Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев

* * *

Антиалкогольная кампания. Уже запланировав бросить мединститут и перевестись в ПСХИ, я ударно отработал на «Скорой» четыре месяца на полторы ставки, плюс прихватывал еще сверху до пяти дежурств в месяц. Фельдшеров не хватало так же, как и сегодня. Выходило по 200–210 рублей. Скопилась нормальная сумма.

Поэтому когда решал вопрос с переводом в г. Уссурийске, где находился сельхозинститут, я на десять дней, ушедших на это, поселился в гостинице «Уссурийск». В маленьких провинциальных городках особых проблем с гостиницами не было. Питался в ресторане «Уссурийск», расположенном на первом этаже гостиничного здания. В столовых Владивостока я уже заработал гастрит такой степени, что у самого возникало подозрение — не язва ли там у меня? А столовые Уссурийска — это такая штука, что первый же обед в одной из них обернулся бессонной ночью из-за боли в желудке.

В субботу, после того, как в пятницу досдал пару экзаменов в разнице программ меда и ветеринарного факультета, обедал в ресторане «Уссурийск». Ресторан был вообще-то закрыт на спецобслуживание. Но официантки меня знали — уже почти неделю обедал там и ужинал — посадили за дальний столик.

Спецобслуживание было — свадьба. Разумеется, в соответствии с политикой партии, безалкогольная свадьба.

Одна из официанток, за столик которой я чаще всего попадал и мы уже были почти как старые знакомые, предложила мне бутылочное пиво с Хорольского пивзавода с тем, чтобы я досидел до конца свадьбы и составил ей компанию для лицезрения этого действа.

Она в перерывах между разносами блюд к свадебному столу присаживалась ко мне и мы вдвоем ухахатывались с того, что происходило на свадьбе.

Девушка уже обслужила достаточное число безалкогольных свадеб, чтобы точно, почти по минутам, предсказывать события. И меня удивляла точностью прогнозов.

Начало в стиле «То ли лешего хоронят, ведьму ль замуж выдают…» — грустная компания на фоне бравурного марша Мендельсона. Истерика тамады, пытающегося расшевелить трезвое свадебное общество.

Официантка точно предсказывала все главные моменты: когда придут комсомольские активисты поздравить молодых с их бракосочетанием в стиле Перестройки, когда придет комиссия народного контроля и проверит — не продает ли ресторан гражданам брачующимся и их гостям алкогольный дурман… Все пришли, все проверили, все отчитались. И потом сама комиссия народного контроля, сняв повязки, заняла место почетных гостей. А под столами возникли ящики с сорокоградусной. На стол бутылки не выставлялись. Разливалась алкогольная отрава под столом в графины с морсом. А потом из графинов — «Горько!».

В конце концов свадьба стала похожа на свадьбу, с «Цыганочкой» и вальсом, с нормальным свадебным финалом — дракой.

* * *

И чем дольше длилось генеральное секретарство Михаила Сергеевича, тем его сильнее «любили», да он и сам делал все, от него зависящее, для этого. Одна антиалкогольная компания могла гарантировано убить репутацию любого политика, пойти на нее можно было только в состоянии тяжелой алкогольной же интоксикации, в состоянии полной невменяемости. Особенно в том варианте, в котором она была проведена. Но об этом и так хорошо известно.

Гораздо менее известно, точнее, стало фактом умолчания, что Перестройка повлекла за собой самое настоящее комсомольско-активистское бешенство. Все эти Сирожи Матлины, под предводительством парткомов, как будто обожравшись политической виагры, стали в буквальном смысле терроризировать тех комсомольцев, которые проявляли недостаточную активность в общественной жизни. Апофеозом этого терроризма стали «Ленинские зачеты». Это такой отчет за год каждого комсомольца о проделанной работе.

«Ленинский зачет» был и до Горбачева. Сам по себе он представлял формализованную дуристику, которая воспринималась нами, как мероприятие для галочки, никому совершенно не нужное. Раз в год мы брали тетрадки, туда красивым почерком, разноцветными фломастерами вписывали участие наше в разных общественных мероприятиях по комсомольской линии, разрисовывали это буденовками и знаменами, вклеивали вырезки из газет, журналов, украшали тетрадки коллажами из открыток, вписывали туда цитаты из работ Ленина и материалов съездов.

Потом собиралось комсомольское собрание, в президиум садились комсорги, представитель парткома. Мы выходили к президиуму, представляли ему эти тетрадки и отчитывались о своей общественной работе — кто сколько политинформаций прочел, стенгазет нарисовал, подшефных пионеров посетил, короче, каждый судорожно вспоминал факты своей комсомольской работы, чтобы хоть что-то ляпнуть о ней. А еще, не дай бог, если какая-то зараза вспомнит, что ты когда-то субботник прогулял или на демонстрацию не пошел! Несдача «Ленинского зачета» грозила реальной перспективой исключения из комсомола, которое автоматически за собой влекло и исключение из института.

Причем, вот что интересно. На курсе учился парнишка-баптист. Он не будучи комсомольцем спокойно поступил в институт, разумеется, никаких «Ленинских зачетов» не сдавал, никто его ни на что не напрягал, и он спокойно учился. Но исключенных их комсомола выгоняли из института.

Так до Перестройки эта процедура, сдача «Ленинского зачета», хотя бы проходила формально. Все понимали, нужно для галочки отчитаться о мероприятии — отчитаемся.

Но во время начала Перестройки был объявлен бой формализму! Пошли несдачи и пересдачи «Ленинского зачета». Выговора с занесением.

Да еще проверяли знания работ величайшего теоретика марксизма-ленинизма Михаила Сергеевича Горбачева! Его статьи, выступления на Пленумах и съезде мы конспектировали, на семинарах общественных наук за их знание дрючили уже всерьез, в билеты экзаменов вопросы по ним были включены.

Конечно, комсомолец обязан заниматься общественной работой. Но кто превратил комсомол в организацию с обязательным членством для всей молодежи, постигшей возраста 14 лет? И кто превратил комсомольскую организацию института в трамплин для карьеристов?

Как молодежь относилась ко всей этой попытке перестроечных гаденышей, вдохновленных идеями Горбачева, побороть формализм в комсомоле? Разумеется, с ненавистью.

Это нужно знать и помнить: Перестройка началась с того, что прикрываясь трескучими псевдоленинскими фразами, партийно-комсомольская номенклатура окончательно дискредитировала и сам комсомол, и социализм.

Мне особенно нравится выражение М. С. Горбачева, цитата из его книги о Перестройке:

«Меня давно привлекала замечательная ленинская формула: социализм — это живое творчество масс.»

Стоит только чуть поскрести почти любого нынешнего идеолога-пропагандиста «демократии», заставшего по возрасту СССР и Перестройку, так там вылезет его прошлое, в котором он аж задыхался от восторга: «…социализм — это живое творчество масс».

Как будто машиной времени были переброшены крикливые болтуны из троцкистской оппозиции 20-х годов, которые так же, прикрываясь Лениным, вели борьбу с бюрократами-сталинцами, требуя «живого творчества масс», в 80-е годы. Только им тогда не дали возможности начать строительство «социализма с человеческим лицом». Сирожи Матлины тогда пошли рыть каналы в зэковских робах, в лучшем для них варианте.

* * *

А у меня тогда начался один из самых счастливых