Иннокентий Смоктуновский. Без грима - Мария Иннокентьевна Смоктуновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Бум» в театре кончился, зрители перестали приходить в театр за ответами на бередящие душу вопросы. Поиски социальных откровений сегодня в публицистике. «Властители дум» сегодня не в театре. Но где? Писатель пописывает – читатель почитывает; актер «выкладывается» – зритель аплодирует и спокойно идет домой. Что это? Усталость души, закрытость и – как самозащита – равнодушие? В театре зритель не включается в творческий процесс действия, не следит за непрерывностью, точной психологической разработкой образа большими актерами, а холодно отмечает недостатки спектакля и реагирует только на сильно действующие грубые акценты.
Актеры такого уровня, как Смоктуновский, давно ушли вперед от запросов такого зрителя, но, к сожалению, упустили на каком-то этапе формирование его сознания.
А в последнее время мы излишне увлеклись заседаниями, административными преобразованиями, сменой лиц на местах и терминологией, забывая, что главная наша задача – я говорю в первую очередь об актерах – это пробуждать души. Ведь русское искусство всегда со знаком «SOS» – «спасите наши души».
Чтобы общественные идеи внедрились в душу, газетных и административных перестроек мало. Хотя понимаю, что это тоже нужно. Но ведь от того, что мне будут платить больше, от того, кто и в какой форме будет руководить, – актер не заиграет лучше…
Нужно общее усилие духовной перестройки, пробуждение интереса к творческому мышлению…
Но врачевать души могут только очень честные, понимающие свое назначение люди. Через индивидуальность, а не через стереотипы массового сознания можно сегодня решать наши задачи – и в искусстве, и в общественной жизни.
Я, признаюсь, скучаю по старому подробному, несуетному театру, по длинным, в пять актов, спектаклям, по закрытому занавесу перед началом, за которым ожидаешь чуда, по бумажным листьям, по кубкам из папье-маше, по актерским паузам, по тому театру, где Мольера ставят не так, как современную пьесу…
Я скучаю по спектаклям и фильмам, которые меня потрясали в детстве и юности…
Я скучаю по «Идиоту» с участием Смоктуновского…
Говорят, всему свое время…
А что такое «время»? Вне социально-психологического аспекта? Физики говорят, что время – это вид протяжения. Масштаб индивидуален. Вы замечаете, как одни люди жалуются, что «время сейчас летит, ничего не успеваешь…», а другие, наоборот, говорят о застойном характере нынешнего времени? Знаю одно: если человека лишить восприятий извне, он вовсе потеряет представление о течении времени. Следовательно, чем большее количество сведений он поглощает в единицу времени, тем быстрее для данного человека течет время. Может быть, мы сами себя перегружаем ненужной информацией? Или топчемся на одном месте, пережевывая одну и ту же истину?
Несколько лет назад в соседних павильонах на «Мосфильме» снимались одновременно две чеховские пьесы: «Дядя Ваня» и «Чайка». Смоктуновский играл дядю Ваню, я – Аркадину. Каждый раз, опаздывая на спектакль и пробегая через соседний павильон, я наталкивалась на сидящего в кресле Иннокентия Михайловича в гриме и костюме дяди Вани: «Здравствуйте, Иннокентий Михайлович! Как дела?» – на ходу спрашивала я. «Все ужасно, Алла. Сижу. Жду. Никто ничего не делает. Воротничок плохо сшит. Непрофессионализм. Режиссер ничего не понимает в Чехове…» Так продолжалось приблизительно месяц.
Потом я уехала на Неделю советских фильмов в Италию с «Дневными звездами» и «Шестым июля». В Италии я первый раз. Масса впечатлений. Города. Люди. Кино. Встречи. За неделю прожила несколько лет по насыщенности. Возвращаюсь. Опять съемки в «Чайке». Опять пробегаю мимо сидящего в той же позе Иннокентия Михайловича. «Здравствуйте, Иннокентий Михайлович! Как дела?» И в ответ слышу подобное: «Все ужасно. Сижу. Жду. Никто ничего не понимает. Воротничок…» – «А помните, Иннокентий Михайлович, в японской поэзии: “В горах побывал лишь семь дней, а в мире тысяча лет пронеслась”».
Этот ход – разного восприятия времени – я, кстати, предложила потом Ларисе Шепитько, когда снималась у нее в фильме «Ты и я». В фильме от меня уходит муж. Без объяснения. Уезжает неожиданно на Север, бросив все. Я не знаю об этом и в течение дня звоню ему из города и, естественно, не застаю. А у него на Севере в это время проходит зима, наступает лето. Он работает. Кого-то спасает. Новые люди. Другое течение времени… Но многие зрители не были подготовлены к такому восприятию времени, не поняли наш замысел, недоуменно пожимали плечами и спрашивали, почему это она ему звонит целый летний день – ведь у него уже там зима…
Без ощущения своего времени человек жить не может. Может быть, время – условие существования нашего «я»? Разрыв – смерть. Время – это состояние нашей души.
Говорят, что время – необратимо… Мы не можем физически вернуться в прошлое… Но что такое прошлое? То, что прошло? А что значит – прошло? Ведь для каждого человека в прошлом заложена непреходящая реальность настоящего, текущего мгновения. Иногда прошлое в определенном смысле даже реальнее, стабильнее, устойчивее настоящего. Настоящее скользит и уходит, как песок меж пальцев, и обретает свою материальную весомость лишь в воспоминаниях о нем. Или в воспроизведении. Искусство делает Время обратимым.
– Иннокентий Михайлович, как вы относитесь ко времени?
– Я по-прежнему чувствую себя 25-летним. Правда, в последнее время стал почему-то уставать…
У Конфуция: «Время бежит? Бежите вы. Время стоит!».
В актерской профессии, особенно когда играешь классику, одно время наслаивается на другое. Актер живет как бы в двойном восприятии времени. Иногда в ролях происходит присвоение чужой биографии, чужого времени – времени и биографии персонажа, которого изображаешь. Мне кажется, что такое перевоплощение в судьбу человека другого времени было у Иннокентия Михайловича Смоктуновского в князе Мышкине. В Мышкине у Смоктуновского был как бы другой пульс, другой отсчет времени, чем у партнеров, игравших с ним рядом, хотя это были прекрасные актеры… Но когда на сцену БДТ в «Идиоте» выходил Смоктуновский, то время останавливалось – зал замирал, затаив дыхание, и вот мы, зрители, жили вместе с ним в двух временных и пространственных измерениях: время Достоевского и сиюминутное время соединялись, давая нам объем и растяжение. За один спектакль мы успевали прожить несколько жизней…
– Иннокентий Михайлович, сколько лет вы играли Мышкина?
– С 1958-го по 1962-й.
– А я вас видела в этой роли, по-моему, в 67-м?
– Это было – спектаклей 5–6 перед гастролями в Лондоне и Париже. Я на этих гастролях за месяц сыграл 17 спектаклей – переутомился и заболел.
– Чем?
– Туберкулезом глаз.
– Я думала, эта болезнь у вас была от
