Последние часы в Париже - Рут Дрюар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знаю. Мне очень жаль.
– Жаль?
– Да, мне жаль, что я стою здесь в этой форме. – Он замялся на мгновение, но потом все-таки решился сказать главное:
– Я не тот, за кого меня можно принять.
– Тогда кто же ты?
Себастьян почувствовал, как пылают его щеки. Ему не следовало вести такие разговоры. Но в кои-то веки они остались наедине, и, возможно, это был последний шанс поговорить с ней, поэтому он продолжил:
– Обычный человек.
Тоненькая тревожная морщинка пересекла ее лоб, и Элиз почесала ее мизинцем.
Он нашел этот жест милым и упрямо двинулся дальше, в те дебри, куда не следовало заходить.
– Обыкновенный и совсем не храбрый. Я был очень молод, когда началась война. Молод и наивен. Я понятия не имел, что до этого дойдет. Я даже думал, что Франция и Германия вместе могли бы построить сильную и процветающую Европу.
– Вместе? – Она цинично рассмеялась. – Это было бы забавно, если б не было так трагично.
– Я и представить себе не мог… – Он замолчал, подбирая правильные слова. – Я не пытаюсь оправдываться. То положение, в котором я оказался… мне ненавистно находиться здесь в таком качестве.
– Тогда ничего не говори.
Она была права. Он просто должен заткнуться. Пропасть между ними слишком велика. Он отступил назад.
– Откуда взялась вся эта ненависть? – резко спросила она.
Воздух сгустился. Она снова задавала ему вопрос, словно приглашая к продолжению разговора.
– Ненависть? – Он знал, что каждое его слово будет подвергнуто суровому осуждению, и поэтому тщательно продумывал то, что собирался сказать. – Все от бедности. Люди голодали. Семьи не могли прокормить своих детей. Я ничего не оправдываю.
– Хорошо, – спокойно произнесла она, глядя ему в глаза.
– Я просто пытаюсь ответить на твой вопрос. – Он сделал маленький шаг вперед. – Германия была искалечена после Первой мировой войны. Родители смотрели, как их дети голодают. Гитлер нашел козла отпущения – общего врага. – Он должен был заставить ее понять, прежде чем кто-нибудь войдет в магазин. Она снова почесала лоб мизинцем, изучая его лицо. – Это были тяжелые времена. – Она не пошевелилась, и он продолжил: – Наши деньги ничего не стоили.
– Да, я знаю о гиперинфляции.
Их беседа напоминала игру в шахматы; первые ходы пешками, пока он обдумывал дальнейшую стратегию. Но он остерегался обидеть ее.
– Мы не смогли оправиться после предыдущей войны.
Она подняла бровь.
– И для этого пришлось начинать новую?
– Не я начинал эту войну.
– Нет, но сейчас ты здесь, в военной форме, и представляешь свою страну.
– Я бы хотел, чтобы это было не так. – У него возникло непреодолимое желание избавиться от этой формы, прямо здесь и сейчас. Он сбросил китель на прилавок, вытянувшись перед ней в бежевой рубашке, руки по швам.
Ее глаза широко распахнулись, а на щеках заиграл румянец. Какое-то мгновение они так и стояли, глядя друг на друга, и он почувствовал необъяснимое притяжение к ней, будто по телу пробежал электрический ток. Его дыхание участилось, когда он представил себе, каково это – быть с ней тем мужчиной, каким ему хотелось быть.
Звонок колокольчика разрушил очарование момента. Вошли те же двое полицейских, что и в первый раз. Они остановились как вкопанные, оставляя дверь распахнутой, оба с разинутыми ртами. Себастьян заметил, как Элиз опустила глаза, ее щеки стали пунцовыми. Полицейские перевели взгляды с нее на него и обратно и, видимо, до чего-то додумавшись, понимающе посмотрели друг на друга.
– Стало быть, мсье Ле Бользека сегодня вечером здесь нет? – рискнул спросить тот, что повыше.
– Он вернется с минуты на минуту. – Голос Элиз дрожал.
– Я сам жду его, чтобы поговорить с ним лично, – авторитетно заявил Себастьян. – А вы к нему по какому делу?
– Просто делаем обход.
– Приятно знать, что вы обеспечиваете нашу безопасность. – Себастьян не скрывал иронии.
Последовало неловкое молчание. Себастьян сурово смотрел на них, мысленно призывая уйти.
Когда они удалились спустя несколько минут, Элиз стукнула кулаком по прилавку.
– Ты ведь знаешь, что они теперь думают?
– Извини. Мне не следовало приходить сюда.
– Да уж. Люди любят посплетничать.
Он отвернулся, но не мог заставить себя уйти.
– Они собираются устроить облаву в приюте? – произнесла она вполголоса, не глядя на него.
– Могут. – Он снова надел китель. Застегивая пуговицы, он с тревогой наблюдал за ней. – Я сожалею, Элиз.
– Просто уходи, – прошипела она себе под нос.
Глава 19
Париж, апрель 1944 года
Элиз
Я больше не ходила на работу пешком через Люксембургский сад. На самом деле я намеренно избегала садов и парков, их давно облюбовали откормленные немецкие солдаты для прогулок со своими подружками-француженками, и я ужасно боялась наткнуться на того, кто меня арестовал. Меня беспокоила и судьба приюта. Я предупредила тамошних женщин, и они согласились пока не отправлять детей на границу, но это означало, что у сирот было больше шансов попасть под раздачу, когда полиция не сможет выполнить квоты на депортацию. Как-то ночью я долго не могла уснуть, и мне в голову закралась безумная идея. Она была слишком опасной и рискованной, чтобы делиться ею с кем-либо, но чем больше я думала об этом, тем более осуществимым казался мой замысел, однако прежде нужно было посоветоваться с мсье Ле Бользеком.
После работы я отправилась в книжный магазин. Мсье Ле Бользек оторвал взгляд от кассы, когда за мной закрылась дверь.
– Элиз, как ты?
– Все хорошо, спасибо. – Я прошла мимо молодой женщины, просматривавшей книги на передней полке.
Я подождала, пока она уйдет, и когда магазин опустел, заговорила:
– Можете запереть дверь?
Не говоря ни слова, он перевернул табличку на двери надписью «Закрыто» наружу и щелкнул замком, после чего поспешил обратно ко мне.
– На днях я совершила одну глупость, – начала я. – Пнула ногой тот дурацкий знак Interdit aux Juifs. – Слова срывались с моих губ, как будто жгли меня изнутри.
– Элиз! – Его глаза округлились от потрясения. – Кто-нибудь видел?
– Солдат.
– Что?!
– Он арестовал меня. Отвез на рю де ля Помп.
– О боже!
– Он оставил меня в коридоре, возле кабинета. Они собирались допрашивать меня.
Кровь отхлынула от лица мсье Ле Бользека, и он оцепенел.
– Допрашивать тебя?
– Тот немец, Себ… Себастьян… ну, вы его знаете… так вот он меня спас. Вывел оттуда. Прямо у них под носом.
– Себастьян Кляйнхаус?
Я кивнула.
– У тебя
