Зловещий гость (сборник) - Эрнст Гофман

До молодого человека вскоре дошли эти кривотолки, и так как по своему благородному характеру он ненавидел скряг, то решил разом положить конец этим сплетням. Несмотря на отвращение к игре, он решился нарочно проиграть сотни две луидоров, чтобы избавить себя от обидного подозрения. Отложив необходимую сумму для проигрыша, он приблизился к игорному столу. Но удача и тут не изменила ему. Какую бы карту он ни ставил, она непременно выигрывала. Всевозможные кабалистические расчеты старых опытных игроков рассыпались в прах перед игрой барона: менял ли он карты или ставил их наобум, выигрыш все равно оставался за ним.

Вообще барон представлял собой редкого игрока. Он приходил в ярость от собственного выигрыша, чем изумлял зрителей, присутствующих при этом. Некоторые даже начали подозревать, что из-за влечения ко всему оригинальному он сошел с ума. В самом деле, странно же было предполагать, что игрок, находясь в здравом уме, мог быть недоволен своей удачей. Получив значительный выигрыш, барон продолжил игру, надеясь, что счастье когда-нибудь изменит ему и он добьется желанной потери. Но все тщетно: чем больше он играл, тем больше ему благоволила удача. Между тем незаметно для самого Зигфрида страсть к самой простой, а потому и самой азартной игре фараон стала понемногу овладевать его существом. Он проводил за игорным столом целые ночи, увлеченный тем непреодолимым очарованием, о котором прежде слышал от своих друзей, но не хотел верить.

Однажды ночью, когда банкомет закончил очередную талью[8], Зигфрид, подняв глаза, внезапно увидел прямо перед собой пожилого человека. У него был грустный вид и чрезвычайно серьезное лицо. На протяжении всего вечера, каждый раз после того, как Зигфрид, сделав ставку, отводил взгляд от карт, глаза его непременно встречались с мрачными глазами незнакомца, и какое-то неловкое, томительное чувство, наконец, поселилось в душе молодого человека.

Окончив игру, незнакомец покинул залу, но следующей же ночью опять занял место напротив Зигфрида и принялся смотреть на него в упор своими странными глазами. Молодой человек вновь не придал этому значения, но когда то же самое повторилось в третий раз, то он уже не выдержал и отрывисто сказал:

– Не угодно ли вам выбрать другое место? Вы мешаете мне играть.

Незнакомец, грустно улыбнувшись, поклонился и сразу же оставил залу, не сказав ни слова. На следующую ночь, однако, он появился вновь на прежнем месте и, казалось, смотрел на Зигфрида еще пронзительнее. Тут молодой человек гневно воскликнул:

– Если вы желаете продолжать ваши шутки, то я прошу вас выбрать для того другое время и место, а теперь!.. – Барон жестом указал на дверь.

Так же, как и в первую ночь, незнакомец, учтиво поклонившись, ушел с грустной улыбкой. Возбужденный игрой, вином и происшествием с незнакомцем, Зигфрид всю ночь не мог сомкнуть глаз. Образ старика преследовал его до самого утра. Строгое, отмеченное печатью страданий лицо, темные глаза, благородная осанка, просматривавшаяся даже через бедный костюм, благородные манеры – все это ярко представало перед глазами Зигфрида. При мысли о том, с каким достоинством незнакомец снес обидные слова и с каким грустным, подавленным видом удалился из залы, Зигфрид невольно воскликнул:

– Нет! Я был к нему несправедлив! Неужели мне, как неотесанному буршу[9], на роду написано оскорблять людей без всякой на то причины!

Снова и снова возвращаясь к этой мысли, барон пришел к заключению, что печальный взгляд незнакомца был вызван нуждой, в которой тот находился. Зигфрид во что бы то ни стало решил разыскать незнакомца и выяснить, в чем дело. Случай распорядился так, что первым же человеком, которого Зигфрид встретил утром на улице, был тот самый незнакомец. Барон первым заговорил с ним о вчерашнем происшествии и искренне попросил простить его невежливость. Незнакомец ответил, что не находит в поведении барона ничего зазорного, ведь разгоряченный игрок не всегда отвечает за свои поступки. Более того, старик заметил, что, упорно оставаясь на своем месте, он, видимо, смутил барона и тем самым навлек на себя его гнев.

Зигфрид пошел дальше: он сказал, что хорошо понимает, как обстоятельства иногда доводят до унизительного положения даже высокообразованных, развитых людей, и затем довольно прозрачно намекнул, что от души готов помочь незнакомцу деньгами, если он в них нуждается.

