Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента - Гуревич Анатолий Маркович

Все, стоя, выпили и громко зааплодировали.

Я не случайно почти полностью изложил мое выступление. Это объясняется тем, что произошло после окончания торжественной трапезы. Об этом мне, смеясь, сообщил Лемуан. Оказывается, присутствующие за столом женщины упрекнули мужчин, офицеров, в том, что до моего выступления они только и слышали, что все советские граждане занимаются исключительно пропагандой. Как же могло случиться, что советский офицер произнес не пропагандистский тост, как делали почти все выступавшие французские офицеры, а предложил выпить за женщин, которые внесли свой вклад в победу.

Вечером я зашел к Паннвицу, Стлуке и Кемпе, поздравил их тоже с днем победы и сообщил, что через два-три дня мы направимся в Париж. Мне было очень приятно видеть, что мои «друзья немцы» чувствуют себя спокойно, не волнуются, а верят в то, что все будет в их жизни хорошо.

Спокойствие Паннвица было для меня совершенно неожиданным. Еще совсем недавно он предлагал мне воспользоваться разными возможностями для того, чтобы остаться в Европе или... Совершенно неожиданно он предложил мне воспользоваться известным ему установленным спецслужбами Соединенных Штатов Америки паролем «Кодак» для перехода на службу к ним. Эти службы были заинтересованы в советских разведчиках, в том числе и тех, кто был арестован гестаповцами или абверовцами, а также тех немцев, гестаповцев или абверовцев, которые знакомы с деятельностью советской разведки или даже вели следственные дела на арестованных гитлеровцами советских разведчиков. Как я писал в своем докладе на имя Директора, привезенном в Москву, а напечатанном еще в Париже, я категорически отказался от этого предложения Паннвица и сам предостерег его от возможности попасть в ловушку. В то же время я знал, что США действительно заинтересованы не только в переходе на службу к ним советских разведчиков, но и в тщательном изучении всего, что известно спецслужбам Германии о советской разведке. Ни тот да, ни теперь не является секретом, что не только в США, но и в Великобритании считали нашу разведку самой заслуженной из всех стран.

Встретившись после банкета, назову так праздничный обед, с Паннвицем и другими моими «соратниками», я, конечно, не счел возможным посвятить их в то, что произошло после описанного мною застолья. Этому можно было бы посвятить целую главу, но я предпочитаю в детали не вдаваться. Укажу только на то, что, как только мужчины вышли в специально обставленную комнату, уселись удобно в кресла или на диваны и закурили, многие курили сигары, в том числе и я, начались беседы, задавались вопросы, и часть из них была адресована ко мне. Все вопросы не перечислишь, но вывод был однозначным. После моего выступления, вернее, провозглашенного госта многие захотели услышать именно от меня ответ на распускаемые пропагандистами суждения. Приведу несколько вопросов. Первый: правда ли, что у нас в стране все обобществлено, все принадлежит только государству, вплоть до подаваемых к столу тарелок, вилок и ножей? Второй: правда ли, что у нас в стране свобода любви? Были вопросы и о ценах на товары, на жилье и много другого. Я старался доказать ложность утверждений вражеской пропаганды, и мне верили.

Приблизился день нашего отъезда из Блуденца. Паннвиц, Стлука и я поднялись к дому и погрузили на предоставленную нам машину вещи. Пока Паннвиц возился со своими и Кемпы вещами, Стлука и я спустились в подвал и достали из замурованной стены все подготовленные архивные материалы. У нас был даже ящичек, в который мы сложили все наши пистолеты, их было, возможно, около десяти. После погрузки машина двинулась в Блуденц, где мы все перегрузили в автомашину, в которой должны были ехать вместе с капитаном Лемуаном.

Итак, нам оставалось попрощаться с оставшимися в Блуденце немцами и двинуться в путь. Я попросил разрешения посетить полковника, который вел праздничное застолье, и попрощался с ним. Провожать вышли несколько женщин и офицеры. Я чувствовал себя неловко, потому что все прощались практически только со мной, а «немецких друзей» почти все провожающие, делая вид, не замечали. Прощание закончилось. Лемуан запустил мотор, и наша машина двинулась в долгий путь, конечной целью которого был пока еще только Париж. Что нас ждет впереди, долго ли мы задержимся в Париже и каков будет наш путь в Москву?

