О природе человека - Немесий Эмесский

Итак, главнейшие органы[731], имеющие значение для самого существования и для необходимых потребностей жизни, рассмотрены вместе с психическими силами. Если же что и опущено, то оно станет очевидным из уже сказанного. Подобно тому, как из всего происшедшего одно существует само по себе, другое — и само по себе, и ради (для) другого, иное же — только ради другого, а иное присоединено по связи (косвенно — κατά συμβεβηκος ), — так и в частицах животного организма найдешь ту же самую последовательность. Действительно, все вышеуказанные органы трех начал[732], управляющих животным, существуют сами по себе (для себя). Они, ведь, преимущественно и первым делом устроены, как говорится, в собственном смысле, по природе, и получают свое бытие (начало) в утробе из самого семени (σπέρματος), как и кости. Желтая желчь существует и сама по себе, и для другого. Она, ведь, и содействует пищеварению, и управляет выделением экскрементов, вследствие чего является некоторым образом как бы одним из органов питания[733] да при том еще сообщает телу и некоторую теплоту, подобно жизненной силе (ξωτική δύναμις ); благодаря всему этому, она и представляется существующей ради себя самой. Поскольку же она очищает кровь, то представляется существующей некоторым образом ради другого[734]. И селезенка тоже немало содействует пищеварению: будучи острой и терпкой по своей природе и проводя (изливая) выделение излишнего черного сока в желудок, она стягивает его, укрепляет и возбуждает к пищеварению. Кроме того, она еще очищает печень, почему и сама представляется существующей некоторым образом ради крови. Почки также являются очистилищем крови и (сверх того) причиной позыва к плотскому совокуплению: ведь вены, которые, как мы сказали, впадают в ядра, проходят через почки, и отсюда почерпают некоторую остроту (едкость), возбуждающую чувственный позыв, — подобно тому, как острота, являющаяся под кожей, производит зуд; насколько же плоть ядер нежнее кожи, настолько более они, раздражаемые остротой, производят бешеную страсть выделения семени. Итак, все эти части и им подобные существуют некоторым образом и сами для себя, и ради другого. Железки же и плоть — только ради другого. Так, железы служат опорой и основанием сосудов, чтобы они не разрушились, будучи в напряженном состоянии и возбуждаемые чрезмерными (насильственными) движениями. А плоть служит покрывалом для остальных частей, чтобы и летом охлаждала животное, испуская внутреннюю влагу[735], и зимой доставляла ему пользу густой[736] шерстью. И кожа служит покрывалом как для нежной плоти, так и для всех остальных внутренностей. По своей природе она есть плоть, затвердевшая[737] благодаря влиянию воздуха и прикасающихся к ней тел. Кости составляют опору всего тела, в особенности же — хребет, который называют «килем» (основанием)[738] животного. Ногти для всех вообще, кто их имеет, служат орудием для чесания кожи, в частности же, кроме этого, имеют другое назначение для иных (существ). Так, многим животным они даны как оборонительное средство, — как, например, тем, у которых крючковатые когти[739], — и служат как бы органом раздражительной (аффективной) силы души; для многих же они являются вместе и оборонительным оружием, и опорой поступи[740], как, например, для лошадей и для всех однокопытных[741]. Людям же ногти даны[742] не только для чесания и устранения зуда кожи, но и для восприятия тонких (мелких) предметов, Эедь, благодаря им, мы приподнимаем самые незначительные вещи; а, опираясь сзади кончиками пальцев, укрепляют точку их опоры[743]. Волосы же присоединены косвенно[744]. Они, ведь, произведены между прочим — из наиболее дымчатых паров, исходящих из тела и несколько сгущенных. Однако, и они (волосы) созданы Творцом не совсем напрасно, но, хотя произошли между прочим, Он приспособил их служить покрывалом и украшением для живых существ: покрывалом, конечно, для коз и овец, а украшением — для людей; для некоторых же животных — вместе и украшением, и покрывалом, как, например, для льва.

