Крылатые гвардейцы - Захар Сорокин

— Будет все хорошо, завтра отпущу.

Увидев Зимина, Виктор обрадованно бросился к нему, забыв о раненой ноге.

— Товарищ замполит, меня только слегка царапнуло и незачем мне здесь отлеживаться. Сергей Яковлевич, скажите, чтоб отпустили. — Виктор выпалил это, возбужденно размахивая руками.

Зимин отрицательно покачал головой:

— Ничего не могу поделать, Виктор. Врачам виднее. Придется потерпеть. А где Латышев? Спит? Как он себя чувствует? Пойду поговорю с хирургом и вернусь к вам. Хочу послушать рассказ о сегодняшнем бое.

Через несколько минут замполит вернулся и мягко сказал Виктору:

— Федору придется немного полежать. Он, оказывается, еще легко отделался, а ведь мог бы остаться без глаз.

…Зимин умел расположить к себе собеседника. В санчасти он узнал и о вчерашнем вечере в клубе, и о подавленном состоянии Федора перед утренним боем и решил поговорить обо всем этом с ним.

Латышев проснулся среди ночи. Голова у него горела, во рту пересохло. Хотелось пить. Он потянулся было к звонку, но тут же отдернул руку: «Нет, не буду беспокоить сестру. Сам виноват, распустился. Так мне и надо!»

Сразу же вспомнилось письмо матери.

Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Федор стал перебирать в памяти свои боевые вылеты. Около года прошло с того дня, когда он, окончив училище, прибыл сюда, в североморскую гвардейскую часть. Перед первым боевым вылетом Федор очень волновался: боялся сделать какую-нибудь непоправимую ошибку. И вот он летит бомбить вражеский аэродром.

Сначала все было замечательно. Один за другим поднялись в воздух летчики. И справа, и слева, и впереди, и сзади Федор слышал знакомый гул моторов, казалось, что со всех сторон к нему протянуты руки товарищей и, если он начнет падать, его непременно поддержат.

…Для фашистов налет был неожиданным. Наши начали бомбить стремительно, не дав врагу опомниться. Самолеты противника не успели даже подняться в воздух, они пылали вместе с ангарами и аэродромными сооружениями.

Советские самолеты, отбомбившись, развернулись и легли на обратный курс. Внизу ветер гнал свинцовые волны. Настроение у наших летчиков было прекрасное. Еще бы! Такая победа!

Только Федор Латышев сидел за штурвалом сильно расстроенный. За короткие минуты налета он не успел израсходовать все свои бомбы, а привезти их обратно — ведь это позор!

«Хотя бы встретить подходящий объект для бомбежки!» — с надеждой думал Федор, оглядываясь вокруг. И вдруг он увидел…

Грязно-серые гранитные сопки высились над фиордом. Маскируясь под их фон, притаился фашистский транспорт.

С бьющимся сердцем Федор круто спикировал на транспорт, четыре оставшиеся у него бомбы точно угодили в палубу корабля, и сразу же над фиордом взметнулся высокий столб черного дыма, перевитого пламенем. Хлопья гари поднялись высоко-высоко и расползались по небу в разные стороны темно-серыми грязными облаками.

Федор запел от радости, и, хотя не слышал своего голоса из-за шума мотора, ему казалось, что поет он необыкновенно хорошо. Крылья несли его к аэродрому. Он был счастлив.

Позже выяснилось, что Латышев уничтожил нефтеналивной танкер водоизмещением в шесть тысяч тонн.

Через несколько дней он вместе с тремя другими летчиками вылетел в разведку. Стоял ясный день, и солнечные лучи ярко освещали спокойную поверхность моря. Далеко на горизонте показался корабль. Это возвращался на свою базу фашистский миноносец. Зенитки корабля открыли остервенелый огонь, но самолеты уже вошли в отвесное пике и прицельно сбросили бомбы. Миноносец сильно накренился, но еще держался на плаву. Тогда Федор, не медля ни секунды, еще раз ввел свою машину в пике. Прямое попадание в центральную часть и корму миноносца. Страшной силы взрыв раздался над морскими просторами. Обломки миноносца погрузились в воду.

За потопленный миноносец Латышев был награжден орденом Красного Знамени.

Товарищи радовались за него, поздравляли.

С каждым вылетом росло боевое мастерство Федора. Однажды он, не имея на борту ни одного снаряда, ни одной пули, пошел в лобовую атаку на фашистские самолеты и разогнал их, спас от бомбежки свой транспорт. В другой раз один атаковал двух вражеских торпедоносцев и сбил одного из них. И совсем недавно, два дня назад, Федор сбил над морем «мессершмитта»…

А сейчас? Что случилось сейчас? Машина цела, у Виктора, по его выражению, только царапина, радиста даже не задело. А он, Федор, выбыл из строя. Выбыл по собственной вине. Не распустись он, не пришлось бы удирать, как жалкому трусу, да еще залитому кровью. А ведь могло быть и хуже. Мог погубить и товарищей, и самолет.

