток. Ганс, где тебя нелегкая носит?

К ним, задыхаясь, бежал обвешанный сумками, с автоматом в одной руке и измазанным чемоданом в другой запыхавшийся Ганс Лютке.

— Г — г-гос — по — дин г — гауп — тман, — испуганно пролепетал он, — п — поз — воль — те д — до — ложить: н — нашу м — маши- ну с — сож — гли…

— Только этого не хватало! — гневно процедил Шеер.

— Что это он у вас, с перепугу? — спросил офицер.

Шеер взглянул на его погоны.

— Невезение, обер — лейтенант. Под Нальчиком мы попали под бомбежку русских, у Ганса контузия. А теперь вот — пули партизан… Я не удивлюсь, если мой

Ганс вообще потеряет речь…

Обер — лейтенант захохотал.

— Отправьте его в фатерлянд, девочки его быстро излечат!

— Обер — лейтенант, из вас вышел бы популярный терапевт. Но Ганс желает умереть за фюрера.

— Да, контузия у него серьезная, — усмехнулся офицер, который, судя по всему, не спешил сложить голову ни за фатерлянд, ни за фюрера.

— Ганс, фотоаппаратура цела?

— Да — да, г — гос…

— Вот что, Ганс, общаясь с тобой, я скоро сам стану заикой. Отвечай мне только «да» или «нет». Вполне достаточно! Мало того, что загубил машину…

— Зато вы сохранили жизнь, господин гауптман, — возразил обер — лейтенант, который навострил уши, когда услышал об аппаратуре, и теперь ощупывал глазами добротные кожаные чехлы, которые имели довольно красноречивый вид. — Вы, вероятно, журналист?

— Не совсем, — ответил гауптман. — Но охотно удовлетворю ваше любопытство: Адольф Шеер, историк.

— О, кое‑что уже слышал о вас в нашем штабе. Это вы должны написать книгу о немецкой победе ка Кавказе?

— Да, задание рейхсминистра пропаганды доктора Йозефа Геббельса…

— Позвольте и мне отрекомендоваться: Шютце, связной офицер генерал — полковника фон Клейста.

— Высокий пост!

— Ну что вы! Лишь громко звучит. Таких офицеров, как я, немало.