ГЛАВА XXIX

О ПРОИЗВОЛЬНОМ И НЕПРОИЗВОЛЬНОМ[745]

Так как мы часто упоминали о добровольном и невольном, то необходимо рассудить также относительно того и другого, чтобы мы не погрешали против точного (истинного) их смысла. Но намеревающийся говорить о непроизвольном и добровольном должен сначала[746] изложить некоторые правила и критерии[747], благодаря которым было бы известно[748], произвольно ли, или непроизвольно сделано что–либо. Поскольку же все добровольное состоит в каком–либо действии и то, что считается невольным, также состоит в действии, — что будет показано немного погодя, — между тем как некоторые и то, что действительно непроизвольно, полагают не только в страдании, но также и в действии, — то необходимо, прежде всего, определить, что такое действие. Действие есть разумная деятельность. За действиями, далее, следует похвала или порицание; и одни из них совершаются с удовольствием, другие — с огорчением (печалью); одни — вожделенны для совершающего, другие — избегаются[749]; и из вожделенных одни — всегда вожделенны, а другие — в известное время[750]; подобным образом также и из тех, которые избегаются. Затем, одни из действий вызывают сострадание и получают прощение, а другие ненавидятся и наказываются. Итак, критерием добровольного может служить то, что за ним во всяком случае следует похвала или порицание, а также то, что оно совершается с удовольствием, и то, что действия для совершающих их бывают вожделенными — или всегда, или — тогда, когда они совершаются. А критерием (признаком) невольного[751] служит то, что оно удостаивается прощения или сожаления, а также то, что оно совершается с печалью, и то, что эти действия не бывают вожделенными[752].

Выяснив это таким образом, скажем сперва о непроизвольном.

ГЛАВА XXX

О НЕПРОИЗВОЛЬНОМ

Из невольного одно бывает по причине насилия, другое — по причине неведения[753]. Производящее начало поступков непроизвольных по насилию бывает извне, потому что существует некая иная причина насилия, а не мы сами. Итак, определение непроизвольного по насилию таково: оно есть то, начало чего лежит вне, причем, — тот, кто принуждается, нисколько не содействует своим собственным стремлением (усердием). А началом называется здесь производящая причина.

Но спрашивается — можно ли назвать непроизвольным, например, выбрасывание груза, которое производят моряки, застигнутые бурей, или — когда кто–нибудь согласится сносить (терпеть) или предпринять постыдное дело ради спасения друзей или отечества? Эти поступки, однако, представляются, скорее, добровольными. Вследствие этого, именно, прибавлено к определению, что «принуждаемый нисколько не содействует своим собственным стремлением»[754]. Ведь, в этого рода случаях добровольно сами по себе (моряки) приводят в движение органические члены и таким образом бросают груз в море. Подобным же образом поступают[755] и те, которые отваживаются на что–либо постыдное или чрезвычайное — ради большего добра, — как Зенон, сам откусивший свой язык и выплюнувший его Дионисию–тирану, чтобы никоим образом не высказать ему тайн; также — и Анаксарх–философ, который решился быть истолоченным тираном Никокреонтом, чтобы не выдать друзей.

Вообще, когда кто–нибудь из–за страха больших зол выбирает меньшее зло или принимает (допускает) меньшее зло[756] в надежде на большее благо, которое не может быть иначе достигнуто, тот страдает или поступает не недобровольно, так как действует по выбору и намерению, и его действия вожделенны в тот момент, когда совершаются, хотя сами по себе и нежелательны. Они, таким образом, смешаны из непроизвольного и добровольного: они невольны — сами по себе, а добровольны — в тот момент[757], благодаря обстоятельствам. Ведь, не будь этих[758] обстоятельств, никто не стал бы так поступать. Что подобные действия добровольны, это обнаруживает сопровождающая их похвала или порицание; невольные поступки не вызывают, ведь, никакой похвалы или порицания. Хотя и не легко решить, что перед чем должно быть предпочитаемо, однако, должно в большинстве случаев постыдному предпочитать тягостное, как поступили Сусанна и Иосиф — хотя и не всегда. Так, Ориген, принесший жертву богам — для того, чтобы не подвергнуться позору со стороны эфиопов, отпал от самого главного[759]. Таким образом, распознавание (всего) подобного не так легко. А еще труднее этого — оставаться верным решениям[760]. В самом деле, не одинаково устрашает опасность ожидаемая и — уже наступившая. По крайней мере, иногда, решив (что–либо), мы, под влиянием бедствий[761], отступаем от (своего) решения, — как случилось с некоторыми мучениками[762]. Так, будучи сначала весьма мужественными, они к концу ослабевали, изнемогая под тяжестью пыток[763].