Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

Том ушел, и Люси побежала с ним рядышком, наслаждаясь, редким случаем поповесничать и заинтересованная одним именем лица, которое, она не знала положительно, было ли рыба или птица. Магги видела, как они вышли из сада и не могла устоять против соблазна последовать за ними. Гнев и ревность, точно так же, как и любовь, не могут оторваться от своих предметов; и не знать того, что станут делать или смотреть Люси и Том, было невыносимо для Магги. Итак, она поплелась за ними в некотором расстоянии, не замечаемая Томом, который был теперь совершенно поглощен в созерцание леща-чудовища, в высшей степени интересного, достигшего глубокой старости и необыкновенно-прожорливого. Лещ, подобно другим знаменитостям, не показывался, когда пришли на него смотреть; но Том – заметил что-то быстро двигавшееся в поде, и перешел на другое место, на самый край пруда.

– Сюда, Люси! – сказал он тихим шепотом: – поди сюда, берегись! иди по траве, не оступись, где коровы ходили, прибавил он, указывая на полуостров, поросший травою и по обеим сторонам покрытый коровьим пометом. Том имел самое презрительное мнение о девочках и думал, что они неспособны ходить по грязи.

Люси подошла осторожно, как ей было указано, и наклонилась, следя за золотистою головкою, рассекавшею воду. Том – сказал ей, это была водяная змейка, и Люси увидела наконец ее извилистое тело, очень удивляясь, что змее могла плавать. Магги подвинулась ближе; она также должна была видеть ее, хотя не находя в этом особенного удовольствия, если Тому было все равно, видела ли она ее или нет. Она была возле Люси и Тома, который – заметил ее приближение, но, не давая этого пока знать, вдруг повернулся и сказал:

– Убирайся, Магги! Нет для тебя места здесь. Никто не просил тебя сюда.

Страсти давно уже обуревали Магги; теперь этой борьбы достаточно на целую трагедию, если одни страсти могут составить трагедию; но существенного присущего страсти, еще недоставало для действия, Магги могла только злобным движением своей смуглой ручонки отбросить маленькую розовую Люси прямо в коровий помет.

Том не мог этого выдержать и, дав Магги два сильные удара по руке, бросился подымать Люси, которая лежала совершенно беспомощная и плакала. Магги отошла под дерево и глядела, не обнаруживая ни малейших признаков раскаяние. Обыкновенно после подобной запальчивости она быстро переходила к раскаянию; но теперь Том и Люси до того огорчили ее, что она была рада испортить им удовольствие, рада была надосадить всем. Чего ей было сожалеть? Том всегда медленно прощал ей, как бы ни раскаивалась она.

– Я скажу матери, мисс Магги – знайте это, объявил Том в слух, когда Люси поднялась и была готова идти. Жаловаться было не в характере Тома; но здесь справедливость требовала, чтоб Магги была по возможности наказана, хотя Том и не умел облекать свои взгляды в отвлеченную форму, никогда не говорил о справедливости и не подозревал, чтоб желание наказать называлось таким громким именем. Люси была слишком поглощена приключившимся с нею несчастьем – своим испорченным платьем и неприятным ощущением мокроты и грязи, чтоб думать о причине такого поступка, для нее остававшейся совершенною тайною. Никогда не угадала бы она, чем она прогневила Магги; но она чувствовала, что Магги была недобра с нею и не просила великодушно Тома, чтоб он не жаловался, и только бежала рядышком с ним, жалобно плача; между тем Магги сидела на корнях дерева и смотрела в след им с недужным лицом.

– Сали, – сказал Том, когда они достигли дверей кухни, и Сали смотрела на них в немом удивлении: – Сали, скажите матери: Магги толкнула Люси в грязь.

– Господь помилуй! как же это вы попали в такую грязь? – сказала Сали, морща лицо и наклоняясь, чтоб осмотреть corpus delicti.

Воображение Тома было недостаточно обширно и развито, чтоб предвидеть этот вопрос между другими последствиями; но когда он был ему предложен, сейчас увидел, к чему он клонится и что Магги не будет единственным преступником в этом деле. Он спокойно ушел, поэтому из кухни, предоставив Сали удовольствие угадывать, что обыкновенно быстрые умы предпочитают открытой передаче фактов.

Сали, как вы уже знаете, не откладывая долго, представила Люси в дверях гостиной, потому что появление такого грязного субъекта в Гарум-Ферз было слишком тягостно для чувств одного человека.

– Благодать небесная! – воскликнула тетка Пулет: – держите ее у дверей, Сали! Не давайте ей сходить с клеенки, чтоб не случилось…

– Она попала в какую-то гадкую грязь, – сказала мистрис Телиливер, подходя к Люси, чтоб убедиться, насколько испорчено ее платье, за которое, она чувствовала, она должна была отвечать своей сестре, Дан.

– Смею вам доложить, сударыня, мисс Магги толкнула ее в грязь, – сказала Сали. – Мистер Том говорил это; они, должно быть, были у пруда: там только и могли они попасть в такую грязь.

