Жизнь Ленина - Мария Прилежаева

Состряпав яичницу, Ровио снова облачился в визитку с манишкой и чёрным, вместо галстука, бантиком и пригласил Владимира Ильича пообедать.

У Владимира Ильича от полученных новостей было отличное настроение. Скоро вернётся в Россию! Партия большевиков поднимет рабочий класс на восстание. Рабочие свергнут Временное правительство. Будет рабочая власть. Об этом Ленин писал в статьях, которые секретно посылал в, Петроград. Писал в своей книге.

А Ровио уплетал яичницу и рассказывал о генерал-губернаторе. Ленин выслушал, лукаво сощурился:

- Бывают несуразности в жизни: хозяин к генерал-губернатору ходит с докладами, а кого у себя принимает?

- Как - кого? - хладнокровно возразил хозяин. - Почтенного финского пастора.

Ах и расхохотался же Владимир Ильич! Верно, он приехал в Гельсингфорс под видом пастора. В деревеньку, где Владимир Ильич жил после шалаша, финские товарищи прислали любителей-актёров. Актёры были рабочими, социал-демократами. Ловко они его загримировали. Привезли из города длинный пасторский сюртук, высокую шляпу, как полагается. Приклеили пышные брови, надели парик, нарядили и... хоть сейчас в кирку обедню служить! Богобоязненные финки при встрече с Владимиром Ильичом смиренно отвешивали низкие, в пояс, поклоны. Так прибыл он в Гельсингфорс. А теперь скоро о новом парике надо заботиться.

Да, скоро. В один прекрасный день Густав Ровио повёл Владимира Ильича к парикмахеру. Парикмахер родом был петербуржец, маленький, шустрый, как обезьянка. Он был старым театральным парикмахером и знал в столице множество графов и князей. Графам и князьям хотелось быть изящными кавалерами, он их всех подмолаживал, красил бороды, мастерил парики.

- А вы и без парика довольно ещё молодой, - успокаивающе сказал Владимиру Ильичу парикмахер.

- Вот хочу постареть, - ответил Владимир Ильич.

- Да зачем? Для чего? - изумился парикмахер, всплеснув коротенькими морщинистыми ручками.

- Солиднее как-то, внушительнее, - с улыбкой сказал Владимир Ильич. Сделайте меня с сединой, лет эдак под шестьдесят.

- Под шестьдесят? С сединой? Никогда!

- Почему?

- Чтобы я довольно молодого ещё человека раньше времени превращал в старика?! Ни за что! - кипятился маленький парикмахер, размахивая ручками. - Моё призвание - возвращать людям молодость.

- Благородное призвание, но сделайте для меня исключение, - с улыбкой настаивал Владимир Ильич.

Парикмахер ахал и охал. Владимир Ильич сквозь смех его убеждал, а Густав Ровио думал:

"Долго ли еще Владимир Ильич будет менять парики и одежду? Долго ли будет скитаться?"

ЕЩЕ ОДНО ПОДПОЛЬЕ

Студёный осенний ветер насквозь продувал старинные выборгские улицы.

В один такой холодный день осени из Питера в Выборг приехал Эйно Рахья.

Когда в конце лета сестрорецкий оружейник Емельянов и двое финнов выводили Владимира Ильича от озера Разлив через лес, один из тех финнов и был Эйно Рахья. Высокий, большелобый, весь весёлый какой-то, он бесстрашным был человеком.

В опасные случалось попадать ему переделки! Летом 1917 года однажды стало известно: тюремные надзиратели собираются выпустить арестованных генералов, жандармов и всякую, как тогда называли в народе, "старорежимную контру".

Эйно Рахья командовал в это время петроградским отрядом финнов-красногвардейцев. Собрал отряд, нагрянул в тюрьму.

- Если хоть одного жандарма отпустите!.. - револьвером пригрозил надзирателям.

Временное правительство в ответ приказало разогнать отряд финнов-красногвардейцев, арестовать Эйно Рахью. Не тут-то было! Эйно Рахьи и след простыл.

А работал он на аэропланном заводе. И большевиком стал в 1903 году, когда II съезд утвердил Устав и Программу партии. Вот этого смельчака, никогда не унывающего Эйно Рахью, ЦК партии прикрепил теперь связным к Ленину.

Рахья прибыл в Выборг за Лениным. Владимир Ильич перебрался сюда из Гельсингфорса, поближе к России. Он стремился в Россию. И вот настал этот день.

Владимир Ильич был неспокоен. А Рахья хоть бы что!

- На вокзал двинем, Владимир Ильич?

И знай себе отмеривает по аршину, благо длинные ноги. Впрочем, нет, Эйно волновался. Только не показывал виду. Владимир Ильич тоже, конечно, скрывал беспокойство. Они сели в поезд и молча доехали до одной финской станции. В вагоне были все финны, а Владимир Ильич не знал финский язык, так что уж лучше помалкивать, чтобы не привлекать внимания.

Время от времени Владимир Ильич проверял, цел ли в кармане ключ. Цел, куда ему деться! Этот ключ Надежда Константиновна привезла Владимиру Ильичу ещё в Гельсингфорс. Емельянов достал Надежде Константиновне пропуск в Финляндию. Оделась работницей, нахлобучила на брови тёмный платок, навела под глазами морщины. А глаза молодые. Умные, внимательные Надюшины глаза!