Я считаю своим долгом в заключение этой главы остановиться еще раз на моих тяжелых переживаниях, вызванных возмущением оттого, что я мог прочесть в зарубежной литературе и, в особенности в тех публикациях, которые появились у нас.

Итак, у меня в руках книга «Большая игра», автором которой является претендующий на героя нашей разведки Леопольд Треппер.

В разделе «Возвращение» он пишет, что из Парижа в Советский Союз вылетел 5 января 1945 г. По прибытии в Москву его «с большой горячностью приветствовали». Затем на машине направили на специально отведенную квартиру, где были предоставлены две комнаты, к нему был приставлен капитан для исполнения обязанностей офицера-адъютанта. Не буду оспаривать всего сказанного, для этого у меня нет оснований. Быть может, это правда. А вот приводимая мною ниже цитата из этой книги потребует специального пояснения. Итак, Леопольд Треппер пишет: «На следующий день меня посетили два полковника. Я сразу понял, что они досконально изучили досье "Красного оркестра".

- Я убежден, – начал я, – что Гроссфогель, Макаров, Робинсон, Сукулов, Максимович еще живы. Их можно и должно спасти. Но тут очень важно, будете ли вы и впредь поддерживать контакт с Паннвицем...

- Он бежал в Австрийские Альпы и спрятался там. Об этом мы знаем из надежного источника...

Тогда я предложил направить к Паннвицу двух офицеров, хорошо знакомых с историей "Красного оркестра". Они ему объяснят, что с февраля 1943 года благодаря моей информации "Центр" подробно осведомлен о "Большой игре" и согласен принять меры, необходимые для спасения заключенных членов "Красного оркестра". Я также предложил пообещать Паннвицу, что если он поможет спасти этих людей, то после войны такой поступок будет учтен при решении вопроса о его судьбе...» (с. 292–293).

Кстати, на этой же странице (с. 292) помещено примечание к этому тексту, которое тоже считаю нужным процитировать: «Чтобы не оставалось никаких сомнений, повторяю: Паннвиц, начальник зондеркоманды, обладал всеми полномочиями для отсрочки казни заключенных, если эти заключенные были ему нужны для "работы". Понятно, что в описываемое время я не мог знать о судьбе моих товарищей».

Далее в своей книге «Большая игра» Леопольд Треппер пишет: «Однажды июньской ночью около двух часов меня вызывают. Улыбаясь, полковник спрашивает:

- Угадайте-ка, кого я привез из аэропорта?

- Паннвица и Кента!

Тут у меня никаких сомнений не было. Он рассмеялся.

- Не только их. Паннвиц приехал со своей секретаршей, с радиостанцией и пятнадцатью чемоданами! В своем крайнем усердии он привез с собой списки немецких агентов, действующих на советской территории, и даже код расшифровки переписки между Рузвельтом и Черчиллем» (с. 307).

Я мог бы привести еще множество цитат из этой книги, опровергнуть их и доказать полнейшую ложь того, что Леопольд Треппер пытается внушить читателям. Это сложная и длительная работа. Сейчас считаю нужным в качестве доказательства лживости всех приведенных утверждений Большого шефа перечислить несколько:

Как видно из моих правдивых рассказов, подтвержденных моим докладом, Паннвиц, Стлука, Кемпа и я находились в Австрийских Альпах только с конца апреля 1945 г., а до этого еще в феврале я находился в лагере для интернированных во Фридрихроде, куда прибыли благодаря «заботе» Паннвица для прощания с Маргарет и сыном. Кроме того, в апреле мы разъезжали по территории Германии, встречаясь с Биклером и Видеман. Возникает вопрос: как могли сообщить Леопольду Трепперу уже в январе 1945 г., что в Москве известно, что Паннвиц скрывается в Альпах?

Мог ли Леопольд Треппер предлагать план захвата Паннвица, понимая, что именно он может полностью разоблачить преступную деятельность Большого шефа в гестапо?