Дежурные по стране - Алексей Леснянский

— Русский стиль, — беззаботно отмахнулся Магуров. — Такая разновидность, знаете ли. Радикальное ответвление от эталонной, привычной модели бокса. Не должны же мы слепо копировать англичан.

— Причина драки? — спросил ректор, заметно смягчившись.

— Банальная история… Самая банальная, — сказал Магуров. — Из-за девчонок… То есть из-за одной девчонки.

— Не одной, а одинокой, — вмешался Левандовский.

— Так женись. Тебе и такая сойдёт, — бросил Волоколамов.

Чтобы угодить всем, Магуров начал лавировать:

— Понимаете, Лариса Петровна, у особы, о которой идёт речь, нет возраста, потому что её лицо скрывает вуаль. Немного странно для нашего времени, но факт. Для одних она — смазливая девчонка-несмышлёныш, для других — мудрая женщина в расцвете лет, для третьих — беззубая карга, впавшая в маразм. Одни говорили, что никто не сравнится с ней по красоте, другие утверждали, что она — само безобразие. В общем, спор, Лариса Петровна, между нами разгорелся нешуточный.

— Зато никто не остался равнодушным к упомянутой даме. Если говорить образно, одни хотели видеть её раздетой, другие — одетой, — вставил своё слово Бочкарёв.

— Что-то вы меня путаете… Вы можете внятно ответить, где она живёт, работает, с кем общается, как её зовут, наконец?

— Её адрес — не дом и не улица, — загадочно произнёс Магуров. — Несмотря на то, что мы имеем дело с видной женщиной, но работает она, по общему мнению, прислугой в чужом доме, потому что ничего серьёзного пока делать не умеет… Имя забыл. То ли Рита, то ли Роза, то ли Рима. Нет, не то. Может, Росанда? Иностранное, по-моему, какое-то имя.

— Я те дам иностранное, — сказал Левандовский.

— Ты прав, ты прав, — быстро согласился Магуров. — Имя у неё, конечно, русское.

— Относительно недавно она была в паспортном столе и изменила имя, — вклинился Волоколамов. — С нашего на иностранное. Сейчас она испытывает вполне понятные неудобства, потому что так её называть никто не привык; новое имя должно обкататься, прижиться, так сказать.

— Раиса, Рената, Розалия, — продолжал лавировать Магуров, как тридцать три корабля.

Страшная догадка осенила ректора: «Неужели о них вчера говорил Радий Назибович? Шесть человек. Всё сходится. Разные, умные, с фантастическим сиянием в глазах. Точно они. Только почему говорят загадками, таятся, конспирируются? Боже мой, неужели ещё не пришло время для регулярных войск?.. Десант? Да, похоже, десант. Звёздный десант с партизанскими методами… Боже мой, на что вы себя обрекаете, мальчики».

Лариса Петровна Орешкина была, прежде всего, женщиной, а потом уже ректором и коммунистом, поэтому помимо воли на её лице проступила жалость к ребятам. Задиры уловили кардинальный перелом в настроении ректора и нагло воспользовались моментом, наперебой выдав по фразе:

— Синяки украшают мужчину.

— Больше не будем.

— Команду КВН организуем, и институт прогремит.

— За учёбу плотно возьмёмся.

— Отчислить Вы нас всегда успеете.

— Вы красивая и мудрая женщина, это сразу видно.

Лариса Петровна подошла к Мальчишке. Этого парнишку ей было жаль больше всех. Вовкино лицо напоминало грозненскую площадь «Минутку» на второй день после штурма, потому что на нём невозможно было разглядеть ни одного живого места, кроме, разве что, небесно-голубых глаз, светившихся из воронок-глазниц.

— Ты-то куда полез? — ласково спросила Лариса Петровна и погладила Вовку по голове. — Кто тебя так?

— Свои, чужие — все приложились, — бодро ответил Женечкин. — То есть так-то, конечно, свои. Вчера все свои дрались, чужих не было.

— И ты не в обиде на них?

— Что Вы, что Вы. На своих грех обижаться. Разве ж можно на своих-то?! Никак нельзя.

— Так убежал бы. В следующий раз убегай, — посоветовала Лариса Петровна.

— Я бы с радостью, только некуда. От себя не убежишь… Участвовать в драке — плохо, потому что обязательно замараешь руки в крови. Но удариться в бега, удариться в бега — ещё хуже; руки останутся чистыми, а совесть заляпаешь, что в трудную минуту не со всеми был.

Лариса Петровна отошла от Вовки и села за стол. Она запретила себе спрашивать парней о том, что её по-настоящему волновало, но женское естество возобладало. Язык без какого-то ни было участия со стороны головы соорудил на своём кончике вопрос, и с трамплина губ сорвалось:

— Может быть, имя этой женщины — Россия?

