Дежурные по стране - Алексей Леснянский

— Что же делать-то теперь? — перебил Вася.

— Стайки чистить, — отрезал Иван.

Весь оставшийся день Вася мучился, не зная, с чего начать работу на своём участке. На свежем деревенском воздухе его энтузиазм начал улетучиваться, ведь одно дело — загореться какой-нибудь идеей, произнести в запале красивые речи и совсем другое — претворить задуманное в жизнь. Он знал «для чего», но не имел ни малейшего понятия «как». И тут Вася вспомнил Мальчишку, который предупреждал, что в начале пути, скорей всего, будет много трудностей, которых не следует опасаться.

Вечером Вася позвонил приятелю.

— Здорово, Лимон. Ты хотел купить мою иномарку. Не передумал?

— Нет.

— Отдам её за сто пятьдесят кусков. Нахожусь в восьмидесяти пяти километрах от города по синегорской трассе. Деньги нужны завтра. Спросишь у деревенских, как найти Ивана Молотобойцева; они покажут.

— Yes, of course. Пока.

— Бывай.

Братья Молотобойцевы парились в жарко натопленной бане. Городская грязь и сомнения выбрасывались из Васи вон. Хлебный дух, — заполнивший парилку после того, как Иван поддал парку из ковшика, доверху наполненного домашним квасом, — чудодейственным бальзамом умастил сердце студента экономического факультета. И Вася, не имея ни сил, ни желания сопротивляться накатившему блаженству, отрёкся от города и присягнул деревне. Когда братья, орудуя берёзовыми вениками, подобно удалым казакам на джигитовке, по очереди отхлестали друг друга, Вася перестал сдерживать чувства и, окатив себя холодной водой, пробасил:

— Всё! К чертям собачим учёбу! Фуфайку мне! Фуфайку, дедовскую рубаху с косым воротом, галифе и сапоги хромовые! Сегодня, братан, пить будем! Гулять до зари и душу рвать! Расчехлить гармонь, гитару к бою! Хотя нет! Не надо ни гитар, ни гармоней! Петь будем, просто петь!

После бани братья Молотобойцевы пили водку. Они степенно закусывали «её родимую» салом с прослойками, ядрёными огурцами из кадки и строганиной, разжижая всю эту «сухомятку» наваристым бульоном из курицы, зарубленной гостеприимными хозяевами в честь приезда городского родственника.

— Вот что, Люда, — обратился Вася к хозяйке, опрокинув в организм шестую стопку и занюхав её душистой головой Ивана. — Скажи-ка мне, какая проблема стоит перед вашим селом в данное время.

— Муженёк мой дорогой к стопке часто стал прикладываться, — затараторила Люда, обрадовавшись возможности почесать язык и излить душу. — Ты бы хоть, Вася, повлиял на него, чёрта рыжего. Опуститься ведь недолго. Вон — хоть Стёпку Плошкина возьми, за три месяца мужик скурвился. Я Ване всегда Смирнова Димку в пример ставлю, а он и слышать о нём не хочет, говорит: «Хапуга — твой Димка, я ему рожу набью». А он, Плошкин, уже и машину купил, и сына в город пристроил.

— Цыц, баба, — стукнул кулаком Иван. — Чё тебе вечно не хватает? В город он сына пристроил, видите ли. Наш Андрейка, как вырастит, при мне останется. Так и знай. Если потребуется, вдвоём с ним тута куковать будем, а с дедовой земли шага не ступим. Заруби это себе на носу. Рассказывай Ваське про общие проблемы села, а то человек её про Фому, а она ему про Ерёму талдычит. Одно слово — баба. Вместо языка — понос. — И тут Иван смачно выругался.

— Можно и об этом, — в миг утихомирилась Люда. — Главная проблема у нас такая, что мясо сдать не можем. Как зима, массовый забой, так рынки и колбасные цеха начинают цену ронять. А мы ж ведь сейчас только скотиной и живём. В общем, ждут все; большинство животину пока колоть не начинало. Другая проблема — сдать молоко. У населения председатель совхоза по 3.50 за литр скупает, а с молокозаводом по 8 рублей отбивается. Вот такая арифметика. Душат нас со всех сторон, а поделать ничего не можем.

Вася ворочал стеклянными глазами. У него путались мысли, но сердце не пьянело и учащённым пульсом долбило по ушам:

— Докатились…докатились… докатились…

Ночью деревню накрыл Васин голос. В глубоком, пронзительном и светлом миноре разливались по улицам старинные и современные русские песни. В домах горел свет. Никто из деревенских и не думал ложиться спать, так как то, что начинается в ночь с 31 декабря на 1 января может обуздать только Старый Новый год, выпуская в деревни весёлые отряды ряженой нечисти. Перед выходом из дома Вася поклялся себе, что сегодня он будет петь в последний раз, что раздарит свой голос жителям, речке, полям, лесам и лугам, что песня за песней выстроит на пригорке за огородами церквушку с маковками небывалой красоты и зарядит воздух народными напевами на годы и годы вперёд.

