Безликий - Мирон Варламов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вон! Пошел вон, изгнанник! За такие слова! Обман! Не хочу тебя больше видеть!
Фарфоровая чашка, в которой был налит кофе, опрокинулась от сильнейшего судейского удара рукой по столу, и следом за блюдцем с треском разбилось.
2
Никогда бы Иван не мог подумать, что изгнание из селения А. окажется для него освобождением; никогда прежде он не чувствовал в своей душе парящую легкость. Ступив за пределы своего родного селения, – тот шаг был сделан мужественно и безо всякого сомнения, – Иван увидел то, чего не видел никогда раньше; Иван увидел мир, как он подумал в те прекрасные минуты: «Тот самый ужасный мир; мир, лишенный правды. Другой, прекрасный мир». Что Иван видел за свой двадцать один год в селении А.? Он видел длинные вереницы домов, расположенных по отношению друг к другу с педантичной стройностью; видел чистые улицы с ухоженными тротуарными дрожками, по бокам которых располагались аккуратные фонари; он видел (каждый день) бесконечные цветные плакаты, громоздкие баннеры, кричащие транспаранты, вывески, призывавшие к нравственному совершенству, провозглашавшие величественность правды или обличавшие человеческие пороки; Иван видел строгих и целомудренных людей, на лицах которых концентрировалась глубокая сосредоточенность и внимательность ко всему сущему, так как: «Чтобы узреть и обнаружить правду нужно быть последовательным в процессе сознания и быть в определенном (сконцентрированном) состоянии души»; все селение А. было воплощением рациональности и логичности: все в этом месте было продуманно до мелочей, все было пропитано духом прагматичности. Один из лозунгов, который каждый раз прочитывал Иван, когда шел на работу, гласил: «Лучше иметь меркантильное сердце, чем дух идеалиста». В селении А. можно было работать кем угодно, при условии, что работа будет доставлять обществу пользу. Понятие полезности местные ученые и мудрецы напрямую связывали с понятием правды, то есть одним из критериев правды выступала полезность: «Та правда является правдой, если она будет для кого-то полезна». Поэтому в селении не было ни одного писателя, ни одного поэта и ни одного философа: были журналисты, исследователи социальной жизни, психологи, моралисты, пропагандисты нравственности и агитаторы, деятельность которых была направлена на служение правде. В селении А. совершенно отсутствовал дух плюрализма: все было подчиненно принципу единства. Существовал общий для всех распорядок дня, по которому жило местное население, и с детства в сознание ребенка вырабатывалась строгая дисциплина, приравнивавшаяся к необходимой привычке, и привычке, которая (что главное) приносила пользу. Можно подумать, что образ жизни и образ мыслей людей в селении А. был во многом схож друг с другом – однообразен и во многом предсказуем. Но это было бы ошибочным суждением. За всей строгостью, педантичностью и подконтрольностью за каждым местным жителем, скрывалось та природная сущность человека, которую ничем не воспитаешь и не искоренишь. Эти сущности назывались пороками или недостатками, которые «вытравливались» или «выжигались» путем правды. Мысль была в следующем: человек, который воспитан по традиции и установленным канонам и говорящий правду, то есть человек, который дорожит своей репутацией, будет внимателен к себе и, несомненно, будет еще более внимателен к проявлением пороков в другом человеке, потому что будет неосознанно полагать, что другой человек также внимательно следить за ним. В этой формуле кроется принцип общественного воспитания. Другими словами: даже когда ты находишься один – ты не один и будь уверен, что за тобой следят. Именно поэтому селение А. достигло огромного нравственного процветания: «То, что дано от природы и то, что не приносит пользы, будет уничтожено правдой» – так гласила местная мудрость. Все это видел Иван в течение своих прожитых двадцати одного года, и это все было для него любимым и привычным, нормальным и жизненно необходимым до произошедшего с ним утреннего прозрения. И будучи изгнанным из селения А. и выйдя за его территорию, он почувствовал, что все его прошлое начало рушиться, иными словами, все его прошлое подверглось сомнению. За высоким каменным забором, который ограждал территорию селения, и за который никому не было дозволено ни смотреть, ни тем более выходить, Иван увидел бесконечное, необъятное зелено-желтое пространство, покрытое тонким слоем таящего снега и тянувшееся к голубеющему горизонту. Он долго, быть может, час смотрел на открывшуюся для него природу, о которой знал совсем мало, и знал он из одной книги, которая случайно попалась ему руки несколько лет назад. В той книги Иван с жадностью читал описания природы (которых было к его разочарованию бесконечно мало) и тогда-то он узнал о том, что такое горизонт. В селении А. из-за высокого каменного забора невозможно было увидеть прекрасную линию, соединяющую землю и небо, и Иван лишь предполагал в своих фантазиях, как она выглядит. Но увидев свои мечты в реальности, он не мог справиться с приступом бесконечной радости. Иван оцепенел: в его душе происходил переворот; его жизнь в те мгновения разделилась на два отрезка, на два диаметрально-противоположенные стороны, но те полярные точки, которые никогда больше не соприкоснуться. «Я был прав. – Сказал он себе. – То, что я вижу – это правда и все то, что я еще не видел, находясь за этим каменным забором, – тоже правда. Теперь мне нужно узнать обо всем».
Когда волнение и радость Ивана угасли, когда он вернул себе способность мыслить здраво и рационально, он спросил себя: «Куда мне идти? Куда податься? И что мне делать дальше?». На этот вопрос у него не было однозначного ответа, но по различным слухам он знал, что существует на Земле еще много городов и селений и даже стран, где, по его мнению, он бы смог отыскать жилище и какое-нибудь занятие. Но то были только слухи (которые выдавались, конечно, за правду) и Иван впервые усомнился в их истинности. Он смотрел на необъятное пространство, на бесконечное небо и не верил, что сможет отыскать себе пристанище. Тогда он решил, что пойдет по направлению горизонта, чтобы познать ту единственную линию, которая соединяет в себе землю и небо, поскольку, что могло быть для него более реальным и значимым в те странные минуты его жизни?
3
К удивлению Ивана линия горизонта не приближалась. По мере того, как он шел, горизонт, напротив, отдалялся, и через несколько часов его сменило очертание густого и, как ему показалось, такого же, как и небо, бесконечного леса. Иван не отчаялся такому пустяку; он подумал о том, что лес – это всего лишь временное препятствие и трудность,
