Новгородский толмач - Игорь Ефимов

Выбирая отрывки, я старался обходить те места, где поэт вводит персонажи не из Библии, а из античной мифологии, которую русские просто не знают. Но это оказалось делом нелегким. Я как-то забыл или упустил из виду то, насколько в нашем искусстве за последние два века размылась граница, отделяющая церковное учение от всего мира дохристианского язычества. Там и тут у итальянского поэта — горячо верующего христианина — мелькают имена Дианы, Каллиопы, Хирона, Геракла, Электры, Цербера, Плутоса. Толпами проносятся нимфы, кентавры, гарпии. Мои слушатели были крайне удивлены, когда я прочел им отрывок про Миноса, назначающего грешникам круг ада по числу колец хвоста, которым он обвивает свое тело. Они привыкли верить, что суд вершит Христос или хотя бы кто-то из апостолов. И то, что поэта ведет в загробном царстве язычник Вергилий, тоже показалось им крайне подозрительным.

Тогда я поспешно открыл Песнь четвертую и пересказал им описание Лимба — пристанища ветхозаветных пророков, праведных нехристиан и некрещеных младенцев. Людмила Алольцева даже немного всплакнула, представив себе свою умершую дочку среди этих теней.

В конце концов, моих слушателей, мне кажется, примирило с Алигьери то сострадание, которое он постоянно испытывал к мучениям грешников. А в одном месте они оба согласно и задумчиво стали кивать: на строчки 34–44 Песни третьей «Чистилища», в которых говорится о непостижимости для человеческого разума тайны Святой Троицы и о том, что будь для нас все понятно и открыто, не было бы нужды и Христу приходить в этот мир.

На этом прощаюсь с Вами, моя добрейшая, и иду укладывать дорожные сумки: псковичи отправляют новое посольство к князю Московскому и включили в него меня для того, чтобы я помог им обратиться в великой княгине, Софии Палеолог, которая еще не вполне овладела русским языком.

Всегда, всегда с Вами,

Ваше преосвященство, учитель и благодетель!

Конечно, для меня было большим облегчением узнать, что против приказчика мейстера Густавсона, этого отвратительного и зловещего Досвальда, было выдвинуто обвинение в ереси. Чего-то подобного следовало ожидать. Ибо только человек, отпавший от Бога, мог попытаться проделать с ближним — с единоверцем и соплеменником! — то, что он попытался проделать со мной. Благодарю Вас за то, что Вы указали трибуналу инквизиции на необходимость проверить чистоту веры этого проходимца.

Но каким образом стражники, посланные трибуналом, могли упустить его? Был он кем-то предупрежден? Ведутся ли розыски? Он исчез — но куда? Что мне делать, если он объявится в наших краях и вновь предстанет передо мной, требуя денег? Как Вы понимаете, спокойный сон не снизойдет на мою душу до тех, пор пока этот негодяй не будет схвачен и упрятан за решетку.

А пока я должен вернуться к выполнению своего долга и дать Вам полный отчет о поездке в Москву с псковским посольством.

Вид этого города с окрестных холмов ошеломляет путешественника и врезается в память навеки. Представьте себе море зелени — или море желтой листвы, которое мы увидели на обратном пути, — посреди которого тут и там стоят готовые к отплытию белые корабли — храмы, церкви, монастыри. Конечно, когда въезжаешь на улицы, видишь другое море — море грязи. Только вблизи Кремля мостовые вымощены деревянными торцами или тесаными бревнами. Во многих местах жители строят дощатые помосты вдоль улиц, но они весьма недолговечны, и ходить по ним следует с осторожностью канатоходца.

Огромность города в какой-то мере связана с тем, что дворы в Москве гораздо просторнее, чем в Новгороде или Пскове. Москвичи уверяют, что постройка домов далеко друг от друга ослабляет угрозу распространения пожаров. Не верьте: пожары в Москве свирепствуют еще хуже, чем в северных городах.

Я поначалу не мог понять, почему огонь в русских городах перелетает с улицы на улицу, как их сказочная жар-птица. Ведь искрам, падающим на заснеженную крышу или мокрую бревенчатую стену, не так легко превратиться в огненный язычок. Потом понял: сено! Каждый дом запасает на зиму большое количество сена для лошадей и скота. Достаточно одной искре залететь на сеновал — и дом вспыхивает как факел. Вместо моря зелени получается море огня. Отряды тушителей носятся в дыму по улицам, длинными топорами разбивая загоревшиеся дома, катая бревна по земле. В Москве, говорят, сам великий князь порой скачет посреди ночи на помощь пожарным, хватает топор, лезет в огненные вихри. Но когда я спрашиваю, почему бы не хранить сено во дворе, в виде стогов, местные только пожимают плечами. «У отцов наших и дедов так было заведено, чтобы в доме, под крышей — не нам то менять. Да и разворуют во дворе того и гляди».