Федор заскрипел зубами. Голова его раскалывалась на части. Хотелось кричать от стыда. Крупные капли пота стекали из-под повязки.

Утром Виктор ушел. Он уже знал о письме из Сибири и, уходя, посоветовал Федору:

— Обязательно расскажи Бате. Все расскажи. Я верю, он поможет.

— Расскажу, я к нему собирался, да не успел… вот что помешало. — Федор провел рукой по повязке, закрывающей глаза, и слабо улыбнулся.

Сегодня он чувствовал себя лучше и с нетерпением ждал прихода Зимина.

Сергей Яковлевич встретил Виктора в столовой.

— Ну как? Уже поправился? Быстро!

Виктор обрадованно сообщил:

— И Федору лучше. На поправку пошел. Боли в голове затихли, и температура почти нормальная. А я виноват… Неправильно вас вчера информировал. Другая причина у Федора, не из-за девушки… Письмо от матери получил. Он сам вам расскажет.

— Хорошо. — Зимин пожал руку Виктору и поспешил в палату к Латышеву. Батя очень внимательно выслушал Федора, дважды прочел переданное ему письмо, очевидно заинтересовавшись какими-то деталями.

— Не имеют права выселять мать фронтовика — это недоразумение какое-то, — спокойно сказал он Латышеву. — Сегодня же пошлем от командования части письма в жилищное управление, в райком партии, в райвоенкомат. Ошибку исправят, я в этом не сомневаюсь.

А вы напишите матери, посоветуйте ей поселить в соседнюю комнату эвакуированных — веселее будет.

— Спасибо, товарищ полковник!

Федор с минуту лежал молча, словно прислушиваясь к тому, что творилось в его душе. Неожиданно для самого себя, задыхаясь от наплыва самых разнообразных мыслей и чувств, он стал рассказывать замполиту все, что пережил, перечувствовал этой ночью.

Зимин ни разу не прервал Федора.

— Скажите, товарищ полковник, я виноват? Серьезно виноват? — беспокойно спросил Федор.

Перед Зиминым лежал летчик не только раненный, но и терзающий свою душу сомнениями. Что ответить ему? Как успокоить? Сказать, что в бою всякое бывает? Или похвалить, что довел до своего аэродрома машину? Ведь этим можно восхищаться! Но Федор Латышев сам понял свою вину, сам осудил себя. Теперь он ищет подтверждения: правильно ли он во всем разобрался. Нет, такой не нуждается в скидках.

— Да, виноват, — уже не колеблясь, сказал Сергей Яковлевич и мысленно добавил: «Какой же ты замечательный человек!» Осторожно он нашел под одеялом руку Федора, крепко пожал ее.

— Поправляйтесь скорее, Латышев! Это, если хотите, приказ…

Зимину повезло. Он быстро получил на складе литературу и с помощью шофера уложил перевязанные стопки книг в легковую автомашину, на которой приехал из своей части в Мурманск. Теперь можно было заняться и другими делами.

В семь часов вечера Сергей Яковлевич должен встретиться со своим другом капитаном 1 ранга Иваном Лукницким. Они не виделись с начала войны. Зимина радует предстоящая встреча, но сейчас еще только половина первого. Так много свободного времени!

Минуту Зимин раздумывает: Федор Латышев… Ради него он собирался специально приехать в город. Латышеву надо помочь. Он все еще лежит в санчасти и все еще нервничает, хандрит, хотя вопрос с квартирой матери уже улажен. Сергей Яковлевич сам все проверил.

Может быть, Федор тоскует о Лене? Зимин у Виктора узнал ее служебный адрес.

«Только, пожалуйста, не выдавайте меня, Сергей Яковлевич, — смущенно попросил Виктор. — А то получится, что я с вами в заговоре. Неудобно…»

«Схожу-ка я к ней сейчас», — решает Зимин.

…Лена удивилась: зачем пришел к ней незнакомый полковник? Что его приход может быть связан с Федором, она не подумала. Ни Федор, ни Виктор после вечера в клубе не давали о себе знать.

— Так вот вы какая, Лена, здравствуйте! Я хочу посоветоваться с вами относительно Федора Латышева, просить вас…

И Зимин коротко рассказал о письме матери, полученном Федором, о неудачном бое, о ранении и неожиданно для самого себя предложил:

— Поедемте сейчас к нам в часть, навестим Латышева в госпитале. Хорошо? А с вашим начальником я сам договорюсь, попрошу его, чтобы отпустил вас.

Лена смущенно и растерянно смотрит на усталое лицо, видит светлые блестящие глаза. Эти глаза словно заглядывают ей в душу, что-то ищут… И вдруг ей становится легко и немного беспокойно, она крепко сжимает руку неожиданного гостя.