Между двух миров - Эптон Синклер

Рик все еще тяготел к театру. Он ездил в Лондон смотреть новую пьесу, а затем возвращался домой, писал о ней статью и посылал ее в какой-нибудь журнал. Найти туда доступ было нелегко. Рик писал Ланни: «Есть сотни людей не менее талантливых, чем я, и они торгуют спичками на Риджент-стрит». Такие замечания придавали письмам баронета ярко-розовую окраску. Все друзья Ланни, по видимому, тянули влево. Или весь мир левел? Если так, то одиноко будет в этом мире сыну коннектикутского оружейного фабриканта!

Пришло письмо от Ганси и Фредди Робинов. Они рассказывали о своих занятиях. Старший брат писал:

«Один из моих учителей дал мне прочесть статью из социалистической газеты об успехах рабочего движения в Италии, и там упоминается имя Барбары Пульезе, как одного из руководителей движения. Учитель дал мне также книгу о кооперации; это очень интересное движение, и я с увлечением читал эту книгу. Я всегда буду вам благодарен за то, что вы дали мне возможность приобщиться к новому для меня миру».

Итак, «красная чума» проникла и в Роттердам! Ланни любопытно было, как отнесется к этому мистер Робин и поднимет ли он такую же бучу, как Робби. И что скажет его любящий сын Ганси, если прочтет в одной из красных газет статью с изобличением нажившихся на войне спекулянтов?

Кризис охватил весь мир, и государственные деятели ничего не в состоянии были придумать. Правительства стран-победительниц, уверявшие свои народы, что скоро настанут хорошие времена, так как немцы заплатят за все, теперь, когда настали плохие времена, объясняли это тем, что немцы не хотят платить. Объяснение очень легкое, и стоило оно недорого.

В Париже состоялась еще одна конференция. Съехались представители правительств, у которых вся жизнь теперь превратилась в сплошную склоку из-за репараций. После совещания в Спа их специалисты только и делали, что совещались с немецкими специалистами о платежных возможностях Германии; было достигнуто соглашение, но союзные правительства остались недовольны установленными цифрами и требовали большего. Немцы твердили, что платить больше не могут; союзники уверяли, что могут, но не хотят.

Эта нескончаемая конференция была перенесена в Лондон. Тут Рик мог и сам проникнуть за кулисы; он делился своими сведениями с другом и посылал ему статьи из газет и журналов, и тот внимательно прочитывал их. Ведь этими вопросами Ланни был поглощен в течение шести наиболее волнующих месяцев его жизни, он думал и спорил о них. Теперь он находил грустное удовлетворение в мысли, что он был тогда прав и мир катится в пропасть — все именно так, как он предсказывал.

Мало было разума на бедной исстрадавшейся планете, мало государственной мудрости, мало обыкновенной порядочности. Люди не в состоянии были совладать с силами, которые вызвал к жизни современный индустриализм; у них даже не было возможности ознакомиться с фактами. Было несколько честных газет, но они находили доступ только к узкому кругу читателей; крупные же органы печати находились в руках капиталистов и внушали людям то, что было в интересах королей стали, оружия, нефти.

Взять хотя бы греко-турецкий конфликт — один из вопросов, о которых в начале 1921 года пререкались в Лондоне государственные деятели. Робби был в курсе дела, так как был кровно в нем заинтересован. И, по своему обыкновению, внезапно он сел на пароход и приехал в Лондон. Ланни он послал телеграмму, предлагая ему приехать туда же. Ланни не поехал: он был слишком счастлив с Мари и ничем не мог быть полезен отцу в нефтяных делах. Робби написал ему на своей портативной машинке несколько слов, которые не хотел доверить стенографистке: «3. здесь, как всегда, за кулисами, но все нити в его руках, — Ланни знал, кто такой «3.» и кто такой «Л. Дж.». — Л. Дж. окончательно ему запродался, и 3. вертит им как хочет. Тебе доставило бы удовольствие послушать, как он декламирует на тему о любви к своей родной стране, а ведь мне известно о концессиях, обещанных ему; он уже сколотил акционерную компанию. Разумеется, никому ни слова обо всем этом».

Ланни почувствовал некоторое смущение, так как рассказал Рику о связи между европейским королем вооружений и английским премьер-министром, а Рик как раз охотился за материалом об интригах вокруг захвата греками турецкой территории. Ланни написал об этом отцу, предлагая остановить Рика, если Робби сочтет это необходимым, но Робби ответил, что Рик не докопается до самых важных фактов, а если и докопается, то факты эти настолько потрясающи, что никто не решится огласить их.

