История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Преисполненный самодовольства после победы над саксами, юный Генрих не считал нужным вспоминать о данных им раньше обещаниях. Он продолжал, как и прежде, продавать церковные места и приблизил к своему двору отлученных от церкви советников. Эти обстоятельства и послужили Григорию поводом к тому, чтобы сделать решительное нападение на Генриха. Последнее письмо Григория к королю было, по существу, вызовом хитрого и умного противника, который в тиши готовился к битве. Григорий потребовал от короля полного покаяния в грехах; но, не ограничиваясь этим, он еще настаивал на том, чтобы король представил ему свидетельство, в котором подписью какого-нибудь епископа было бы удостоверено, что король действительно покаялся. Открыто и смело Григорий давал понять Генриху, что его может постигнуть участь Саула. Римские легаты еще раньше были отправлены в Гослар; они объявили королю, что он должен покаяться в своих грехах и что в случае, если он не исполнит этого требования, он будет отлучен от церкви.

Сын Генриха III, самый могущественный государь того времени, не мог не отнестись с справедливым негодованием к такому требованию; но вместо того, чтобы ответить на него иронически и с полным самообладанием, юноша дал волю своему раздражению и в бешенстве, не помня себя, напал на своего противника. Приказав прогнать легатов с позором, Генрих созвал собор в Вормсе. Явившиеся на собор германские епископы 24 января объявили папу низложенным. С точки зрения истинных государственных интересов, юный король не мог иметь никакого оправдания; своим необдуманным шагом он показал, что не понимал политических условий.

Он полагал, что папа, восстановив против себя своими декретами все светские и духовные власти в империи, уже не найдет ни в ком поддержки. Вместе с тем в оценке своих собственных сил Генрих так же ошибался, будучи введен в заблуждение врагами Григория относительно положения его в Риме. Отлученный от церкви, но не смирившийся, кардинал Гуго явился самым яростным обвинителем Григория на соборе в Вормсе и при этом постарался дать понять, что он участвует на соборе как посол римлян. К длинному и ребяческому перечню преступлений, которые были поставлены в вину Григорию, даже самые злейшие враги его относились с недоверием. Но движимая чувством независимости национальная германская церковь не мирилась с властолюбивым папой, который отымал у епископов последнюю самостоятельность, объявлял их низложенными помимо соборных постановлений и даже требовал чтобы общины отказывались признавать духовную власть таких епископов. Казалось, что этот папа видел во всех людях, кроме себя, не более как только подданных. Таким образом, Генрихом на борьбу с папой была призвана прежде всего национальная церковь, которой грозила утрата независимости.

В наше время папство представляет только тень того, чем оно было; теократическая власть, которую оно когда-то имело над королями, представляется нам уже странной и сказочной. И тем не менее, прочитывая документы, относящиеся к тому времени, мы, спокойные созерцатели минувшего, не можем не почувствовать до некоторой степени того страстного возбуждения, которым дышат эти документы. Король писал папе:

«Генрих, король не захватом, а Божией милостью, Гильдебранду, не папе, а вероломному монаху».

«Это приветствие ты заслужил, сеятель раздора, рассылающий не благословения, а проклятия служителям церкви. Я буду краток: архиепископов, епископов и священников ты попираешь ногами, как рабов, у которых нет своей воли. Ты считаешь всех их невежественными и себя одного знающим. Из благоговения к апостольскому престолу мы терпели все это; ты принял благоговение за трусость; ты восстал даже против королевской власти, которая дарована нам Богом, и грозишь отнять ее у нас, как будто власть и государство не в Господних руках, а в твоих.

Христос призвал нас на царство; тебя на папство — не призывал. Ты достиг его хитростью и обманом; позоря свою монашескую рясу, ты деньгами приобретаешь расположение людей, расположением их — оружие и оружием — престол мира; но, престол, ты нарушаешь мир, так как вооружаешь подданных против правительства и проповедуешь измену епископам; они призваны Богом, а ты даешь власть даже мирянам низлагать и осуждать их. Меня, неповинного короля, которого судит только Бог, ты хочешь низложить, тогда как даже Юлиана Богоотступника епископы предоставили судить единому Богу! Не сказал ли Петр, истинный папа: бойтесь Бога, почитайте царя? Но ты Бога не боишься, а потому и меня, Его ставленника, не почитаешь. Апостол Павел провозглашает тебе анафему; решением всех наших епископов тебе произнесен приговор, и он гласит: оставь апостольский престол, которым ты завладел противозаконно, и пусть другой займет его, — тот, кто не будет совершать насилия над религией и преподаст истинное учение Петра, Я, Генрих, Божией милостью король, вместе со всеми нашими епископами взываю к тебе: удались, удались!»