– Принимая меня за неимущего, вы жестоко ошибаетесь, – проговорил в ответ незнакомец. – Я не богат, но располагаю достаточными средствами для того, чтобы вести скромный образ жизни, к которому привык. И позвольте вам заметить, что, предлагая мне золото в качестве возмещения за нанесенное оскорбление, вы противоречите самому себе, если вы, конечно, действительно считаете меня порядочным и образованным человеком.

– Кажется, я начинаю вас понимать, – пробормотал Зигфрид, несколько оторопев, – и потому спешу прибавить, что если вы желаете удовлетворения, то я готов дать его вам хоть сейчас.

– О боже! – воскликнул незнакомец. – Вот был бы поистине неравный бой! Я уверен, что вы так же, как и я, не считаете дуэль ребячьей забавой и далеки от мысли, что несколько капель крови, пролитой, скажем, из оцарапанного пальца, не в состоянии смыть пятно позора. Бывают, конечно, случаи в жизни, когда двоим становится тесно на земле, и если даже один из них живет на Кавказе, а другой – на берегах Тибра, то расстояние ничего не решит, пока один существует в мыслях у другого. Тут уж поединок неизбежен, и его исход определяет, кто кому должен уступить. Но между нами, как я уже сказал, дуэль будет неравной, потому что моя жизнь не стоит вашей. Если я убью вас, то погублю этим целый мир самых радужных надежд. Если же буду убит сам, то вы разрушите самое печальное, давно уже разбитое существование. Но в любом случае повторяю, что вовсе не считаю себя оскорбленным. Вы просили меня удалиться, и я исполнил ваше желание.

Последние слова старик произнес голосом, обличавшим внутреннее страдание, что заставило Зигфрида еще раз искренне перед ним извиниться. Молодой человек не стал скрывать, что, сам не зная почему, не мог вынести взгляда незнакомца, сильно действовавшего ему на нервы.

– Что ж, – произнес незнакомец, – если мой взгляд проник в глубину вашей души, то я искренне желаю, чтобы он предостерег вас от той страшной опасности, которая вам угрожает. Меня поражает ваш беспечный вид и беззаботное веселье, с какими вы стоите на краю ужасной пропасти. Один толчок – и вы полетите вниз! Иными словами, вы можете стать страстным, отчаянным игроком и тем самым погубить себя навеки.

Зигфрид стал уверять, что незнакомец совершенно ошибается, и рассказал ему обстоятельно причины, побудившие его приблизиться к игорному столу, прибавив, что никогда в жизни он не испытывал пристрастия к игре и, наоборот, решился во что бы то ни стало проиграть несколько сот луидоров, прекратив после этого и саму игру, но, к сожалению, до сих пор ему неизменно везло.

– Ах! – воскликнул незнакомец. – Это везение – не более чем страшная приманка, с помощью которой игра завладевает вашим существом! Ваше везение, барон, причины, побу– дившие вас приступить к игре, манера держать себя, говорящая о том, что пагубная страсть начинает овладевать вами окончательно, – все это удивительно напоминает мне судьбу одного несчастного, поразительно похожего на вас во всем. Вот по какой причине я так пристально на вас смотрел и едва удержался, чтобы не высказать словами то, что думал выразить взглядом. «О, взгляни, взгляни, как демоны готовы схватить тебя и низвергнуть в Оркус!»[10] – хотелось мне воскликнуть, и я сердечно рад, что познакомился с вами. Позвольте мне рассказать вам историю того несчастного, о котором я упомянул…

Оба, и незнакомец, и Зигфрид, сели на стоявшую неподалеку скамью, после чего незнакомец начал так:

– Не менее вас, барон, был одарен и молодой шевалье Менар. Судьба наделила его такими дарами, с помощью которых легко снискать завистливое уважение мужчин и благосклонное расположение женщин. Если он уступал в чем-нибудь вам, то разве только в богатстве. Он жил почти в нужде и только благодаря строжайшей экономии мог сохранять в обществе вес и значимость, принадлежавшие ему по праву как потомку древнего рода. Это, безусловно, заставляло его отказываться от игры, к которой он, впрочем, и не чувствовал особенного влечения. Во всем остальном редкая удача сопутствовала Менару, так что его везение стало притчей во языцех среди знакомых.

Однажды совершенно случайно он посетил ночью один игорный дом, причем друзья, в компании которых он пришел, немедленно стали играть. Менар, не принимавший в игре никакого участия, медленно прохаживался по зале, погруженный в свои мысли, и лишь изредка бросал взгляд на игорный стол, где банкомет грудами загребал золото. Вдруг один старый полковник, который до тех пор играл из рук вон плохо, увидев Менара, воскликнул: «Как вы собираетесь выиграть, пока наш везучий Менар не объявил, на чьей он стороне? Но погодите! Сейчас я его притащу сюда, и он будет понтировать за меня».