– Вот вам, Бесси! Не говорила ли я этого, – сказала мистрис Пулет с тоном пророческой скорби: – все ваши дети! Какая только будет их участь?

Мистрис Теливер была нема, чувствуя, что она действительно была несчастнейшая мать. По обыкновению, ее тяготила мысль, что люди подумают, будто она заслужила за свои грехи такое горе от детей; между тем, мистрис Пулет сообщила подробные наставление Сали, как уберечь дом от особенной порчи, очищая грязь. Кухарка принесла чай; и дурные дети, положено было, чтоб пили свой чай постыдным образом – в кухне. Мистрис Теливер ушла говорить с этими дурными детьми, предполагая, что они были под рукою; но после долгого только поиска она нашла Тома, беспечно-облокотившегося на белый палисад, отделявший птичный двор, и дразнившего веревкою индейского петуха.

– Том, дурной мальчик! Где твоя сестра? – сказала мистрис Теливер, отчаянным голосом.

– Не знаю, – сказал Том.

Желание подвести Магги под наказание уменьшилось, когда он ясно увидел, что он также, в свою очередь, заслуживает порицание за свое поведение.

– Как, где ж ты ее оставил? – сказала мать, озираясь кругом.

– Там, под деревом, у пруда, – сказал Том, совершенно-равнодушный ко всему, за исключением индейского петуха.

– Ступай, найди ее, сию минуту, дурной мальчик! И как ты мог подумать идти к пруду и взять с собою сестру в такую грязь? Ты знаешь, она завсегда нашалит, дай только ей случай.

Мистрис Теливер обыкновенно, браня Тома, сваливала, так или иначе, его вину на Магги.

Мысль, что Магги осталась одна у пруда, возбудила в уме мистрис Теливер ее всегдашние опасения и она влезла на тумбу, чтоб успокоить себя взглядом на этого ужасного ребенка, пока Том шел, и довольно медленно, своею дорогою.

«Уж эти дети такие охотники до воды!» – сказала они вслух, не рассуждая о том, что никто не мог и слышать. «Принесут когда-нибудь их мертвыми. Хоть бы река была от нас подальше».

Но она не видела Магги. Том возвращался от пруда один; и теперь страх, преследовавший ее, совершенно овладел ею. Она поспешила ему на встречу.

– Магги нет у пруда, мать, – сказал Том: – она ушла.

Вы можете представить все поиски мистрис Теливер, и всю трудность убедить ее, что Магги не была в пруду. Мистрис Пулет замечала, что ребенок может кончить еще хуже, если он остался в живых; и мистер Пулет, смущенный, пораженный, неестественным порядком вещей – чай был отложен, взбудораженная птица бегала взад и вперед – взял свою лопатку, как самое приличное орудие для поисков, и принялся отпирать гусятник, как наиболее естественное место, куда Магги могла скрыться.

Том, после некоторого времени, подал мысль, что Магги ушла домой (не прибавляя, что он сделал бы то же самое при этих обстоятельствах), и это предположение совершенно утешило его мать.

– Сестра, ради Бога, вели заложить коляску и отвезти меня домой, может быть, мы и встретим ее на дороге. Люси не может идти в своем грязном платье, – сказала она, смотря на эту невинную жертву, закутанную в шаль и сидевшую с босыми ножками на софе.

Тетка Пулет была рада воспользоваться этим случаем, чтоб поскорее восстановить порядок в своем доме, и мистрис Теливер, после короткого времени, катилась в кабриолете, заботливо смотря вдаль. Что скажет отец, если Магги не найдется – вот вопрос, теперь преследовавший ее.

ГЛАВА XI

Магги пробует бежать от своей тени

Намерение Магги были обширнее, нежели воображал себе Том. Когда Том и Люси ушли, в уме ее готовилось решение не просто идти домой – нет, она убежит прочь, уйдет к цыганам и Том никогда ее более не увидит. Для Магги это была не новая идее; ей часто говорили, что она была похожа на цыганку, полудикарка; и когда она чувствовала себя особенно-несчастною, ей казалось, это было единственное средство укрыться от позора, и жизнь в шатрах на пустыре совершенно согласовалась с обстоятельствами. «Цыгане (она думала) будут рады принять ее и станут ее уважать за ее высокие познание». Она раз сообщила Тому свои мысли об этом предмете, и предлагала ему вымазать свое лицо и потом бежать вместе; но Том с презрением отвергнул этот план, говоря, что цыгане воры, что у них нечего есть и ездят они только на ослах. Сегодня, однако ж, Магги думала, что ее несчастья достигли высшего градуса, и что цыганская жизнь оставалась для нее единственным убежищем; она поднялась с своего места под деревом, с полным сознанием, что теперь наступил перелом в ее жизни. Она побежит без оглядки на денлоуский пустырь, где непременно встретит цыган; и жестокий Том и все родные, постоянно ее преследовавшие, никогда уже более ее не увидят. Бежа, она подумала об отце; но она успокоила себя насчет разлуки и с ним, решившись переслать ему письмо через маленького цыганенка, в котором, не говоря ему где она находится, она уведомит его, что она здорова и счастлива и очень любит его, как и прежде.