Ключ был от конспиративной квартиры на рабочей окраине Питера, на Сердобольской улице, недалеко от Финляндской железной дороги.

И план, как квартиру найти, Надежда Константиновна привезла. Владимир Ильич план заучил и порвал. А ключ спрятал и теперь ехал с ним в Петроград.

Поезд приближался к станции. Рахья быстро встал, пошёл из вагона. Владимир Ильич за ним. На станции слезли, и у Владимира Ильича сердце так и подпрыгнуло. На путях стоял дачный питерский поезд, а у поезда паровоз № 293. "Здравствуй, старый приятель! Выручил меня раз. Ещё выручай".

Из паровозного окошка выглядывал машинист Гуго Ялава. Серьёзный-пресерьёзный, но при виде Рахьи и знакомого кочегара заулыбался: "Что-то поседел наш кочегар!".

Словом, Владимир Ильич возвращался из Финляндии в Петроград на том же паровозе, на ту же станцию Удельная. Эйно Рахья доехал пассажиром в вагоне.

От станции Удельная до Сердобольской улицы вёрст пять пустырём. В тот студёный октябрьский вечер и вовсе было на улицах пусто. Только ветер гулял да свистел.

Но Надежда Константиновна дожидалась в условленном месте. В драповом полупальто, круглой фетровой шапочке. Владимир Ильич взял её иззябшую руку. Без перчатки. Никогда не умела она о себе позаботиться! Работа, работа, работа для революции. Где велит партия, куда пошлёт партия.

На углу Сердобольской улицы и Большого Сампсоньевского проспекта высился кирпичный некрашеный дом, мрачноватый на вид. Четырёхэтажный, он казался громадным посреди ветхих деревянных домишек.

Владимир Ильич решительно направился к подъезду, будто всю жизнь здесь ходил. Эйно Рахья свернул на Сампсоньевский (сегодняшняя его задача исполнена), а Владимир Ильич впереди Надежды Константиновны поднялся на четвёртый этаж. Открыл дверь ключом. От двери пойдёт коридорчик. Его комната в конце коридорчика. Налево последняя. Владимир Ильич твёрдо всё это усвоил из плана. В квартире не должно быть никого, кроме хозяйки, Надюшиной подруги, Маргариты Васильевны Фофановой.

Но что такое? Владимир Ильич отпер дверь: голоса. Из одной двери в коридор широко падал свет. Ярко горела над обеденным столом висячая лампа. За столом несколько женщин - по всему видно, учительницы.

- Наша педагогическая цель, дорогие друзья... - услышал Владимир Ильич.

Невероятно, но в квартире собрание! В конспиративной квартире. Именно в этот вечер приезда! Ни на миг не смешавшись, Владимир Ильич торопливо прошёл в конец коридора. Немного ссутулился. Он был в седом парике. Он был старичком, быстрым и лёгким.

- Батюшки мои! - охнула Надежда Константиновна, когда они очутились одни в чистой, поразительно аккуратной комнате, где теперь Владимир Ильич будет жить. - Батюшки мои, как мы с Маргаритой опростоволосились-то!

- Да, - сказал Владимир Ильич.

Он не стал успокаивать Надежду Константиновну, что, мол, ничего, обойдётся. Наверное, обойдётся, но нельзя так рисковать в такое опасное время!

- Почти три недели ждали тебя! - сокрушалась Надежда Константиновна. Всё не едешь... А сегодня как раз я и не предупредила Маргариту.

- Последнее подполье, надеюсь, - сказал Владимир Ильич.

Открыл окно. Внизу шумел ветер в деревьях. "Должно быть, там сад".

- И птичий питомник, - сказала Надежда Константиновна, как всегда угадывая его мысли.

- Смешное соседство! - улыбнулся Владимир Ильич.

Из коридора донеслись обрывки фраз.

- До свидания! - слышен был голос Фофановой: она выпроваживала учительниц.

- Последнее подполье, надеюсь, - повторил Владимир Ильич.

- Очень опасное, очень! - вырвалось у Надежды Константиновны.

Владимир Ильич увидел нескрытую тревогу у неё в глазах. Да, здесь, на Сердобольской улице, было опаснее, чем в шалаше или в Гельсингфорсе.

Сыщики Временного правительства за каждым углом, на каждом шагу.

Здесь так было опасно, что никто, даже члены ЦК партии не знали, где поселился вернувшийся из Финляндии Ленин.

Знали только Надежда Константиновна и связной Эйно Рахья.

НАКАНУНЕ

Через несколько дней Эйно Рахья пришёл проводить Владимира Ильича на одно тайное собрание. Был поздний вечер. Магазины закрылись. Неподалёку от дома вывеска с позолоченным кренделем указывала булочную. Дверь на замке. Ставни на запоре. Но длинный хвост, главным образом женщин, протянулся у булочной с запертыми наглухо ставнями. Кутаясь в платки, женщины терпеливо стояли, ёжась от холода. У другой булочной тоже. И у третьей. Вечерний Петроград был полон унылыми, безмолвными очередями. Давно уже хлеб продавали по карточкам. Полфунта, а то и четверть фунта в день. Надо успеть захватить. Опоздал - и ни за какие деньги куска хлеба не купишь. Женщины становились в хвост у булочных на ночь. Тяжко им было! Мужья на фронте. Война с немцами всё тянулась. Мужья и сыновья мучились на фронтах, ни за что пропадали.