Американский синдром - Овидий Горчаков

Он приехал в Сан-Франциско, нашел дорогу в район Хейт-Эшбери, где пела, бренчала на гитарах, упивалась джазом, поп-музыкой, гремевшей из бессчетных транзисторов, исповедовала «свободную любовь», курила марихуану и кое-что покрепче «республика хиппи». «Дети-цветы» жили на улицах, спали в парке. Там сколотил он свою «семью». Он пел девчонкам и мальчишкам, убежавшим из состоятельных домов в поисках свободы от буржуазных мещанских правил и запретов, от благополучного ханжества и пуританской лжи, от тех, кто славил войну во Вьетнаме и молился всемогущему доллару. Это были бунтари. Наивные, пылкие, мятущиеся, во всем разуверившиеся сынки и дочки обеспеченных родителей, восставшие против истеблишмента. Гордясь своим влиянием на горстку чистеньких, которым он всю жизнь завидовал и которых он всю жизнь презирал, Чарли Мэнсон опутывал и околдовывал их — сначала девчонок, а потом и парней — своей музыкой и своими бреднями, замешанными на ненаучной фантастике и плохо понятом им дзен-буддизме, гипнотизируя их демоническим взглядом, упиваясь вдруг открытой им властью над простодушными сердцами и попадая под власть самогипноза. Наконец-то на него обращали внимание не какие-то там потаскухи и воришки, восхищались им, заслушивались им. Правда, очень скоро начал он понимать, что мир еще не созрел, чтобы упасть спелым золотым яблоком к его ногам. Искушенные знатоки поп-музыки, джаза, рока, прослушав две-три его песни, вежливо хвалили его как начинающего, как новичка. Никто не падал в обморок от его музыки, даже самые горячие его поклонники — на этих больше действовал его магнетизм. Ища объяснение этой катастрофе, он решил, что все дело в наркотиках, что современная музыка и все ее «короли» и «принцы» держатся только на возбуждающих средствах, потому что и все истинные знатоки ее — наркоманы. Он испробовал все, вплоть до кокаина и героина, этой «белой смерти». Дурел, балдел, а гениальным не становился. Ни Боба Дилана, ни Элвиса Пресли он не затмил. У него осталась только его «семья». Эти щенята были готовы идти за ним куда угодно. Но куда? Как отомстить всем, всей Америке, всему свету за погубленную жизнь, за погибшую мечту?

Есть у Саути поэма, которую знает каждый школьник в Америке и Англии, откуда она пришла. Поэма о дудочнике из Гамелена. О том, как этот дудочник избавил город от вконец донявших горожан крыс, волшебной своей музыкой заманив их на морской берег и заставив прыгать с крутизны в волны. Но городские власти Гамелена не вознаградили дудочника, и тогда он, горя жаждой мщения, заиграл снова на своей волшебной дудке и утопил всех детей города…

И так же, как в этой страшной сказке в стихах, увел Чарли Мэнсон под звон гитары в августе 1968 года преданную «семью» в Долину смерти близ Эл-Эя. Так поступала и паства «церкви наукологии» Хаббарда. В голове у этого неудачника, одурманенного наркотиками, бродил план мести — план, рожденный безумием, невежеством, бессильной ненавистью, жаждой мщения.

Целым рядом зверских массовых убийств богатых и знатных белых людей, которые он рассчитывал свалить на негров, волновавшихся тогда в Уаттсе, в черном гетто Эл-Эя, Чарли Мэнсон собирался спровоцировать восстание, поднять мятеж, революцию негров Америки. В гражданской войне черных и белых негры победят и уничтожат белых «свиней», но не смогут управлять страной. И тогда из пустыни, из Долины смерти, явится Чарли Мэнсон со своей гитарой и со своими апостолами и примет из черных рук бразды всеамериканского правления…

Это было время яростного возмущения многих слоев народа и, прежде всего, студенческой молодежи против грязной войны Америки во Вьетнаме. Но к самой благородной революции, к самому чистому и непорочному движению всегда примазываются временные попутчики, стремящиеся нажиться за счет победителей и побежденных. За рыцарским войском всегда крадутся стаи волков и летят тучи стервятников. Так шел в обозе битвы за мир, классовых боев и национально-освободительных сражений, потрясавших Америку, мародер Чарльз Мэнсон со своей волчьей стаей, мечтая о кровавой бане, которая вознесет его к головокружительной вершине власти.

Своих волчат он превратил в оборотней, готовых на все, отдавших душу ему — богу и дьяволу. Они подчинились воле своего фюрера, словно эсэсовцы. Кумиром Мэнсона был Гитлер.