В мгновение ока лица ребят стали непроницаемыми, из их глаз повеяло холодом.

— За кого Вы нас принимаете? Разве мы похожи на идиотов?.. Если так, то лучше отчисление, — грубым тоном произнёс Молотобойцев.

— Многих женщин знаю, но среди них нет ни одной с таким глупым именем. В даунах я ходить не намерен… Отчисление, — поддержал Бочкарёв.

— Красивое имя. Не глупое, а красивое имя, — поправил Левандовский. — Пусть и красивое, но смеяться над собой я не позволю. Сегодня же забираю документы.

— Некрасивое имя, — холодно заметил Волоколамов. — Женщина, за которую я дрался, не имеет ничего общего с Россией. Какой дурак будет биться за то, что не имеет материальной оболочки. Одну духовную, да и та с гнильцой. Я Вам не воздухофил, Лариса Петровна… Отчисление.

— Я с поцыками. Пропадут они без меня, да и я без них. Отчисляйте, — сказал Женечкин.

— Остановитесь, пацаны! Одумайтесь! Простите их, Лариса Петровна. Не то они говорят… Академ! Не нашим, не вашим! Академ! — стали лавировать все тридцать три корабля Магурова, но только лавировали, лавировали, да не вылавировали. — С другой стороны год терять, а потом опять на первый курс. Какой смысл? Уж лучше отчисление, а следующим летом в более престижный ВУЗ поступим.

По спине ректора побежали мурашки. Лариса Петровна была растеряна, не знала, как вести себя дальше. Не сомневалась только в одном: она их никуда от себя не отпустит.

— Я что-то задумалась. С нами, женщинами, это бывает, — произнесла Лариса Петровна. — Так о чём вы сейчас говорили?

— Всё Вы прекрасно слышали. Ложь! Лжёте всё! Уходим, пацаны! Здесь нам больше нечего делать, — нахамил Молотобойцев.

Лариса Петровна была мудрой женщиной, поэтому не обиделась на слова Васи. Она даже про себя поблагодарила нахала за то, что он, сам того не понимая, подыграл ей, так как теперь ничего не надо было придумывать для того, чтобы парни изменили решение. Лариса Петровна пустила в ход универсальное женское средство, от которого размягчаются до состояния лебяжьего пуха даже самые суровые мужчины. Глаза ректора увлажнились. Парни заволновались. Молодые и неопытные, они и не подозревали о том, что концентрация хитрости в дамских слезах зачастую превышает все допустимые нормы, что увлажнить глаза можно простым усилием воли (это и сделала Лариса Петровна), что параллельно солёным потокам нередко текут спокойные мысли о том, что теперь уже точно простится измена, будет куплена норковая шуба, состоится поездка к тёще и отошьются друзья на пару с проклятым футболом. В многофункциональной природе женских слёз парни ориентировались слабо, поэтому чувство вины закономерно придавило их к земле; иначе и быть не могло. Из всех друзей только Бочкарёв почувствовал неладное и до последнего сопротивлялся мокрой атаке, предпринятой ректором.

— Меня не проймёте. Плавали, знаем, — думал Артём.

Вымочив парней в горьком рассоле слёз, Лариса Петровна как бы невзначай обвела взглядом место морского сражения и увидела, что один, несмотря на все её усилия, остался таки сухим. Оценив ситуацию, она приняла решение увеличить сброс воды из глазных гидроэлектростанций и произнести фразу, уникальную по своей простоте и одновременной силе воздействия:

— У вас нет сердца.

Червяк сомнения, точивший Бочкарёва, был раздавлен.

Лариса Петровна ещё какое-то время поплакала для проформы и успокоилась. Она неловко улыбнулась, и ребята поспешили улыбнуться ей в ответ. Молодые люди, дравшиеся вчера в первых рядах с петушиным задором, не боясь при этом получить синяк, потерять зубы, переломать себе руки и ноги, теперь трусили перед красивой женщиной средних лет. За пять минут парни натерпелись такого страха, перед которым хвалёный животный страх выглядит сущей безделицей. Это был тихий ужас, идущий из глубины веков — ужас, который через слёзы научились вселять прекрасные создания в сердца мужчин за неимением силы победить их в открытом бою.

Вот уж чего никак нельзя было ожидать от грозной Ларисы Петровны, так это того, что она, подобно озорной девчонке, начнёт носиться по кабинету. Но именно так и случилось. Ректор сайгаком скакал от стенки, из которой доставал фотографии и вырезки из газет, к рабочему столу. Парни с удивлением наблюдали за ней. Лариса Петровна молодела на глазах, и ребята грешным делом подумали, что она ещё очень даже ничего; вот только изменить причёску, подобрать подходящий макияж, поработать над стилем в одежде — и хоть сейчас под венец (Орешкина была в разводе).