Всё хоккей - Елена Сазанович

Обратная дорога мне далась гораздо легче. И я понял, что человек может привыкнуть абсолютно ко всему. И к холоду в электричке, и к неудобным грязным сиденьям. Я даже как заправский пассажир занял более удобные места и соизволил хлебнуть остывший кофе из термоса.

— Но ведь у вас нет денег, — робко заметила Надежда Андреевна. — Как вы сможете с ними рассчитаться?

— Не волнуйтесь. Я неплохо в таежных местах зарабатывал.

— Но я должна… Должна как-то с вами рассчитаться. Это все вообще выглядит и странно, и неудобно. С какой стати вы обязаны мне помогать. Совершенно чужому человеку. Чужому…

Я промокнул губы салфеткой и внимательно посмотрел на Смирнову.

— А знаете, вы уже не выглядите такой чужой.

Она слегка покраснела и машинально стала завязывать узел на черном платке.

— Ну, в таком случае… Единственное, что я могу для вас сделать… Это… Вы человек приезжий и необязательно вам платить за квартиру. Это так теперь дорого. Я хочу пригласить вас в свой дом. Вы же видели, есть свободная комната. Кабинет… Моего мужа, — при последних словах ее руки бессильно упали. На концах черного платка виднелись аккуратно завязанные узелки. — Вы можете там остановиться. Я уверена, он был бы только рад. Он умел платить добром за добро.

Добром за добро… Если бы она только на секунду могла представить, какую добрую услугу я оказал ее мужу. Мало того, что убил его, так теперь еще и кабинетик собираюсь прибрать к рукам.

— Спасибо за приглашение, — резко ответил я, но заметив, как она изменилась в лице, смягчил тон и поспешно добавил. — Я подумаю, обязательно подумаю. Просто, вы понимаете, я привык жить один. Свой устав, свои привычки.

— Я понимаю. И все-таки… Мой дом всегда будет для вас открыт. Тем более… Ведь вы собираетесь ознакомиться с его трудами, — она робко на меня посмотрела. Ей так хотелось узнать, читал ли я работы ее мужа.

— Я читал, — ответил я на ее немой вопрос. — Безусловно, не все, в общем, не так много. Но это действительно интересно.

— Вы только скажите правду. Дело в том, что многие называют его мысли не новыми, многие — устарелыми, а большинство — просто ненужными. А как вы думаете?

Я думал и первое, и второе, и третье. Но вслух сказал четвертое. Я сказал, что меня чрезвычайно заинтересовали его труды, но окончательное мнение я скажу лишь после полного с ними ознакомления. И невзначай словил себя на мысли, что моя речь постепенно начинает подстраиваться под лексикон Смирновой. Впрочем, чему удивляться. Уже сколько времени я общаюсь только с ней.

— Кстати, а вы нашли папку? Ну, последнюю его работу?

Она отрицательно покачала головой.

— Как— то странно все. Неправдоподобно. Папка должна быть на месте, я в этом просто уверена.

— Может быть, ее украли?

Смирнова вздрогнула и буквально оцепенела. Похоже, для нее эта мысль показалась чудовищной. И она замахала руками, словно от нее отбиваясь.

— Ну что вы! Виталий Николаевич! Даже думать об этом не смейте! Моего мужа окружали исключительно порядочные люди! Среди них были даже гении!

Я лично тоже сомневался, что порядочные люди и тем более гении могут украсть. Но одолжить на время, особенно если это касалось науки. Почему бы и нет?

— Ну, хорошо, Надежда Андреевна, вы только так не волнуйтесь. Я погорячился. Но ведь вполне допустимо, что ваш муж незадолго до смерти мог сам отдать папку кому-нибудь из своих коллег.

— И это невозможно, — вздохнула она. — Дело в том, что в тот… тот страшный вечер… ну, когда Юра пошел на хоккей… я в общем видела папку в его руках. Он перехватил мой взгляд и спрятал ее в ящик и закрыл его на ключ. Вот так.

— А потом он умер, — вслед за ней вздохнул я, начисто забыв, что явился виновником его смерти.

— Его убили, — тихо поправила меня Смирнова.

— Случайно, — еще тише добавил я и перевел взгляд за окно.

— Но к папке это не имеет никакого отношения.

— А когда он умер, — настойчиво повторил я, — в вашем доме было много народа?

— Сами понимаете, его уважали и конечно пришли с ним попрощаться, — она не выдержала и расплакалась, едва опустив голову на мое плечо. Но тут же встрепенулась. — Извините. Впрочем, не так уж много и пришло попрощаться. Юра был не очень общителен. Скорее замкнут, предпочитал компаниям и гостям наш дом.

«А может быть его просто не сильно любили?» — именно такая мысль пронеслась в моей голове. Мысль, которая не раз меня утешала.