Великого князя я видел только один раз, когда псковское посольство было допущено лицезреть его возвращение из поездки в Коломенский монастырь. Копыта его коня оставили ошметки грязи на расстеленном ковре. Право подъехать верхом к дворцовой лестнице принадлежит только великому князю. Всякий, кто попытается нарушить эту прерогативу, будет сурово наказан. Сойдя с коня, князь Иван ласково обратился к псковским послам и назначил им явиться с грамотами и подарками назавтра. Но на самих переговорах я не присутствовал.

Зато посадник Терентий Андреевич взял меня с собой, когда его принимала великая княгиня Софья. Она запомнила его с первой встречи на берегу Чудского озера и обошлась как со старым другом: милостиво приняла подарки от Пскова, доверительно поделилась своими тревогами. Детей у нее еще нет, однако она крепко верит, что Богородица услышит ее молитвы и пошлет ей потомство. Но что действительно раздражает, тяготит, а порой и возмущает ее — это постоянное и назойливое шныряние по Москве посланников, баскаков, собирателей дани из Золотой Орды и их вооруженной свиты.

Оказывается, до недавнего времени у них был свой дом даже в Кремле. Княгиня Софья решила с этим покончить. Она послала дары жене главного монгольского хана Ахмата и письмо, в котором извещала, что во сне ей было видение: Богородица повелела построить церковь на том самом месте, где в Кремле было Ордынское подворье, то есть резиденция непрошеных гостей из Сарая. Княгиня просила уступить ей это место, а взамен взять в два раза больший участок к югу от Москва-реки. Монгольская царица согласилась (при всем своем мусульманстве монголы порой побаиваются Бога христиан и стараются без нужды не гневить Его), и теперь монгольские баскаки переселились в место, именуемое Ордынка.

Но все равно, существующее положение кажется княгине Софье невыносимым. «Доколе мне быть рабыней ханской?» — доверительно шептала она Терентию Андреевичу. Она подбивает своего мужа перестать наконец платить дань монголам. И ни в коем случае не подчиняться их требованиям вернуться к старым обычаям, когда московский князь должен был ездить в Орду на поклон, должен был выходить из города пешком навстречу монгольскому послу, подносить ему кубок с кобыльим молоком и выслушивать чтение ханской грамоты, стоя на коленях.

Князь Иван прислушивается к словам жены. Все же она — живой свидетель того, что может случиться с христианским государем, надеявшимся на прочный мир с магометанами. Но, с другой стороны, страх Москвы перед монголами еще слишком свеж и силен. Примерно сто лет назад русские впервые победили монголов в большой битве. Но уже два года спустя их князь Дмитрий Донской (прадедушка нынешнего князя Ивана) не смог отбить новое нашествие. Монголы вторглись в русские земли, захватили Москву и другие города, перебили и увели в рабство чуть ли не миллион жителей.

Потом наступило для русских некоторое облегчение: с юга в монгольские владения ворвались полчища знаменитого Тамерлана. Да и внутренние раздоры монголов становились все свирепее. Один из великих ханов, Улу Мехмед, был убит собственным сыном, который основал на Волге независимое Казанское ханство. Его братья убежали от отцеубийцы, вступили в союз с московским князем Василием Темным и создали другое независимое ханство с главным городом Касимов. Это Касимское ханство до сих пор остается верным союзником Москвы. Да и другие монгольские царевичи и монгольские отряды все чаще откалываются от Орды и поступают на службу к русским и литовским князьям.

На сегодняшний день, как я понял, особый интерес представляет независомое татаро-монгольское ханство, утвердившееся в Крыму. Его глава, хан Менгли-Гирей, через посредничество богатого еврейского купца Хози Кокоса вступил недавно в переговоры о союзе с московским князем Иваном. Кто еще, кроме еврея, мог бы состряпать союз между христианским государем и мусульманским? Видимо, он правильно подметил, что у этих двоих — общие враги: монгольский хан Ахмат и литовский король Казимир. А ведь ничто так не сближает, как общий враг. Этим летом в Москве побывало огромное посольство Менгли-Гирея, с которым прибыли также сотни купцов, пригнавших сорок тысяч азиатских лошадей на продажу. (Лошади эти невелики, но очень выносливы и хороши для дальних переходов через степи.)