Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско - Виктор Геманов

Подходил к концу месяц пребывания «С-13» в зимнем море. Пожелтели матросские лица, ввалились щеки, неуверенной стала походка, особенно у молодых под водников. Сказывалась большая физическая и нервная усталость. Радость и прилив душевных сил, вызванные удачной атакой крупного фашистского лайнера, уже сгладились в повседневных заботах и тревогах.

Бессонные ночи и напряженные дни изматывали моряков. Порой и командиру казалось: стоит приткнуться где-нибудь в уголке — не разбудят даже пушечным залпом. Хотелось спать, спать, спать. Однако подводники крепились, по-прежнему внимательно несли вахты, мгновенно бросались на боевые посты по тревоге. Чтобы поднять настроение экипажа, при всплытиях для подзарядки аккумуляторных батарей включали радиоприемник и слушали сводки Совинформбюро. Они были радостными — наступление наших войск продолжалось Несколько раз радисты Сергей Булаевский и Михаил Коробейник выходили на волну Берлина, но там звучала только траурная мелодия — похоронный марш Зигфрида, печальные песни «Гибель богов» и «Был у меня товарищ». Германия продолжала траур по «Вильгельму Густлофу» с его пассажирами. И это радовало моряков. Задали они фашистам забот!

Оставаясь в прежнем районе, «тринадцатая» продолжала поиск. Под утро 6 февраля, чуточку спустившись южнее, почти на меридиан маяка Хел, лодка в крейсерском положении легла на курс 290 градусов. Ночь была туманной и штилевой. Вахтенным офицером стоял Лев Петрович Ефременков. Изредка оглядывая горизонт, больше для проформы — что увидишь в тумане! — и полагаясь в основном на уши гидроакустика, он перебрасывался скупыми фразами со штурманом, оставшимся на мостике после смены с вахты. Напрягая слух и зрение, вахтенные сигнальщики то и дело поворачивали головы то вправо, то влево. Туман был так плотен, что, казалось, глушил даже рокот дизелей, работавших на подводный выхлоп.

И вдруг Редкобородов дернул вахтенного за рукав:

— Лева, смотри!

Правее два-три градуса по курсу, кабельтовых в четырех-пяти, вырастало какое-то темное пятно.

— Лево на борт! — молниеносно среагировал старпом. — Право на борт! — бросил он следом. — Срочное погружение!

«Тринадцатая», сделав мгновенный поворот коордонат, буквально в десяти-пятнадцати метрах разошлась с узким и длинным телом стоявшей в дозоре фашистской подлодки. Оказалось, та лежала в дрейфе, потому и не было слышно работы ее двигателей.

Уже разминувшись, подводники услышали, как заклацал затвор автоматической пушки немцев, потом длинная светящаяся трасса хлестнула за кормой «С-13». Но… туман уже скрыл лодки друг от друга. Оказывается, обеспокоенные дерзкой атакой на лайнер гитлеровцы усилили корабельные дозоры, даже послали в море авиацию и подводные лодки, чтобы держать под наблюдением этот важный район.

Когда «тринадцатая» оказалась на глубине, инженер-механик поинтересовался у командира, а почему бы, мол, не атаковать эту лодку.

— Во-первых, — спокойно ответил Александр Иванович, — обстановка для нас невыгодная. Во-вторых, торпеды надо беречь для более крупной цели. Наконец, противник тоже наверняка уклонился — не будет же он ждать нашей атаки. А искать в тумане…

Командир будто предвидел, что предстоит встреча с крупной целью. Три следующих дня осунувшийся, побледневший Александр Иванович все чаще приникал к перископу. Пока стальная труба, поднимаясь к поверхности моря, скользила вверх, по командирскому лицу пробегали зеленоватые, оранжевые, наконец, яркие солнечные блики, проникающие через окуляр. Зимняя Балтика распогодилась, однако оставалась пустынной.

В общем-то это было экипажу на руку, потому что в последние дни появилась в работе газотурбинных наддувочных агрегатов какая-то неисправность. Пришлось мотористам основательно потрудиться: они поочередно один за другим разбирали агрегаты, докапываясь до причины. И только днем 6 февраля, когда лодка еще находилась в подводном положении, мотористы, сняв защитный кожух компенсатора, обнаружили, что он сильно прогорел. Компенсатор — штука сложная, самим изготовить нельзя. Как же быть?

Тогда по предложению моториста Василия Прудникова приготовили асбестовую смесь, обмазали ею компенсатор, поверх наложили асбестовое полотно и стянули все вязальной проволокой.

Трое суток подряд работали мичман Павел Гаврилович Масенков, старшина 1-й статьи Петр Плотников, старшие матросы Василий Прудников, Николай Кот, Алексей Юров, Петр Зубков и Владимир Ревякин, врачуя дизели под водой, а в надводном положении несли вахту. И ни единого звука об усталости!