Свидетели на процессе Мэнсона указывали, что он пытался читать Ницше, восхвалял идею расы господ. Мэнсон часто вспоминал Гитлера, ссылался на него, божился фюрером. Законченный расист, он клялся, что уничтожит всех черных после того, как они уничтожат белых, и останется только его, арийская, белая «семья». В подражание фюреру-людоеду он стал вегетарианцем. Он утешал себя тем, что отец Гитлера, Алоиз Шикльгрубер, тоже был незаконнорожденным. А главное, и Гитлер, и он были непризнанными гениями, отверженными среди людей искусства. Животных они любили больше, чем людей: Гитлер возражал против охоты на бедных зайчиков, но рекомендовал охотиться на партизан. Он любил свою немецкую овчарку Блонди, но испытал мышьяк перед самоубийством именно на ней. И Гитлер, и Мэнсон предпочитали убивать чужими руками. Мэнсон учился у Гитлера выискивать слабости у людей, управлять ими, держать в страхе, превращать их в рабов, постоянным демагогическим повторением любой лжи вдалбливать ее в головы подчиненных, убеждать их в своей правоте. Он упорно и сознательно развивал в себе ту способность к гипнозу, которой владел фюрер, умение подкреплять свои идеи и приказы псевдонаучными доводами, доморощенной философией. Вслед за Ницше и Гитлером Мэнсон поверил в свое исключительное право убивать и требовать самопожертвования от рабски преданных ему людей. В этом он был старшим духовным братом шарлатана и безумца Джима Джонса, основателя пресловутого «народного храма», принудившего в ноябре 1978 года тысячу своих «храмовников» покончить с собой и своими детьми в джунглях Гайаны. Гитлер, Мэнсон, Джонс — все эти люди и подобные им, обуянные манией величия, утверждая культ собственной личности, считали себя выше всякой морали. Евангелия от Чарли Мэнсона, рецидивиста, и Джима Джонса, религиозного прохвоста и проходимца, стоили «Майн кампф» Гитлера. Мэнсон упрямо запасал оружие, боеприпасы, продовольствие и прятал все это в Долине смерти близ ранчо Баркера, где когда-то, на заре кино, голливудские режиссеры снимали первые немые ковбойские фильмы.

Знаменательно, что в начале процесса Мэнсон вырезал у себя на лбу лезвием бритвы крест, отождествляя себя с Христом, а затем, прибавив четыре надреза, кощунственно превратил крест в гитлеровскую свастику: христосик-хиппи стал дьяволом, стал гитлеровцем. Фотографии его физиономии печатали все газеты и журналы Америки, и не только Америки. Он заткнул за пояс в 1969—1970 годах по числу этих фотографий не только Гитлера, но, не говоря уж о президенте Никсоне, даже Ли Харви Освальда, убийцу президента Кеннеди или одного из убийц. С Освальдом у Мэнсона было немало общего: неотступное, как чесотка, дьявольское честолюбие, стремление мстить всем и вся. Мэнсон попал даже на обложку журнала «Лайф», стал кумиром не лучшей части американской молодежи. На суде он заявил:

«Я чудовище, но это вы и ваш мир сделали меня чудовищем… Если ваши дети убийцы, то это вы, а не я сделал их убийцами. Никсон посылает их убивать во Вьетнам, и все вы в ответе за убийства во Вьетнаме. Мы все убийцы! Меня вы убили тюрьмами, которые стали мне родным домом. Я мертвец».

Однако мечтал Мэнсон о кровавой войне белых и черных, которая, как он уверял, ссылаясь на стих пятнадцатый девятой главы Апокалипсиса, поглотит треть человечества, так что потенциально он становился в ряд с Гитлером, американским мракобесом-футурологом Германом Капом и гегемонистами, пророчащими гибель трети, половины, двух третей человечества, исключая, разумеется, мистера Кана и гегемонистов.

У Мэнсона был свой «Мэнсонюгенд», свои штурмовики и эсэсовцы. Всего в его банде было 30—35 человек, и многие из них были повинны в убийствах и преступлениях. Заместительница Мэнсона Линнет Алис Фромм, по прозвищу Скуики (Пискля), двадцати двух лет, возглавила «семью» после его ареста, запугивала свидетелей, пыталась убить свидетельницу Барбару Хойт и была схвачена с пистолетом 45-го калибра в руках, когда собиралась застрелить президента Джеральда Р. Форда, мстя за Мэнсона, у входа в Капитолий штата Калифорния в ее столице Сакраменто. Да, Пискля — Фромм чуть-чуть не затмила «славу» Мэнсона.

На ранчо Баркера Мэнсон обучал своих головорезов по программе, мало отличавшейся от эсэсовской или «зеленых беретов». Так, он внушал им:

«Если полицейские свиньи попытаются схватить нас, тут мы должны убить их, а затем изрезать на маленькие кусочки, а головы отрубить и сварить, а голые черепа установить на шестах, чтобы отпугнуть других поросят».