Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон

Наконец в 11 утра Черчилль нашел ее, и они прошли английский парк с его аккуратно подстриженными кустами и обнаженными греческими статуями, повернули налево и прошествовали мимо лодочного сарая, где волны мелодично плескались под дамбой. Они миновали разнообразие тенистых уголков и поросших лесом мест, которые, казалось, были специально предназначены для предложения руки и сердца.

И вот они, уединившись в этом храме, провели там, как показалось молодой женщине, мучительно долгое время – и по-прежнему никакого действия. Позднее она описывала, как наблюдала за жуком, который продвигался так же медленно, как сам Черчилль: «Я подумала, что, если жук доползет до того стыка, а Уинстон не сделает предложения, значит, он и не собирается его делать». Многие люди поставили бы деньги на жука.

Если вы сегодня зайдете за храм Дианы (или Артемиды), вы увидите там граффити, оставленные теми, кто недавно наслаждался его спокойствием. Кто-то выцарапал свастику, но есть и несколько любовных сердечек. Бьюсь об заклад, что «Дэйв» не просиживал полчаса, прежде чем выразить чувства «Саре». Зная нас, британцев, я полагаю, что это местечко использовалось для многих прелюбодеяний на свежем воздухе, – и те счастливые греховодники были бы слегка озадачены, услышь они о подходе Черчилля.

Некоторые люди заходят довольно далеко и утверждают об отсутствии каких-либо свидетельств того, что к тридцати трем годам Черчилль потерял невинность. Это, по их мнению, может объяснить его застенчивость в храме. Долгое время существовало широко распространенное мнение, что женщины или, по крайней мере, сексуальные отношения с ними были для Черчилля не так важны, как для некоторых других мировых лидеров. На столбике его кровати было меньше зарубок, чем можно ожидать от человека, чьи аппетиты – к похвале, в еде, питье, сигарах, развлечении и так далее – были столь титаническими. Перед помолвкой в одной из газет он уже был назван «убежденным холостяком», что не имело коннотации сегодняшних дней, а просто отражало то, как он воспринимался другими.

«Я постоянно слышу, что Уинстона нельзя связать с какой-то определенной леди, – написала одна знакомая Ллойд Джорджу. – Общее мнение сводится к тому, что “он не кавалер”… и он довольно необычно глядит на женщин. Уинстон стал бы в миллион раз популярнее, если бы допускалось подумать, что он настолько заботится об одной из женщин, что готов слегка рискнуть комфортом ради нее. Возможно, это придет, но я сомневаюсь».

Был ли он сексистом? Одна группа женщин определенно чувствовала, что Черчилль глядит на них необычно. Я имею в виду суфражисток. «Вы животное! – кричала Тереза Гарнетт, когда напала на него с собачьим хлыстом. – Почему вы не обращаетесь с женщинами должным образом?» Суфражистки не могли простить его исходное неприятие их дела. Они колотили Черчилля кулаками, сбивали с ног, безжалостно перебивали и прерывали его речи. Временами они звонили в колокольчики, когда он приближался к заключению.

Черчилль неизменно реагировал с вежливостью, большинство людей теперь признаю2т, что с ним обошлись слишком сурово. Его первоначальные сомнения не были мотивированы мужским шовинизмом, а стали следствием прямого расчета: ведь опросы подтверждали, что женщины будут скорее голосовать за тори. Как бы то ни было, он в конечном счете поменял позицию и в 1917 г. поддержал расширение избирательного права на всех женщин старше тридцати.

Большинство историков также не соглашаются, когда Черчилля представляют асексуальным типом вроде Эдварда Хита. Это было бы сущей ерундой. Всю свою жизнь он любил компанию женщин, разыскивал понравившихся, ценил красоту, любил порисоваться. Даже когда ему было за семьдесят, он был способен кувыркаться в море на юге Франции, надеясь впечатлить голливудскую старлетку, – к небольшому раздражению Клементины.

Для человека, который якобы не особо интересовался противоположным полом, у него был длинный список юношеских увлечений и романов того или иного вида. Вот ему восемнадцать, и он рядом с «красавицей Полли Хакет». Они гуляют по парку, и он дарит ей пакетик засахаренных слив – неужели это не романтично?

Потом он преследует танцовщицу с неопределенной репутацией по имени Мейбл Лав, хотя история стыдливо умалчивает, что случилось между ними. Он по уши влюбляется в Памелу Плоуден, дочь британского резидента в Хайдарабаде, и заявляет, что она «самая прекрасная девушка из тех, которых он когда-либо видел». Он катает ее на слоне, делает все необходимое, – и нет вины Черчилля, что его отвергают.