— А вот этот человек, я его краем глаза заметил на похоронах. Такой высокий, красивый… Вы что-то про него говорили. Он вроде бы друг вашего мужа.

— И друг, и враг, — просто ответил Смирнова.

Я невольно вспомнил про Саньку Шмырева. В ответе Смирновой не было ничего нового для понятия дружбы.

— Так друг или враг все-таки? И что перевешивает?

— Полное равновесие, — Смирнова улыбнулась лишь краешками губ. — Он очень много значил для Юры. И Юра для него значил не меньше. Вы, возможно, не успели заметить, но он благополучнее других. Это сразу бросается в глаза. Он — самый успешный из их курса. Они вместе закончили университет. У него вышло много книг, за рубежом в том числе. В общем, вполне удачливая судьба. Но в трудную минуту он всегда бросался нам на помощь. Впрочем, Юрочка тоже не раз его выручал.

— Ну, про друга я все понял. А как на счет врага?

— Это исключительно в науке. Они придерживались кардинально различных точек зрения в психоанализе. Они были абсолютные антагонисты с абсолютно противоположным мировоззрением. И здесь ни один, ни второй не шел на компромисс. Юра был романтик в науке. А Макс — прагматик. Но драки шли исключительно словесные. Только на кафедре. В жизни они обожали друг друга.

— Чего не скажешь о вас, — заключил я.

— С чего вы взяли? — Смирнова напряглась.

— Вы его так хвалите, словно до сих пор извиняетесь перед мужем, что никогда не любили его друга.

— Нет, просто я слишком любила мужа, чтобы любить еще кого-то. Тем более того, кто всегда у него выигрывал, — резко ответила она и тут же сама испугалась своего тона. — А возможно, мне просто не хватало для этого сердца. Впрочем, возможно, вы правы. Возможно, я что-то упустила. Все это время я нахожусь словно в прострации. Поэтому действительно вам стоит поговорить с Максом.

Во-первых, я ни с кем говорить не собирался. Но я заметил удивительное качество этой женщины. Робкая, тихая, почти забитая, она умела поставить вопрос так, что невозможно было отвертеться. Впрочем, в сегодняшнем положении мне за многое приходится отвечать. Тем более мне ничего не стоит познакомиться с этим счастливчиком. Вдруг он сможет успокоить мою бунтующую каплю совести. Одно меня настораживало — и он вполне мог оказаться заядлым болельщиком. И я неосторожно ляпнул.

— Скажите, а он любит хоккей?

Да, этот вопрос был некстати. Смирнова побелела и стала лихорадочно развязывать узелки на черном платке.

— Странный вопрос.

— Да ничего странного, — как можно беззаботнее ответил я. — Просто заядлые болельщики слишком времени тратят на разговоры о спорте. А я терпеть не могу спорт.

— А мой муж любил, хотя говорил об этом мало. Но вы не волнуйтесь, Макс — не болельщик. Он любит спорт исключительно в себе. Прекрасно играет в теннис, прекрасно плавает, каждый день по часу проводит за тренажерами. Но дальше этого любовь не идет. Он слишком много болеет за себя, чтобы болеть еще за кого-то.

Смирнова явно недолюбливала этого Макса. А мне он все больше нравился. И чем-то напоминал меня. Почему люди не любят своих успешных сограждан?… Впрочем, ответ на этот вопрос я очень скоро узнал.

В этот вечер мы тепло простились со Смирновой у подъезда ее дома. Она еще долго благодарила меня, со слезами вспоминала своего мужа, сетовала на одиночество и приглашала бывать почаще. По-моему, она начинала ко мне привыкать, как к собаке, с которой не чувствуешь одиночество. И которой можно от души выговориться, не услышав в ответ лая.

Мимо нас прошли две женщины, по всему видимо, соседки. Одна из них не выдержала и укоризненно посмотрела на Смирнову.

— Эх, Надя, а ведь совсем недавно-то схоронила мужа.

Я уже собирался ответить, что я брат. Двоюродный, но не успел. Они гордо минули меня, громко хлопнув дверью подъезда.

— Вас пугают сплетни? — спросил я, кивая на закрытую дверь.

Смирнова в ответ усмехнулась.

— Если бы они меня пугали, разве бы я пригласила вас жить у меня? И мое приглашение остается в силе.

— Вы — смелая женщина.

— Нет, просто мне уже все равно. Все это такие мелочи, от которых иногда хочется расхохотаться. И почему люди так много времени уделяют пустякам? Я раньше тоже уделяла. И теперь очень жалею об этом. Стоило ли на это тратить жизнь? Такую прекрасную жизнь, которая была у меня. А теперь мне все равно. Знаете, меня даже утешают теперь мелкие колкости, гадости. Я отвлекаюсь и хоть чуть-чуть физически чувствую окружающий мир. Хотя мне все равно.