Царица поверженная - Маргарет Джордж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мне удалось отвести взгляд от твоего лица, я увидел лежавшие рядом с саркофагом тела Ирас и Хармионы. Я наклонился и прикоснулся к ним. Обе тоже были мертвы. Лишь после этого я взял тебя за руку, чтобы иметь право с уверенностью произнести неизбежное. Ты еще не успела окончательно остыть.
– Нет никакой возможности спасти ни одну из них, – заявил я.
– Заклинатели змей из племени псиллов умеют творить чудеса, – сказал один из солдат. – Император уже послал за ними.
– Змеи? – Услышанное открыло мне глаза. – Так это змеиный укус?
– Мы так думаем, – ответил один из них. – Снаружи найден след и эта корзина.
Он показал круглую корзину с плодами – кажется, с фигами.
Я осторожно осмотрел тебя и обнаружил на одной руке две едва заметные отметины. Две точки, про которые даже нельзя было с уверенностью сказать, что это следы ядовитых зубов.
Змеи. Какой царский выбор. Они не только представляют собой священный символ Египта – они ассоциируются с потусторонним миром и плодородием. Возможно, я услужил тебе, отказавшись дать один из обычных ядов.
Прибыли хваленые заклинатели, но толку от них, разумеется, не было никакого. Считалось, что они обладают иммунитетом к змеиным укусам и умеют спасать людей, отсасывая яд из ранки. Однако, даже если это было правдой, в данном случае они прибыли слишком поздно. Все вылилось в суету и толкотню над твоим телом.
Однако вскоре им удалось найти объект для приложения своих талантов. Из задней части мавзолея донеслись стоны: там обнаружился скорчившийся в беспамятстве Мардиан. Знатоки змей склонились над ним, обнаружили на его ноге следы укуса и занялись его спасением.
И тут явился сам Октавиан с белым от ярости лицом. Размашистым шагом он направился прямиком к саркофагу и уставился на тебя долгим взглядом. Воцарилась тишина, которую никто не осмеливался нарушить. Октавиан молчал, лицо его казалось пустым. Наконец он отступил на шаг и – скорее для себя, чем для кого-то из окружающих – сказал:
– Ну что ж, хорошо. Разумеется, я выполню ее требование.
Он покачал головой, потом огляделся по сторонам и спросил:
– Все мертвы?
– Император, – ответил начальник стражи, – царица уже умерла, когда мы вошли сюда, а эти женщины находились при смерти. Одна лежала здесь, – он указал на тело Ирас, – а другая пыталась поправить на царице корону. Я схватил ее и спросил, что сотворила ее госпожа. А она ответила, что царица поступила правильно, именно так, как подобает наследнице фараонов. После чего упала замертво.
– Она говорила правду, – заявил Октавиан.
На лице его появилась странная улыбка. Я бы сказал… да, восхищенная улыбка. Ты сумела произвести на него впечатление. Переиграла его и заставила проникнуться к тебе глубоким уважением.
– Подготовьте их к погребению в соответствии с волей царицы! – приказал Октавиан стражам, вручая им папирус. – Тут сказано, как и что делать.
На тебя он смотрел чуть ли не с нежностью.
– Ты и твой Антоний будете покоиться здесь вместе, – промолвил Октавиан, оглядывая саркофаг. – Смерть не разлучит вас.
Он быстро повернулся и собрался уходить, но тут к нему обратился один из стражей:
– Император, нашли человека, который вроде бы выжил.
Мардиана подтащили к нему и опустили у ног.
Октавиан рассмеялся:
– Надо же, заклинатели все-таки показали свое искусство! Только напрасно. Мне он не нужен. Да и никому, думаю, не нужен. Выживет – и ладно, пусть живет как знает, но не мешается в политику. Идем!
Октавиан подал знак стражам, но тут неожиданно повернулся ко мне. Я-то думал, он меня даже не заметил, но, как выяснилось, он замечал и видел все.
– Я согласен забыть то, что ты сказал мне в Риме – относительно беззаконных притязаний сына царицы. Но настоятельно рекомендую никогда больше такого не повторять.
С этими словами он ушел.
Следом удалились псиллы и наружная стража. Похоронных дел мастера явились, чтобы подготовить тела к погребению; я смотрел на тебя и понимал, что это в последний раз.
Прощание может затянуться, но сколь бы долго это ни длилось, рано или поздно придется отвернуться и уйти. Такова печальная участь живых. Я не мог оторвать от тебя взгляда, но знал, что остаться здесь, с тобой, навеки мне тоже не дано.
Я не мог поселиться в мавзолее. Ты поставила передо мною задачу, и мое дело еще не сделано.
А вот ты свое дело сделала хорошо, как и подобает наследнице многих поколений царей. Я восхищаюсь тобой и твоими деяниями, хотя и скорблю по тебе.
Подруга моего детства, я так надеялся, что мы с тобой вместе встретим закат наших дней. Но, увы, богиням не дано постареть.
Глава 2
От Олимпия – Олимпию
Подобно тому как в форме обращенных к самому себе писем я излагаю свои врачебные опыты (если кто-то думает, будто я обладаю великолепной памятью, он ошибается; на самом деле я просто разработал отличную систему организации и хранения полученных знаний), точно так же я коротко зафиксирую здесь все, что происходило в сумбурные дни после кончины последнего врага Октавиана – царицы Египта Клеопатры Великой. Я называю ее так, ибо она воистину была великой правительницей, сумевшей превратить доставшуюся ей в наследство прозябающую страну в грозную державу, внушавшую трепет даже Риму. Разве не является свидетельством политического гения царицы хотя бы то, что она использовала римлян, чтобы угрожать Риму? И она была последней независимой владычицей независимого Египта. Я полагаю, что мои заметки рано или поздно будут востребованы хотя бы для того, чтобы опровергнуть официальную версию событий, продиктованную победителями.
Последний свиток воспоминаний царицы (свернутый с присущей ей аккуратностью) я подобрал возле гробницы и отнес домой, где прочел его с изумлением и скорбью. Туда же доставили и Мардиана, и мы с женой занялись его лечением. Выздоровление шло медленно; как я не преминул ему указать, спасся он во многом благодаря своему жиру, а также тому, что укус пришелся в ногу ниже колена. Змея, уже укусившая троих, к тому моменту явно растратила большую часть яда. Я заметил, что толстяки вообще переносят укусы ядовитых существ легче, чем люди худые. Возможно, жир частично связывает попавший в организм яд.
Долгие дни он метался в горячечном бреду, стонал, бормотал что-то невнятное, а его нога раздулась, как бревно, и натянувшаяся кожа едва не лопалась. Но со временем