У него случилась небольшая интрижка с замужней женщиной Этти Гренфелл. Он оказывает знаки расположения Этель Берримор, представительнице знаменитой актерской династии. Он приударяет за некоей Мюриель Вильсон, и целую неделю они вместе катаются по Франции. За этим следует роман с Виолеттой Асквит. Похоже, она влюбилась в него и ее чувства были настолько сильны, что ему потребовалось поехать к ней в замок Слэйнс в Шотландии и умилостивить ее всего лишь за две недели до женитьбы на Клементине. Возможно, он опасался, что его плохое обращение с Виолеттой будет иметь политические последствия; в конце концов, его продвижение зависело от ее отца.

Некоторые полагают, что его отношения с Виолеттой были более значительными и близкими, чем дозволялось в прежнее время. Кто знает, что на самом деле случилось между ними? Или между Черчиллем и другими женщинами, чьих имен мы даже не знаем? И честно говоря, кому какое дело?

Есть множество причин, по которым современники не считали Черчилля Казановой их века, но самая очевидная из них – то, что он был чертовски занят. Внешне по своим привычкам он напоминал Берти Вустера[38] – вставал поздно, жил в квартире, без семьи, курил сигары с закадычными друзьями в клубах, был окружен гибкими и интеллигентными девушками, которых нельзя было считать подружками, а его преданный секретарь Эдди Марш сновал вокруг него подобно Дживсу. Но по трудолюбию и отдаче они были полярными противоположностями (вспомните, ведь репутация Берти Вустера как журналиста основывалась на единственной статье «Что носит хорошо одетый мужчина», опубликованной в периодическом издании его тетушки Далии «Будуар миледи»).

Черчилль написал пять книг, стал парламентарием, был репортером в нескольких зонах боевых действий и подготовил множество статей, ему хорошо платили за чтение лекций – и все это, когда ему было лишь двадцать пять. Он входил в полудюжину самых молодых людей, в то или иное время ставших министрами. Когда он сидел на той скамье рядом с Клементиной, он уже был автором миллионов опубликованных слов, многие его произведения заслужили популярность и похвалу критиков. Чудо уже то, что он находил время встречаться с девушками.

Почитайте его переписку, и вы обнаружите разнообразие провоцирующих намеков на его раннюю романтическую карьеру. Что имела в виду Памела Плоуден, поздравляя его в 1940 г. с назначением на пост премьер-министра, когда она нежно вспоминала их «дни в кебах»? Был ли он небезопасен в такси[39]? Но в конечном счете подобные домыслы не только грубы, они не относятся к делу. А имеет значение только то, что Черчилль опередил жука, сделал предложение Клементине и они, по его выражению, «стали счастливо жить-поживать».

Клементине было двадцать три, она происходила из обедневшей семьи, и ее происхождение отличалось некоторой неопределенностью: у ее матери леди Бланш Хозье насчитывалось так много внебрачных романов, что Клементина не была вполне уверена, кто ее отец. До того Клементина была три раза обручена, и, хотя многие газеты отмечали ее красоту, ее соперница Виолетта Асквит готовилась проявить впечатляющую стервозность в отношении прочих свойств невесты Черчилля.

Письмо Черчилля Памеле, графине Литтон

Вот что кипящая Виолетта пишет подруге о предстоящем бракосочетании:

Его жена никогда не станет для него более чем декоративным сервантом. И, как я уже часто говорила, она настолько нетребовательна, что не будет желать большего. Я не знаю, сумеет ли он долго вытерпеть то обстоятельство, что она глупа как сова. Есть опасность, что и нет. Но на какое-то время ее жизнь станет легче – ведь не надо будет самой шить одежду, а он, я полагаю, слегка влюблен. Отец [премьер-министр] считает, что им обоим уготована катастрофа.

Это говорит уязвленное самолюбие молодой женщины. Клементина не была сервантом, она была мудра, как дерево, полное сов, а их брак стал не катастрофой, а триумфом. Она была поразительно предана Черчиллю и оказывала ему всяческую поддержку, способствуя его достижениям.

В наши дни мы, слава богу, избавились от понятия «политической жены» – женщины, которая является соратницей мужа, приспособлением для проецирования его амбиций. Но Клементина не только верила в своего мужа и бесконечно говорила с ним о политике. Она верила в него так горячо, что была готова идти за него в бой, иногда и физически.