Магическая Трилогия: Спящая Красавица - Вероника Сейнт

При свете лампы альбинос казался не столько жутким, сколько каким-то гротескным, странным, неуместным. Белая кожа в этом полумраке почти светилась, а светло-серые глаза так отражали свет, что порой казались красными, а порой наоборот такими, будто на самом деле Чистильщик был слеп.

— Так почему ты здесь? — Виктору было не по себе в присутствии Иеронима. Он не боялся его, но было какое-то странное ощущение, которое Виктор никак не мог понять.

— Почему ты так спокойно говоришь о том, что можешь позволить мне убить тебя? — наконец спросил Иероним.

Гадатель покрутил в руках стакан с глинтвейном, рассматривая то свое отражение, то игру света на стеклянных гранях, и тихо ответил:

— Потому что мне чертовски не нравится моя жизнь, — а потом добавил, улыбнувшись: — А тебя это смущает?

— У нас идет переоценка системы сейчас, благодаря твоему отцу. Но с тем, чтобы кто-то добровольно шел нам навстречу и соглашался умереть, я сталкиваюсь впервые, — Иероним поджал губы.

— Да, это определенно сбивает с толку, — Виктор подпер подбородок рукой и прикрыл глаза, — И зачем ты мне все это рассказываешь сейчас?

— Потому что знаю, что в конце концов ты дашь мне убить тебя. И никто ничего не узнает.

— Пенелопа может узнать.

— Она ведьма. Ты не можешь не понимать, что рано или поздно Чистильщики придут и к ней, — Иерониму, казалось, стоит усилий держаться так спокойно. Виктор и сам едва скрывал удивление — их утренний диалог был совсем не похож на этот.

— Уел, — Гадатель зевнул и впервые за долгое время посмотрел на часы. Оказывается, он не заметил, как наступила ночь. Аурика, похоже, уже убежала домой, но он и это упустил из виду. — Так, значит, ты согласен дать мне возможность разрулить то дело, что висит на мне?

— Мне это не по душе, но да, — Иероним кивнул.

Виктор выдержал паузу. То, с какой лёгкостью альбинос соглашался на его правила игры, было подозрительно. Наверняка был какой-то подвох, что-то, что потом помешало бы его планам.

— Вы, Чистильщики, ведь считаете, что наша работа нарушает мировой порядок, да?

— Тому, чему суждено случиться, нельзя препятствовать, — в голосе Иеронима было столько уверенности, что Виктору даже стало жутко. Чистильщики и их вера в то, что все решения в мире приняты заранее, вообще не вписывалась в его восприятие жизни.

Его Братство отчасти тоже придерживалось такой идеи. Но лишь отчасти. Они считали, что судьба предписана только тем, кто рожден с магией в крови, другие же люди могут делать выбор.

— Судьба, вообще-то, отвратительная старушка, ты в курсе? — Виктор поморщился и посмотрел на Иеронима. — Мне всю жизнь только о ней и твердят. Что мне было суждено стать таким, что моя жизнь может быть связана только с магией, и знаешь, что? За что бы я ни брался, я не могу сделать это своей основной работой. Это может быть хобби, но как только я пытаюсь заняться чем-то всерьез, — Виктор поджал губы и покачал головой. — Я только Магом быть и смогу в своей жизни. Это удручает, — Гадатель взглянул на Иеронима исподлобья и ухмыльнулся, — И что, скажешь, мне изначально суждено гореть в Аду за ересь?

— Ты должен был пустить себе пулю в лоб, когда тебе рассказали о том, кто ты, — отчеканил Чистильщик. — Это была твоя судьба, но ты уже тогда стал нарушать задуманный ею порядок вещей.

— Всегда весело поговорить с Чистильщиком, — Виктор рассмеялся. — Ты не против, если я угощу тебя чем-нибудь? Хочу получше вникнуть в твое мировоззрение.

Иероним равнодушно пожал плечами.

— Я все равно не понял, почему ты согласен умереть добровольно.

— Мне скучно. Когда ты знаешь всю свою жизнь наперед, и это тебя не устраивает, становится безумно скучно, и ты сходишь с ума. Меня не прельщает такая перспектива, — Виктор потянулся к меню, но вдруг замер. — Слушай, о Пенелопе…

— Мм?

Виктор вдруг понял, что сейчас добровольно открывает Иерониму одно из своих слабых мест. Что стоит ему сейчас хоть слово о ней сказать, и Чистильщик поймет, куда бить.

— Если вы ее хоть пальцем коснетесь даже после моей смерти, я с того света вернусь и отомщу.

— Мы вершим правильное дело, и если… — начал Иероним, но Виктор перебил его:

— Пенелопа — Жрица. Она в своей жизни никого не убила, никому не меняла судьбы, она проводник. Поводырь.

— Что не мешает ей, как настоящей ведьме, придаваться другим сквернам. Похоть…

— Пенелопа соблюдает целибат, Иероним, — Виктор ухмыльнулся. — Удивлен?

— Слегка.

На этом разговор прервался и оба собеседника молча сидели погруженные в свои мысли. Виктор откинулся на спинку стула и то прикрывал, то закрывал глаза, словно пытаясь поймать веками тонкие лучики света. Он размышлял о том, что именно задумал мистер Льюис, и почему его жертвой стала именно его дочь и какова его, Виктора, роль во всем этом. Быть может, на эти вопросы не сможет ответить даже Грейс. Еще он надеялся, что Иероним не соврал, обещая дать ему возможность во всем разобраться.

— А ты ведь даже не спросил, почему я прошу тебя подождать с исполнением твоей миссии, — тихо произнес Виктор. На самом деле ему не хотелось говорить с Чистильщиком. По крайней мере, сейчас. Но ощущения от того, что Иероним просто молча сидел рядом, были не из приятных. — Тебе неинтересно?

— На самом деле, интересно. Но я ведь могу осудить твои действия и не зная, что именно осуждаю.

— В этот раз ты меня не осудишь. Слушай… — Виктор залпом допил свой остывший глинтвейн, потер глаза, надеясь, что хоть так сгонит усталость, и принялся рассказывать.

Он был уверен, что Иероним не сможет принять поступка мистера Льюиса. Это было не по правилам: Оливер нарушал задуманный судьбой ход событий и тем самым подписывал себе смертный приговор.

В то же время, было очевидно, что Иероним будет отрицать их методы решения проблемы, ведь он был воспитан так, что видел в магии только зло. Поэтому когда Чистильщик спросил, не поможет ли против этой хвори пост и молитва, Виктор лишь рассмеялся. Иероним был сторонником единобожия, а Виктор не испытывал никакого желания его в чем-то переубеждать, но его монолог о том, что когда свет не может одолеть тьму, то на помощь приходит другая тьма, неожиданно подействовал.

— Пусть Свет не марает об это руки, — кивнул Чистильщик в ответ, и Виктор едва сдержал улыбку. Будь он на месте Иеронима, он говорил бы это в шутку, но альбинос… о нет, этот парень верил в свои слова.

Знания Иеронима были так малы, но он верил так сильно в то, что знал, что Виктору становилось неловко. Ведь сам он знал так много, что не мог решить с чего начинать, к кому призывать. Знания были одной из страшнейших паутин мира — опутывали, сбивали с толку. Кому-то везло, и они находили среди множества чужих истин свою. Кто-то получал свою единственную истину с самого рождения.