Украденный миг - Пенелопа Нери

— Понятно. Ну а куда ты отправилась в такую рань? Что заставило тебя проделать этот неближний путь от Вайкалани к Хале Коа? Может быть, ты прослышала о большом луалу, о нашей завтрашней вечеринке, признайся… О, это будет самый большой праздник на всем острове. Праздник на ранчо Кейнов надолго запомнят, за это я ручаюсь. И все это в честь возвращения Гидеона!

— Представляю, сколько у вас хлопот. Я и не знала, что мистер Гидеон возвращается! — Эмма изо всех сил хотела показать, что слышит эту новость впервые.

— Ах, ты не слышала? Какая жалость! А ведь я сказала твоей тете, чтобы она пригласила тебя. Ведь я надеюсь, что ты станцуешь хулу перед нашими гостями. Что скажешь?

— Я буду счастлива, мэм! Ваш сын возвращается… Разве я могу отказать вам? Я рада, что вы решили попросить меня об этом. Благодарю вас, мэм.

— Нет, это тебе спасибо, дорогая. И все же, девочка, что заставило тебя приехать сюда в такую рань?

Эмма покраснела:

— Признаюсь, что я приехала помочь вам. Тетя и вправду передала мне ваше приглашение. Право, не знаю, почему я сразу не призналась в этом.

— Вот и прекрасно.

На лужайке уже толпились рабочие. Обмениваясь шутками, они прочесывали траву и раскладывали циновки.

Мириам направилась к ним, на ходу отдавая распоряжения.

Эмма тихо вздохнула.

Мэм так добра к ней…

Она всегда была подтянутой и строгой, Эмма чувствовала себя рядом с ней неуклюжим подростком.

Ее всегда угнетали страшные воспоминания о той ночи, когда она впервые оказалась в доме Кейнов.

Эту ночь Эмма никогда не забудет.

Измученная, жалкая, перепуганная, она еле дотащилась тогда до ранчо.

Она умоляла дядю Кимо не отсылать ее домой, твердила, что никогда, никогда не вернется туда, что лучше умрет, покончит с собой. Ее трясло от пережитого страха. В ушах все еще стоял крик матери — никогда в жизни она так не кричала…

И тогда дядюшка Кимо решил обратиться за помощью к хозяину.

— Мне нужна неделя, мистер Кейн. Я должен отвезти малышку, мою племянницу, в Гонолулу. Нельзя оставлять ее с пьяным беспутным отцом и беспомощной матерью. Малия не сумеет защитить свою дочь, она запугана этим негодяем.

Сквозь сон Эмма слышала их тревожные голоса. Они обсуждали ее будущее.

Наутро ее отвезли на пристань Кавайихе, посадили на пароход, идущий в Гонолулу…

Так она оказалась в школе для сирот при монастыре.

— Эмма, что ж ты стоишь без дела? — Веселый голос Мириам прервал ее мысли. — Тетя Леолани ждет тебя на кухне. Там, за домом, ты сможешь напоить свою лошадку. И не забудь, я буду рада видеть тебя на нашем празднике.

Она снова занялась гирляндами.

Гидеон женился… Могла ли она надеяться на такое счастье! Господь услышал ее молитвы. Скоро она станет бабушкой. Ее будут называть туту. Туту — как ей нравится это слово.

Мириам подняла голову и через раскрытую дверь заглянула в холл. В большом зеркале она увидела свое отражение.

«Не слишком ли ты молодо выглядишь, туту Мириам, а? А если чуть-чуть нахмуриться, сделать строгое лицо? Вот так… Или так…»

И Мириам рассмеялась:

«Нет, непохожа ты пока на бабушку, миссис Мириам Кейн… Посмотрим, что будет тогда, когда ты поднимешь на руки первенца своего сына, Гидеона Кейна. Скорее бы наступил этот благословенный миг!»

Старый Моки сидел на заднем дворе, поджав под себя ноги, и толок в ступке тяжелым пестиком слегка обваренные корни таро.

Заметив Эмму, ведущую в поводу лошадь, он оторвался от этого серьезного занятия и широко улыбнулся.

— Здравствуй, дочка! Давненько я не видел тебя.

— Да, дядя Моки. Я тоже рада видеть тебя в добром здравии. А как чувствует себя тетя Леолани? Надеюсь, с ней тоже все в порядке.

— Что с ней сделается… Ох, и обрадуется она своей малышке. Иди скорей, удиви ее. А я позабочусь о твоей лошади.

Тетя Леолани, весившая около трехсот фунтов и нисколько не стеснявшаяся этого, готовила лау-лау.

Она проворно завертывала в широкие листья ти фарш из вареных листьев луау, свиных потрохов и семги, чтобы потом, потомив их слегка в горячей печи, уложить вокруг жареного поросенка. Это было ее коронное блюдо.

— Эмма!.. Подожди, моя радость, дай мне вытереть руки, чтобы я могла хорошенько обнять тебя! Эй, Нани, Пу, будьте хорошими девочкам, помогите тете Лео закончить эти лау-лау…

Тетя Лео вытерла передником вспотевшее лицо и приняла Эмму в свои жаркие объятия.

— Ай, детка, как нехорошо! Что ж ты не показывалась так долго? Я не видела тебя со дня похорон твоей матери. Почему ты не привезла ко мне и дяде Кимо маленькую Махеалани? Разве мы не одна семья? — ласково журила она опустившую голову Эмму.

— Я была так занята, тетя… Надо каждый день готовиться к занятиям.

— Где же сейчас моя Махеалани? Почему ты не взяла ее с собой?

— Я оставила ее у соседки, тетя. Они с подружкой объелись дикими сливами…

— Ай, мои бедные малышки! Ну, что там поделывает этот… Джордан?

— Болтается где-то как обычно. Где — кто его знает…

— Ох, этот Джордан! Если бы твоя мать была с ним потверже. Нет, она не была мудрой матерью, иначе она не позволила бы этому проходимцу отравлять тебе детские годы. Что было, то было. И нечего вспоминать об этом. Прошлого не вернешь. Садись, дорогая, к столу, тетя угостит тебя жареной рыбкой и соком гуавы.

Тетя суетилась, ставя на стол хлебные шарики, рыбу со свиными шариками, водоросли со специями и прочую снедь.

— Где дядя Кимо? — спросила Эмма, оглядывая кухню.

— Мистер Кейн взял его с собой. Дядя Кимо встре-ча-ет молодого господина. Скоро они будут здесь. Ай-яй, я весь остров пригласила на наш праздник!

— Я знаю. Миссис Кейн просила меня станцевать хулу…

— Хулу? Этот ужасный танец? Берегись, дочка, ведь на празднике будут и шериф, и полисмен… Как бы они не застукали тебя!

— Ничего, тетя, они будут заняты твоими лау-лау и ничего не заметят.

— А ты знаешь самую главную новость? Мистер Гидеон едет сюда не один. С ним — его молодая жена… Говорят, настоящая красавица.

Тарелка выскользнула из рук Эммы, и хлебные шарики покатились по полу.

— Эмма, деточка, что с тобой? На тебе лица нет… Боже! Что случилось?

Недаром Джекоб Кейн называл свой дом сердцем своего ранчо, сердцем своей земли.

У Джулии перехватило дыхание от восторга, когда они приблизились к нему.

Дом был роскошен.

Высокие изящные окна; огромные застекленные французские двери, широкий бельведер, где были расставлены покойные кресла из ротанга, украшенные павлиньими перьями, просторные лестницы и веранды, с которых, должно быть, так приятно смотреть вдаль, на покрытые свежей зеленью холмы и долины, на снежные пики Мауны Кеа.