Таково содержание письма Генриха к Григорию, которое по своему значению является ценным документом того времени. Низложение папы, будучи незаконным, так как в соборе принимали участие только германские епископы, явилось актом, неслыханным в летописях церкви, и взволновало весь Запад. Королевские послы поспешно переправились через Альпы и были встречены с восторгом ломбардскими магнатами и епископами. Собравшись в Пиаченце, ломбардцы присоединились к постановлениям собора в Вормсе и со своей стороны так же низложили папу.

Доставить в Рим постановления соборов в Вормсе и Пиаченце было поручено Роланду, одному из пармских священников. В то же время и Генрих обратился к римлянам с воззванием, в котором, как патриций их, предлагал им удалить Григория и избрать нового папу. Следует заметить, что сан римского патриция как бы давал Генриху, который не был императором, некоторое право действовать так по отношению к папе. Объявив Григория низложенным, Генрих ссылался именно на власть, принадлежавшую ему как патрицию. 22 февраля в Латеранской базилике происходил собор, и за день перед тем явился посол. Как только заседание было открыто обычным церковным пением, Роланд выступил вперед и, обратившись к папе, мужественно объявил: «Король, мой государь, и все епископы по ту сторону гор повелевают тебе немедленно сойти с престола, которым ты противозаконно овладел; а без согласия их и императора никто не должен занимать этот престол Вас же, братья (и говоривший обратился к присутствовавшему духовенству), я приглашаю явиться в Троицын день к королю; он назначит вам папу, потому что тот, который сидит здесь, не папа, а хищный волк». Крики негодования были ответом на эти слова; все присутствовавшие на собрании поднялись со своих мест; кардинал гор. Порто объявил, что преступник должен быть взят, и префект Рима уже бросился на Роланда с мечом. Возможно, что смелый замысел Григория был бы окончательно разрушен этим фанатическим порывом; но Григорий быстро овладел им и не допустил собрание совершить убийство посла.

Когда спокойствие было восстановлено, собранием были приняты решительные меры. Ломбардские и германские епископы, подписавшие декреты в Вормсе и Пиаченце, были отлучены от церкви; некоторые из них, к полному торжеству папы, явились к нему из-за Альп молить у его ног о прощении уже в первые дни собора. Затем по требованию собрания король был приговорен к наивысшей мере наказания — к отлучению от церкви. Между тем в базилике как участница собора присутствовала императрица Агнесса, и каждое слово, раздававшееся на собрании, казалось, было направлено в ее сердце. Вдова могущественного Генриха отвернулась от своего сына и была на стороне римского духовенства; тем не менее фимиам, который воскурили ей в Риме, не мог совсем заглушить в ней чувства матери.

Церковное отлучение, на которое Григорий осудил могущественного христианского монарха, прогремело по всему миру, как оглушительный удар грома. Еще никогда отлучение от церкви не производило такого потрясающего впечатления. Все другие папские отлучения бледнеют по сравнению с всемирно-историческим значением отлучения от церкви, которое было провозглашено Григорием и явилось причиной раздоров, охвативших весь Запад. В мрачной истории Средних веков в этот момент разыгрывалась ужасная и вместе величественная трагедия, которая становится все более и более изумительной по мере того, как человечество, двигающееся вперед, отдаляется от нее.

Все человечество верило в то, что власть благословлять и проклинать принадлежала главе церкви, и никто из светских правителей не оспаривал у папы его права присуждать к церковному покаянию. Церковной каре подлежали одинаково и короли, и все другие миряне; вполне уверенный в себе, Григорий мог бы сказать: «Когда Христос говорил Петру: паси овцы моя, — разве Он исключал из их числа королей?» Отлучение от церкви было общепризнанным орудием пап; возможно ли было для такого папы, как Григорий, отказаться от этой меры по отношению к королю, который унижал церковь, допуская в ней всякие злоупотребления, и затем объявил папу низложенным? Тем не менее отлучение короля от церкви было актом неслыханной смелости и произвело на весь мир глубоко потрясающее действие. Власть папы в те времена еще не казалась людям настолько безграничной, чтобы такое решение, как отлучение короля от церкви, могло быть принято ими спокойно, Еще более изумительным являлся тот беспримерный факт, что римский епископ присваивал право объявлять главу государства лишенным короны, освобождать подданных от данной ими присяги и таким образом сеять повсюду ненависть и возмущение. Проверят ли люди позднейших веков тому, что было время, когда папа считал свою, как бы божескую, власть полученной преемственно от смиренного и миролюбивого апостола? Уже для нас, стоящих до некоторой степени еще близко к Средним векам является непонятным стремление сосредоточить все божественное величие в лице одного жалкого смертного, — кажется странным такое желание человека присвоить себе право благословлять и проклинать на вечные времена, тогда как достаточно одного неуловимого мгновения чтобы этот человек исчез бесследно. Средневековому папству, которое так смело стремилось выйти за пределы конечного, было присуще какое-то роковое величие.