Магическая Трилогия: Спящая Красавица - Вероника Сейнт

— Совесть проснулась? — Иероним присел на край фонтана и уставился куда-то в сторону.

Виктор вдруг задумался о том, что происходит в голове у этого человека. Упорядочены ли его мысли так же как все, что он делает? Уравновешен ли он во всем?

— Это с тобой нужно говорить о просыпающейся совести, а не со мной. Это ты здесь убийца, а не я. Мне есть, за что раскаиваться, но у тебя причин больше.

— Кто-то должен делать грязную работу и очищать мир от скверны.

— Вас там штампуют, что ли? Слушай, я понимаю, что сила твоей веры очень высока, и ты едва ли меня послушаешь. Но хотя бы ради того Бога, которому ты служишь, не втягивай в это посторонних людей.

Иероним не ответил. Он опустил взгляд, о чем-то задумавшись. Потом вскинул голову и произнес:

— Первый раз встречаю мага, который пытается думать о простых людях. Пусть она и грешница, но все же ты думаешь о ее сохранности. По-своему.

— Ты никогда не спрашивал. Просто убивал и все, — Виктор откинулся назад и прикрыл глаза.

— Так расскажи мне.

— Зачем мне рассказывать что-то тому, кто потом может использовать это против меня же, — Виктор рассмеялся.

— Ты и так согласился сдаться мне в руки добровольно, так что я тебя все равно убью. Так какая разница?

Виктор задумался. С одной стороны, Чистильщик был прав. С другой стороны, любое из слов, сказанных Виктором, потом может стать той зацепкой, благодаря которой Чистильщики смогут уничтожить других. Например, его отца или Пенелопу. Или Тристану.

— Только если ты пообещаешь мне, что это останется между нами. Притворись, что ты священник и должен хранить тайну исповеди. И тогда я расскажу тебе.

Иероним так долго не отвечал, что Виктор решил, что альбинос ушел или вовсе решил с ним больше не говорить. Он снова выпрямился и открыл глаза, но Чистильщик был на месте и выжидающе смотрел на него.

— Тебе придется соблюсти кое-какие правила.

— Правилом меньше, правилом больше, я переживу, — Виктор кивнул. — Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил.

Иероним молчал. Виктор лишь на мгновение задумался, не совершает ли он ошибку, и тут же снова заговорил:

— В одном шотландском приюте жил-был мальчик. Ему было лет шесть, может быть, семь, и он точно знал, что когда-то у него были родители, но совсем их не помнил. Он даже своего имени настоящего не помнил и назывался то Джеком, то Джоном. Мальчик был нелюдимый, очень серьезный. Конструкторы там любил, рисовать домики, делал из подручных материалов поделки разные. Однажды в этот приют пришел высокий худой мужчина и забрал его. Он назвал мальчика Виктором, дал ему свою фамилию и постарался вырастить особенным, — Гадатель улыбнулся. Воспоминания о детстве согревали, оставляли какой-то неуловимый сладковатый привкус на кончике языка, словно он только что глотнул горячего молока с медом, — В детстве я не верил ни в Санта-Клауса, ни в Тыквоголового Джека. Мы праздновали Йоль, в Рождество пили глинтвейн и подолгу сидели у камина, и отец рассказывал нам самые разные истории. Еще мы много переезжали. Я сменил, наверное, тысячу репетиторов, выучил пару языков, не вылезал из библиотек. Но если у меня и был герой в то время, то им был мой отец. Я в нем видел такого… своеобразного рыцаря в сияющих доспехах. Без страха и упрека, всегда знающего, чего он хочет, умеющего добиваться своего. Он никогда не делал ничего просто так, все его действия были ради чего-то. Он был красивым, стильным, и уверенным в себе.

Виктор выдержал паузу, перебирая мысленно воспоминания о тех временах. Как просто все тогда было. Шею покалывал новый плед, заботливо наброшенный ему на плечи доброй тетушкой Элли, пальцы обжигала кружка с горячим шоколадом, в камине танцевали языки пламени, и Виктор совсем еще не понимал, почему с такой легкостью предугадывает самые разные мелочи.

— Я хотел стать архитектором. Еще с раннего детства думал об этом. Хотел создавать гигантов, вавилонские башни, что касались бы неба, лестницы до самых облаков. Но когда мне исполнилось шестнадцать, моя жизнь приняла совершенно другой поворот, — Виктор улыбнулся. Раньше он ужасно злился, когда начинал говорить об этом, но сейчас он словно вымотался и мог только жаловаться на прошлое. — Никто не спросил меня, что бы я выбрал. Мне просто сказали: «В твоей крови магия. Ты рожден для того, чтобы быть магом».

— И ты ничего не сделал? — Иероним смотрел на Виктора исподлобья, словно он знал какое-то простое решение, но не понимал, почему Виктор до этого не додумался.

— Тебя не было со мной рядом, ты не знаешь, что я пробовал, — Виктор поджал губы, — Нельзя убежать от того, что является частью тебя.

— Я не понимаю.

— Ты не можешь убить себя, потому что Случай тебе не позволит. Ты не можешь сбежать, потому что рано или поздно тебя все равно заведут в ситуацию, в которой тебе придется обратиться к магии. Твой наставник может найти тебя в любой момент. Ты сам начинаешь путаться и не знаешь, чего хочешь.

— Но мы же убивали вас. И продолжаем убивать.

— Это временной парадокс. Вы уничтожаете то, что должно существовать постоянно. Конца света от этого не случается, но кое-какие события меняются неумолимо.

— Ошибаешься.

— Ну, твое право так считать. Я знаю, что вы тоже рождаетесь с предназначением, — Виктор развел руками, — В любом случае, Чистильщик — это единственная неожиданность, которая может встретиться предсказателю. Медиумам, экзорцистам, целителям в этом плане немного проще. Они просто знают, что ничего больше делать не умеют, но не знают, что их ждет, хотя вся их жизнь расписана на много лет вперед до самой смерти. В общем-то, за три года я несколько раз сбегал из дома, жил с хиппи, прятался, был бездомным, заводил каких-то друзей только для того, чтобы однажды просто исчезнуть из их жизни. Отец всегда находил меня и возвращал домой, но от этого становилось лишь хуже, — Гадатель сорвал травинку и растер ее в пальцах, — Я его возненавидел. Он считал, что может диктовать мне, что я должен делать и за это я возненавидел его так сильно, что готов был использовать любую возможность, чтобы сбежать. Но отец был хитрее, он тоже знал, что мне предназначено, — В девятнадцать лет мы проходим что-то вроде инициации. То есть, я учился гадать лет с шестнадцати, интуиция у меня всегда была развита, но это… я даже не знаю, как тебе объяснить. Тебе словно помогают раскрыть что-то в себе, о чем ты даже не подозревал. Раскрывают все твои таланты, показывают, что ты умеешь, но тут же объясняют, что все эти умения чего-то да стоят. И ты заключаешь сделку, которая была заключена задолго до твоего рождения, — Виктор расстегнул манжеты и закатал их, показывая Иерониму свои татуировки, — Кто-то называет это благословением, но я называю это клеймом.