Сны чужие - Денис Луженский

Он огляделся с невольным удивлением. Внутри "хибары" оказалось куда просторнее, чем можно было предположить, глядя на неё снаружи. Дощатый пол выскоблен добела и устелен шкурами, на стенах тоже шкуры и яркие масляные светильники в бронзовых держателях, у стены слева массивная тубма, и ещё более массивный сундук, а справа - небольшая и очень аккуратная каменная печь… и книги - много, много книг, лежащих в художественном беспорядке на тумбе, на сундуке, прямо на полу стопками различной высоты и поодиночке. Старые книги, новые книги, в кожаных, картонных и даже деревянных переплётах, окованных бронзовыми пластинами.

- Я бы извинился за беспорядок, но для меня это - привычная обстановка. Ведь здесь никого не бывает… - хозяин блеснул внимательным глазом и поправился: - До сегодняшнего дня не бывало.

Олег ничего не ответил, его внимание привлекла одна из книг, лежащая на самом краю тумбы. Она была раскрыта на середине - похоже, именно её читал сейчас старик-отшельник. Олег поднял том и с некоторой оторопью уставился на латинские буквы типографского текста. Перевернул, посмотрел на обложку…

- Читал?

- Было дело, - пробормотал Олег, отвечая на стариковское любопытство. - Это… про боксёров, кажется?

Он произнес последние слова по-русски и поднял глаза на хозяина дома, тот покачал головой и ответил на языке Долины:

- Твоя речь мне не родная. Да и сэр Артур для меня куда понятнее Чехова или Толстого.

Имена, чужие для этого мира, звучали странно, вплетённые в слова фэйюра. Олег упрямо тряхнул головой.

- В любом случае, ты - тот, кто мне нужен.

Старик выпрямился… и мгновенно преобразился. Как будто скинул с себя полсотни прожитых лет. На Олега смотрел сейчас барск неопределённого возраста с холодными бледно-серыми глазами, пронзительно сверкающими в свете масляных ламп. У правого уха притаилась узкая седая прядь волос.

- Уверен? - в голосе говорящего отчего-то прорезались угрожающие нотки.

- Уверен, - не колеблясь подтвердил Олег. - Теперь я тебя точно узнал. Я помню… боль…

Белая трещина поперёк чёрного Солнца. И всё небо - мелкой сеткой, как ветровое стекло после аварии. И сыпется… сыпется… осыпается вниз хлопьями не то серого снега, не то пепла. Дышать трудно… как тогда, в выжженном мире. Вот только там не было ничего, кроме оплавленных скал, а здесь пепел падает на улицы, с едва слышимым шорохом засыпает вставшие у обочин машины и накренившийся параллелепипед блочной "высотки". Засыпает двор, детский сад… и людей, увязших в воздухе, словно мухи в прозрачном клее. Пошевелиться, хотя бы моргнуть… нет никакой возможности. Всё остановилось, замерло, погрузилось в жуткий, мертвый стазис…

И только пепел падает из лопнувшего неба… падает, презрев остановившееся время… Сухой шорох слышен всё явственнее. В этом монотонно шуршащем безмолвии воплощается неотвратимость небытия. Люди, машины, дома - теперь лишь призраки прошлого, которого больше нет. Реален лишь падающий пепел… или это все-таки серый снег?

Так трудно дышать…

Из кошмара выплывать безумно тяжело, будто поднимаешься, обессиленный, со дна глубокого ледяного омута. И, убегая от одного кошмара, неизбежно попадаешь в другой. Правда, этот кажется куда реальнее. Здесь жизнь - мозаика. Мозаика боли. В разбитом вдребезги теле глухо звенят осколки сознания. Дежа вю…

Интересно, можно ли привыкнуть к боли? Ведь мучаются же годами иные люди, скажем, от мигреней или отложения солей. Кости рано или поздно срастаются, раны превращаются в рубцы старых шрамов. Потерпеть немного - и всё пройдет… пускай и вместе с жизнью, которая теперь тоже напоминает кучу осколков. Две раздробленные судьбы перемешались в единую бесформенную массу, спеклись, сплавились в единое, ни на что не похожее нечто. Из которого стерва-память тянет зачем-то самое тяжёлое, тёмное, ржавое, в кровь царапающее душу одним лишь прикосновением…

Когда позади две жизни, две дороги, две памяти, дежа вю приобретает хронические формы. Было, было, было… это тоже уже было. Каменный пол в пещере, вкус собственной крови на языке, противоречие между желанием разума существовать дальше и желанием тела прекратить мучения. А что, если все события, уложившиеся в промежутке между той болью и этой были лишь порождением мечущегося в предсмертной горячке воображения, бредом, красочной марой?…

Забавная мысль. Особенно когда открываешь глаза и убеждаешься: нет вокруг ни сумрачной пещеры, ни холода камней. Есть серая мгла, текучая и вязкая, без цвета, запаха и звука… вернее - это раньше она была без звука, а теперь её наполняет шорох. Тот самый сухой шорох падающего пепла. Правда, он потерял монотонность, словно (вот же странная ассоциация!) старая магнитофонная лента крутится при выключенных динамиках - почти беззвучно крутится, и только когда доходит до кусков мятой "жёванной" плёнки, отчётливо так слышно…

Ш-ш-ш… Пш-ш-ш-ш… Ш-ш-шурх… Пш-ш-шурх…

Нет, это не магнитофон, и не запись. Только не в царстве серой мглы. Стоит снова закрыть глаза и дать волю фантазии… Шелест прибоя… шум листвы за окном… дворник подметает тротуар… ленивый такой дворник, сонный и похмельный, едва возящий метлой по асфальту…

Ш-ш-шурх… Ш-ш-шурх… Пш-ш-ш-ш…

Озарение приходит с неотвратимостью очередной волны боли. Нет, это не дворник. Это - слова. Эхо чьей-то речи, отзвуки фраз, произносимых совсем рядом. То тише, то громче… странная ритмика, незнакомые шипящие слова… А затем - внезапная тишина и прикосновение к рукам…

В вены словно влили расплавленный металл, кровь вскипела, жар рванулся по жилам, заполняя их и взрывая изнутри…

Кричать невозможно, но и не кричать невозможно… В итоге рождается не вопль - задушенный отчаянный сип… И вдруг сквозь этот сип, сквозь кипяток боли и вату наваливающегося беспамятства:

- Терпи, парень. Сейчас будет легче.

Перед открывшимися глазами всё та же серая мгла, но теперь на её фоне - склонившееся лицо. Фэйюр… барск непонятного возраста с седой прядью возле правого уха и с ироничной усмешкой на губах…

Травник усмехнулся.

- Понимаю, неприятно было. Но это был единственный способ заставить тебя двигаться.

- Ты лечил меня болью?

- Что за чепуха! - хозяин поморщился. - Боль - побочный эффект переноса жизненной энергии. Лечить тебя нет особой нужды, твоё тело и само неплохо справляется с этим. Я лишь слегка подтолкнул его к выздоровлению - не более того. Синяки и переломы, само собой, причиняют много неудобств, а у тебя их было предостаточно, но ни одного по-настоящему опасного я не нашёл.