В свете зеленой лампы - Андрей Межеричер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хозяин просто обожал разные приборы и технические новинки, видимо, наследственное от отца, но предпочтение отдавал фото– и радиотехнике. Он работал каким-то начальником в журнале «Советское фото» – писал там статьи и говорил, что и кому делать. У нас дома нередко бывали его сотрудники-репортеры. В то время, когда я у них начинала служить, часто после работы заходил фотограф по фамилии Альперт. Бывало, что целый вечер они сидели в чулане, печатали снимки и, щурясь, выходили оттуда на свет к лампе в коридоре или окну в кухне, посмотреть качество напечатанного, капая на пол с мокрых листов и споря:
– Нет, Макс, светлый фон дает больше жизни при постановочной съемке, лучше видны детали, а также вдохновение на лице у строителя. А это важно для большевистской фотографии.
– Леонид Петрович, но техническая сторона изображения от этого страдает!
– Ничего, в серийной съемке важна фактура героев, и главное здесь – это донести основную мысль серии до наших строителей коммунизма.
Еще заходил его сотрудник, которого называли Аркаша, и с ним они тоже сидели часами в чулане и щелкали аппаратурой, бегали туда-сюда, и в доме не было покоя. Если кто-то из этих двоих приходил, я знала, что после них предстоит основательная мойка полов, так как паркет становился липким от жидкостей для фотопечати и по всей квартире пахло химическими приторными растворами.
Еще к нему заезжал Михаил Кольцов, известный писатель. Я помню, как он вместе со всей нашей семьей ездил – по-моему, это было летом, в августе – смотреть новый самолет АНТ-14. Нечасто человек видит так рядом самолеты, вот я и запомнила: большой, много винтов, и на борту написано «Правда». Когда моторы стали работать, я с Люсишкой на руках отошла подальше, такой стоял шум. Там был и хороший знакомый Леонида Петровича, Борис Ефимов, они с Кольцовым были родственники, и Ефимов раньше работал с хозяином в журнале «Крокодил».
Хорошо, что я вспомнила: Леонид Петрович прекрасно рисовал! Я не знаю, учился ли он этому где-то или был самородком, но он работал художником после того, как ушел с военной службы по здоровью, и его рисунки были удивительно мастерски выполнены. Он рисовал или гуашью, или акварелью, но всегда быстро. Видимо, ему не хватало терпения. Рисовал очень смешно и всегда людей: то царя, то буржуев. Много было в журналах его сатирических картинок. Я и сама не раз наблюдала за ним, когда он рисовал дома, но тогда он уже занимался другим делом, а рисование было для души.
Леонид Петрович брал небольшие листы плотной бумаги, размером примерно с конверт, и сначала обводил рамку. Потом рисовал пером контуры, а заканчивал рисунок тонкой кисточкой, сделанной из хвоста белки, у него таких было несколько, все разной толщины, и он очень ими дорожил. Он обмакивал кисточку кончиком в черную китайскую тушь, разведенную водой, и рисунки получались очень четкие и красивые, прямо ажурные. Жена их сохраняла себе на память. Я помню два из них. На одном в рамке из тонко нарисованных роз и подсолнухов на кровати спит красивая девушка с длинными волосами, подложив на подушку под голову руку. Перед кроватью стоит тумбочка, на ней свеча в подсвечнике и книга. Сзади к ней подкрадывается молодой усатый мужчина с густыми черными волосами, падающими ему на плечи. Он одет в старинный костюм, в глазах его нежность. Очень романтичный рисунок, я бы взяла его в рамочку. Другой много проще, сделан одним пером, но в нем тоже много жизни. У письменного стола, забравшись с ногами в кресло и поджав колени, уютно сидит девочка лет восьми. Облокотившись на столешницу, она ладошкой подпирает растрепанную голову с короткой стрижкой. На ней домашнее платье с пояском, простые чулки и туфельки. Она что-то рисует или пишет, чувствуется тишина и покой вокруг. У ее ног стоит, вытянув к ней голову, кошка. Вот и всё. Я узнаю, это Люся, и от этого на душе становится тепло.
Было еще одно, что Леонида Петровича отличало от других, обычных людей: он писал стихи. Конечно, я в стихах не разбираюсь, но его нежные письма жене были полны красивыми строчками о любви. Ольга Николаевна как-то рассказывала мне:
– Лёня писал стихи с гимназических пор в Петрограде, как и многие другие восторженные юноши, но многие перестают со временем этим заниматься, перерастают этот возраст, а он вот нет – пишет до сих пор.
И в ее голосе слышались и нежность, и гордость за талантливого мужа.
Видимо, они оба слишком много работали, и их здоровье было довольно слабым. Ольге приходилось хотя бы раз, а то и два раза в год ездить в санаторий или специальный дом отдыха, чтобы ее подлечили. Чаще всего она бывала в Кисловодске или в Хосте. Леонид Петрович все время покашливал – это была «память» о перенесенном на военной службе туберкулезе от окопных холодов, голода и непомерных нагрузок. Болезнь регулярно обострялась, и он лечил ее опять и опять то в санатории в Крыму в Ливадии, то в доме отдыха в Марьино под Москвой, где был частым пациентом. За год до смерти отца он был в длительной и утомительной командировке в Новосибирске. Конечно, было холодно, и он не успевал хорошо поесть или поспать. Как результат – обострение, и он оттуда поехал сразу в госпиталь. Еще и рука, раненная на фронте, то и дело побаливала.
Игорёк, Люсишка и бабушка Соня
Я слышала, что дети – это цветы жизни. Правильно говорят. Я всегда мечтала о собственных детях, чтоб слышать их смех, чувствовать их тепло и нежный запах, заботиться о них и любить, как меня любила моя мама.
У Межеричеров были чудесные дети. Игорь, дома его звали Игорёк, был живой и смышленый мальчик, в меру шаловливый, но все-таки послушный. У него всегда был хороший аппетит и хорошее настроение. Родители, любившие искусство и музыку, привили и ему эту любовь. Он, по настоянию родителей, пытался играть на пианино и даже на гитаре, но самого́ мальчика привлекало другое – футбол, друзья,