Выполнили работу они очень вовремя. Именно в этот день, 9 февраля, из штаба была получена радиограмма о том, что наши летчики заметили вышедший из Либавы вспомогательный крейсер в охранении шести эсминцев. Даны были предположительный курс и скорость отряда. Но уже прошло время, за которое отряд мог в любой точке моря отвернуть в сторону, изменить ход. Где его искать?

Однако Александр Иванович уже загорелся целью: найти отряд во что бы то ни стало! Поначалу рискованно часто стал поднимать перископ, а потом, что-то рассчитав, спокойно замер на излюбленном месте — на разножке возле перископа, рядом с вахтенным офицером. Потом незаметно забылся коротким тревожным сном. В тусклом свете отсечного освещения особенно заметны стали сединки, усеявшие виски тридцатидвухлетнего командира, бешено пульсирующая тоненькая жилка на шее и трепещущие порой мускулы лица. Замерли люди в отсеке. Бесшумнее, мягче, осторожнее стали выполнять свои дела, чтобы не потревожить командира. А он спустя некоторое время, будто его кто подтолкнул, открыл глаза, поднес к глазам руку со светящимся циферблатом. 21.00!

— Пора, инженер-механик!

Лодка медленно заскользила вверх.

Море было укрыто сплошной стеной тумана. Стена эта колыхалась буквально в десятке метров от лодки.

Напрасно напрягали зрение вахтенный офицер Николай Яковлевич Редкобородов, наблюдатель-сигнальщик Геннадий Зеленцов да фельдшер лейтенант медслужбы Григорий Андреевич Степаненко, выделенный в помощь им командиром. На глаза в таких условиях надеяться не приходилось. Теперь главным действующим лицом становился гидроакустик.

Иван Шнапцев, надев на голову черные колпаки телефонов, замер над шумопеленгатором. Едва, давая ход лодке, загрохотали дизели, он насторожился, затем обрадованно крикнул в переговорку:

— Пеленг — 50! Шум винтов крупного корабля!

Плотнее прижав наушники руками, акустик внимательно вслушивался в ритмичный говор винтов.

— Товарищ командир, похоже на тот, что потопили!

Слышимость была чрезвычайно слабой — значит, цель очень далека. Однако командир тут же поднялся наверх, чтобы, не прерывая идущую подзарядку аккумуляторных батарей, самому лично удостовериться, что обнаружена та самая цель, о которой предупреждал штаб флота.

Непроницаемая мгла окутывала горизонт — зги не видать. И все это время Иван Шнапцев, гидроакустик, через каждые две-три минуты докладывал о судне. Шло оно с постоянной скоростью и, как предполагал старшина, постоянным курсом. В этом убеждало моряка то, что пеленг изменялся довольно равномерно. Только вот незадача — сколько ни вглядывались вахтенный офицер и сигнальщики-наблюдатели, увидеть судно им не удавалось. То ли на нем светомаскировка была безупречной и силуэт судна терялся во мраке, то ли дистанция все еще не позволяла увидеть его напрямую. Следуя докладам гидроакустика, командир приказал лечь на курс сближения, потом еще и еще раз подвернул. Но что за наваждение: цель пряталась от глаз, хотя, судя по четкости пеленгации, была уже где-то близко.

Пролетело полчаса, час, вот уже полночь миновала. Начались новые сутки — 10 февраля. А цель, как и прежде, была только слышна.

— Огоньки, левый борт — 20! — вскрикнул вдруг сигнальщик Зеленцов. Этому докладу можно было верить, не проверяя.

Геннадий Зеленцов прошел такую школу жизни, что каждое слово тщательно взвешивал. И отвечал за каждое из них. Школа эта — сиротство с трехлетнего возраста. Хотя после смерти матери, а потом и отца, он жил у родной тетки, дом ее родным для малыша не стал. И как следствие — беспризорность, меняющиеся, как в калейдоскопе, детские дома, бегство из них. Потом, уже подростком, работал кочегаром на волжском пароходе «Айтодор». Экстерном сдал экзамены за семилетку. А вот завершить учебу в техникуме не удалось, так как был призван на военную службу. И сразу же — Великая Отечественная война.

Из учебного отряда подводного плавания Зеленцов попадает в бригаду морской пехоты. В ней после боев в Лужском укрепрайоне из шестисот моряков осталось только сорок, в том числе и раненый Геннадий. А потом пошло-поехало: госпиталь, фронт, окружение, по выходе из него — штрафбат. Затем — блокадный Ленинград, спасение сокровищ Эрмитажа. И вот он уже разведчик на Волховском фронте. Только пройдя весь этот «адов круг», попал моряк на подводную лодку «С-13». И вот напряженнейший боевой поход, где в полную меру потребовались его знания и мастерство, наблюдательность и глазомер.