Так и было. Рик добыл факты, но в редакции ему сказали, что издатели откажутся пустить это в набор. Разглашение в печати позорящих фактов карается в Англии очень сурово, и от кары не спасает даже представление данных, неопровержимо доказывающих, что все написанное правда. «А они еще хвастают, что у них свобода слова, — писал Робби. — По воскресеньям в Гайд-парке устраивают спектакль — каждый может влезть на скамью и говорить, что ему вздумается, ругать короля и королевскую фамилию в присутствии нескольких сот бедняков и одного-двух американских туристов. Пусть весь мир убедится, что Англия свободная страна!» Робби Бэдд не чувствовал расположения к правящему классу Англии даже тогда, когда вывозил аравийскую нефть под эскортом английских военных кораблей.

Пасхальные каникулы мальчики проводят дома, и долг матери — быть с ними. Не воспользуется ли Ланни этим случаем, чтобы познакомиться с детьми? Ланни понял: точно так же, как он хотел делить все свои переживания и мысли с Мари, так и ей хотелось, чтобы он полюбил ее дорогих мальчиков и понял благодарность и сострадание, которые она питает к мужу. Год прошел с тех пор, как она и Ланни открыли друг другу своя чувства, и их отношения можно было считать устойчивой связью. Ланни сказал: хорошо, превосходно. Они снова поедут гуда и обратно. Это будет повторением счастливой поры их первой близости.

Замок де Брюин носил свое внушительное название оттого, что в течение нескольких столетий принадлежал аристократическому семейству; на самом же деле это была лишь скромная вилла. Как рисовал в своем воображении Ланни, здесь действительно был прекрасный сад, огороженный с северной стороны стеной, по которой, точно виноградная лоза, раскинулись грушевые и абрикосовые деревья. Они теперь были в цвету; цвели также тюльпаны, гиацинты, лилии, крокусы, нарциссы. Все нарядилось для влюбленных, и в их распоряжении было два-три благословенных часа, так как хозяин дома был в городе, а мальчиков ждали только завтра.

Старый дом, построенный из красноватого камня, не лишен был современных удобств. Мари сказала, что семья ее мужа была разорена в дни Панамской аферы и потеряла родовой замок. Дени сам нажил свое состояние, выкупил дом и привел его в порядок для молодой жены.

Де Брюину было за пятьдесят. Это был хорошо сложенный, красивый, седоволосый господин, с темными меланхолическими глазами и бледным аристократическим лицом. Он был изысканно вежлив с Ланни, всем своим обращением показывая, что считает юношу почетным гостем, а не карой, ниспосланной ему за грехи. Они беседовали — это была чисто французская беседа, то есть никто не старался навязать другому свои мысли, но каждый проявлял отпущенную ему меру остроумия или житейской мудрости, и каждый со вниманием выслушивал своего собеседника. Они поговорили о международных событиях, о политике Франции по отношению к друзьям и врагам. Поговорили о крайней неустойчивости в делах, а также о последней выставке в Салоне, об опере и драме; то обстоятельство, что Дени де Брюин командовал огромной армией такси, не мешало ему понимать толк в искусстве. Ланни, если он был в курсе дела, высказывал свое мнение, если нет — слушал, и хозяин мог быть доволен: женщина, носившая его имя, сделала избранником своего сердца юношу скромного и тактичного.

Далее Ланни предстояло завоевать расположение двух мальчиков. Задача оказалась нетрудной: дети были приветливы, хорошо воспитаны. Дени-сыну минуло пятнадцать лет, а Шарль был на год моложе; темноглазые, красивые дети наружностью были в отца, а мягкостью характера — в мать. По французскому обыкновению, они носили чулки, не доходившие до колен, и панталоны, кончавшиеся выше колен, так что оставалась широкая обнаженная полоса, которую атаковали прожорливые комары.

Многие молодые американцы, которых Ланни встречал в Европе, казались ему плохо дисциплинированными и малоразвитыми. Эти два французских подростка были серьезные мальчики, труд они принимали, как свое назначение. Даже во время вакаций они играли на рояле по часу в день и еще час отдавался какому-нибудь полезному чтению. Таким образом, у них было о чем поговорить; а когда Ланни показал им далькрозовские танцы, они нашли его занимательным компаньоном-. Они играли с ним в теннис и однажды взяли его с собой на рыбную ловлю; его представление об этой стороне французской жизни подверглось полному пересмотру — они поймали не менее чем по пять маленьких рыбок.