Господи, — обратился Вася к Всевышнему, — помоги мне начать так, как никто никогда не начинал. Я совсем не знаю, что говорить и делать, но умею петь. Пусть сегодня мой голос разговаривает с душами, пусть в нём отразится всё то, что называется Святой Русью, а потом отними у меня дар. Я понял, что не достоин таланта, которым Ты меня наградил. Я им девчонок прельщал, я им зарабатывал славу вместо того, чтобы петь людям о том, о чём они мечтают услышать по-настоящему. Пусть мой голос сегодня будет распят в песне. Господи, помоги. Помоги мне, Господи.

Вася был услышан. Богом и людьми. Молодёжь, направлявшаяся в сельский клуб на ёлку, останавливалась и замирала. Взрослые и старики прерывали разговоры и выходили на улицу. То, что передавалось по генам из поколения в поколение, через Васин голос облеклось в плоть и кровь. Тысячи лучших певцов России возродились в Молотобойцеве. Колокольный перезвон, соловьиная трель, неизбывная тоска, колыхание дремучих лесов, журчание рек, дыхание пшеничных полей, народная мудрость, смиренная молитва святого, нелёгкий труд пахаря, — воспетые в разное время при разных обстоятельствах, — восстали из пепла, чтобы укрепить Веру, подарить Надежду и вознести на небывалые высоты Любовь.

До утра не умолкал Вася, посещая дома, гуляя по улицам в сопровождении десятков сельчан. Он пел настолько хорошо, что некоторые, как оказалось, ещё не совсем готовы принять в своё сердце магическую силу песни. Как водится, Васе досталось на орехи. Дело было так. На заре один из десяти парней, выдержавших песенный марафон, произнёс:

— До талого душу разбередил, Васька. Сейчас или заплачу, или накостыляю тебе. Выбирай.

— Лучше врежь, а завтра поговорим по трезвянке.

Загадочная русская душа в момент раскрытия напоминает пленника, освобождённого из мрачного подземелья. Душу ослепляет яркий солнечный свет, дразнит свежий воздух, поэтому, освободившись от материальных пут, она часто ведёт себя непредсказуемо. Вася знал народный инстинкт, поэтому дал себя поколотить. Сам тоже в долгу не остался, разукрасив лица трёх парней тёмно-синей краской. Потом компания выпила «за мировую» и отправилась к Ивану. Четыре человека, не вязавшие лыка, были взвалены на плечи, доставлены до Молотобойцева-старшего, разложены на полу валетом и бережно укрыты одеялами. Остальные семь человек улеглись рядом, и уже через минуту в хате раздавался здоровый храп простых и честных людей.

Васе снился сон про покос. Ставили копна.

— Молотком, брат, — говорит ему Иван. — Только ты на пуп навильники берёшь, а так и грыжу заработать недолго. На технику надо. Черенок в землю упирай, ближе к вилам хватайся, а потом поднимай всё это дело над головой и до копны, как под зонтом, шуруй. Выигрыш в силе получится.

— Пробовал, Ваня. Ни черта не выходит. За тобой не угнаться, — отвечает брату Вася.

— Не надо на меня смотреть. Оставь свою гордость. Я и телом справней, и сноровки у меня поболе будет. Учись с первого дня, а то развалюхой в город вернёшься. Сверх силы пока не бери. Ещё ведь две недели на износ вкалывать.

— Две недели, — упавшим голосом произносит Вася. — Как представлю, так плохо становится.

— А ты не думай об этом. Одним днём полновесно живи, тогда выдюжишь. Я вот, допустим, когда навильник к копёшке несу, думаю о том, что он прокормит одну из моих коров в течение суток. Даже бурёнку тебе назову: Пеструшка. И число мне известно; тринадцатого февраля этот навильник к ней на стол последует.

— А вдруг дожди зарядят, и колом покос встанет.

— Запомни раз и навсегда, Вася: Бог оставляет крестьянина в последнюю очередь, потому что деревня главней всех, потому что на ней всё держится. В стародавние времена сельчане отвечали за дух и пропитание народа. Сейчас, правда, — только за дух, но это дела не меняет. Дух главней, потому как не хлебом единым, — слыхал такую фразу? Покос уберём, не переживай. Солнце жарить будет.

— А вдруг всё-таки дожди.

— Тогда, как прекратятся, в три дня то сделаем, что за неделю убрать рассчитывали. И сам не поймёшь, откуда силы появятся. А это Бог дал… Базар окончен. Давай, приноравливайся. Унылым и уставшим по своей глупости ты мне тут не нужен, а то я от тебя заражусь. Работа должна быть в радость, усталость — приятной.

Утром парней разбудил Иван:

— Рота, подъём! Все — на улицу! Голый торс! Устроим обтирание! Это вам плата за ночлег! Ха-ха-ха!.. А ты, Васёк, иди во времянку. К тебе дружбан из города приехал. Чаи гоняет, деньги, говорит, какие-то привёз.