Ельцин - Борис Минаев

Яростный сторонник Примакова Леонид Млечин обиженно комментирует этот пассаж: «Странно сейчас читать эти слова. Наступление на свободу слова, реванш спецслужб, возбуждение непонятных уголовных дел против видных промышленников, аресты и обыски — все это скорее описывает то, что происходило уже после отставки Примакова, когда президентом стал ельцинский преемник Владимир Владимирович Путин».

Но никакого противоречия здесь нет. При президенте Ельцине ни один премьер, будь то Черномырдин, Примаков или Путин, не мог изменить политический климат новой России.

Примаков шел навстречу ожиданиям общества. Считал, что навести порядок в стране можно только таким путем, путем репрессий и давления на прессу, запугав и поставив на колени всех, кто не согласен и сопротивляется. Что другого пути у России нет вообще.

Возможно, президент Ельцин понимал — такая политика отвечает потребностям «народной души», любой новый лидер попытается использовать этот ресурс, все уже готово к такому повороту. Но при нем, говорит он себе, этого не будет. Никогда.

Что будет потом, после него? Каким будет его преемник? Какой станет страна? Какие ценности она выберет? Это вопросы очень важные, но они — уже к следующему президенту. Ельцин, и это важно подчеркнуть, прекрасно понимал пределы своей компетенции, как строитель, четко знающий, где его «участок работы», его объект, где начинается и где кончается его зона ответственности.

«Примаковская стабилизация», как назвал Б. Н. эти месяцы в своей книге, а по сути дела, попытка выстроить альтернативный политический курс, проявилась, пожалуй, лишь эпизодами, отдельными экспромтами и глухими внутренними конфликтами, которые почти не вырывались на публичную поверхность. Но Ельцин сумел оценить саму тенденцию. Эта тенденция его категорически не устраивала. «Примаковскую стабилизацию» Ельцин воспринимал как выпадающее из исторической логики, случайное возвращение в прошлое, он не видел в ней образа будущего.

Однако президент ни разу не подверг действия премьера публичной критике, они продолжали еженедельно встречаться и обсуждать ситуацию в стране, в экономике, за рубежом. А поводов для обсуждения было предостаточно.

В марте 1999 года, когда силы НАТО начали бомбардировки Белграда, самолет Примакова развернулся над Атлантикой. Это был знаменитый дипломатический жест. Примаков отменил свой визит в США прямо в воздухе. Ельцин согласен с жесткой позицией Примакова. Он разгневан, возмущен, оскорблен действиями американцев. Запись его телефонного разговора с Биллом Клинтоном передает всю гамму этих чувств. Ее Ельцин приводит в своей книге:

«Я сказал Биллу: “Нельзя допустить, чтобы из-за одного человека гибли сотни и тысячи людей, чтобы его (Милошевича. — Б. М.) слова и действия руководили нами. Надо добиваться того, чтобы его окружали другие люди, чтобы для него стало невозможно вести себя так, как он ведет себя сейчас… Ради будущего наших отношений и будущего безопасности в Европе прошу тебя отменить этот удар. Мы могли бы встретиться на какой-то территории и выработать тактику борьбы лично с Милошевичем… По большому счету, это надо сделать ради наших отношений и мира в Европе. Неизвестно, кто придет после нас с тобой. Я имею в виду тех, кто будет заниматься сокращением стратегических ядерных вооружений. Но ясно, что надо делать нам самим — сокращать и сокращать эти горы оружия”».

Война в Югославии перечеркнула многолетние усилия российской дипломатии в этом регионе. Перечеркнула международное право.

В этом они с Примаковым были абсолютно солидарны.

Сделаю еще одно отступление от главного сюжета.

Все эти годы Ельцин, несмотря на все проблемы со здоровьем, продолжает небывалые по интенсивности встречи с западными лидерами. Именно в эти годы Россия дипломатически оформляет свои отношения с Североатлантическим альянсом, становится членом Европарламента, практически всех европейских структур. Россия входит в «Большую Европу», пусть медленно, постепенно, но входит. Вот важнейший итог второго срока ельцинской дипломатии.

В 1999 году отношения России и Запада обострились, и не только из-за югославского кризиса, но и в связи с началом второй чеченской кампании. На саммите ОБСЕ в Стамбуле, в ноябре этого года, Ельцину пришлось выдержать жесткое давление своих постоянных партнеров по переговорам — Франции и Германии. Вот как сам Б. Н. описывает этот эпизод в своей книге: «Первый заготовленный для меня текст (выступления на саммите в Стамбуле. — Б. М.) правил нещадно. Вставлял туда самые жесткие и резкие формулировки. Текст возвращался снова ко мне — приглаженный и прилизанный. Международники боялись резкой конфронтации с западными партнерами. Прочитав очередной вариант, среди ночи я позвонил Волошину по телефону: “Вы что, надо мной издеваетесь, Александр Стальевич?”

…Еще раз внес рукописную правку в текст выступления: “Никто не имеет права критиковать нас за Чечню”.

Отдал текст Игорю Иванову (тогдашнему министру иностранных дел. — Б. М.) для доработки. Через некоторое время они вернулись, стали убеждать, что так нельзя…

Пришлось так и читать, с рукописной вставкой.

Клинтон чувствовал, что я буду резок, с первых секунд: он вошел “неправильно”, не в те двери, которые были положены по протоколу, и пошел через весь зал, метров сто, стал здороваться со всеми, улыбаться, дал понять, кто в этом зале хозяин.

Я показал ему на часы: “Опаздываешь, Билл!”

…Почти кожей ощутил: весь огромный зал как будто усыпан осколками недоверия, непонимания.

…Ширак и Шредер сидели с тяжелыми лицами. Такого напора они явно не ожидали».

А вот как описывают саммит в Стамбуле помощники Ельцина:

«Сначала… президент обрушился на критиков России: “Вы не смеете критиковать Россию за Чечню!” К этому добавилось нарочито снисходительное отношение к Ж. Шираку и Г. Шредеру, которым Б. Ельцин, вопреки достигнутым ранее протокольным договоренностям, уделил лишь 10 минут. А потом он просто уехал в Москву, оставив министра иностранных дел И. Иванова с лидерами стран ОБСЕ уточнять формулировки. Тремя неделями позже, 10 декабря, во время визита в КНР, президент в решительной форме напомнил “другу Биллу” о том, что Россия все еще обладает полным арсеналом ядерного оружия» («Эпоха Ельцина»).

Если внимательно всмотреться в эти страницы современной истории, вчитаться в те мельчайшие детали стамбульского саммита, которые сохранила память Б. Н., становится понятной парадоксальная картина: Ельцин использовал все имеющиеся у него возможности для того, чтобы отстоять свою позицию. И теплые доверительные контакты на встречах «без галстуков», во время неформального общения с лидерами Запада и Востока. И жесткие шаги, эффектные жесты. В сущности, этим арсеналом российская дипломатия продолжает пользоваться и сейчас. Параметры поведения российских лидеров были заложены именно тогда, во время второго срока президента Ельцина.