Форпост - Григорий Солонец

Ухнувший рядом выстрел из гранатомета мгновенно превратил цистерну на колесах в большой пылающий факел. Теперь ему уже ничего не оставалось, как имитировать участие в нападении на советскую колонну.

В ночной оптический прицел винтовки на серо-зеленом фоне подсветки рядовой Сверкович увидел силуэт водителя, метавшегося возле горящего бензовоза. Трудно было понять его хаотичные, скованные страхом, действия: судя по всему, парень впервые попал в такой переплет и попросту растерялся. Уложить его, как заядлому охотнику куропатку, ничего не стоило.

Что-то кричал на своем языке Исмаил. По жестам Сергей понял: он велел стрелять. И Сверкович, не целясь, нажал на спусковой крючок.

Спланированный расстрел колонны тем временем продолжался. Этому никак не мог воспрепятствовать единственный бронетранспортер, гулко огрызнувшийся парой коротких очередей и неизвестно почему надолго умолкший. Может, перекосило пулеметную ленту, что нередко случалось, или же патроны закончились, а взять их дополнительный запас экипаж не удосужился, понадеявшись на пресловутое славянское «авось». Теперь такая беспечность может стоить не одной жизни.

Душманам удалось поджечь еще три бензовоза, пламя которых хорошо осветило дорогу. Вскоре они взорвались. Между выстрелами слышны были русские матерные крики: кого-то, видимо, ранило, а кто-то таким образом преодолевал страх. Если вам скажут, что под обстрелом не страшно, не верьте таким «смельчакам»: они и близко там не были.

С соседнего поста, услышав канонаду боя и увидев зарево, уже отправили на выручку погибающей колонне несколько танков. Тягаться с ними в планы банды Саида не входило, и главарь подал условный сигнал зеленой ракетой к отступлению. Сверкович оглянулся и увидел наставленный на него автомат Исмаила. Всем своим видом он говорил: «Не балуй, парень, от меня только мертвым уйдешь».

«Духи» вернулись на базу, никого не потеряв. А передовой группе, подобравшейся к самой дороге, удалось даже захватить в качестве живого трофея тяжелораненого солдата-водителя.

Резкий удар кулаком в лицо — такую премию «выписал» Сверковичу одноглазый Саид, когда обнаружил четыре неизрасходованных патрона. Его заместитель угрюмый Анвар смачно добавил от себя. Из разбитого носа хлынула кровь. Но Сергей понял, что это только начало экзекуции. «Сегодня они меня, не прошедшего проверку боем, точно прикончат, — тревожно стучала в висках одна и та же мысль. Не понимая, о чем говорят „духи“, он уже готовился отправиться на тот свет. — Лишь бы не пытали. А одного выстрела в голову или сердце вполне достаточно, чтобы не стало на земле „бульбаша“ Сереги Сверковича, в общем-то, неплохого парня, хотя и далеко не героя».

На плохом русском ему объяснили: даем тебе последний шанс спастись и встать на путь истинный. Решай, кому предназначена пуля Аллаха: тебе или этому недобитому русскому солдату. Захваченного в плен водителя, уже почти не подававшего признаков жизни, не было никакого смысла тащить на себе по горам, в лагерь. Потеряв слишком много крови, он, так и не придя в сознание, в любую минуту мог умереть. Поэтому у Саида родилась иезуитская мысль: заставить Сверковича прикончить своего соотечественника, навсегда повязав его кровью.

Сергею вновь дали «снайперку», только уже с одним патроном. Подвели к приставленному к скале полуживому водителю, стонавшему от боли. Если бы тот мог говорить, наверняка, попросил бы смерти, чтобы не мучаться. Когда минуты сочтены, уже неважно, сколько остается жить: час, два или день. Сергею даже показалось, что парень прошептал ему: «Стреляй».

В ожидании развязки моджахеды, еще не отошедшие от боя, что-то горячо обсуждали, полукругом обступив своих жертв — двух русских, над которыми нависла смертельная угроза. Один из них, чтобы спасти свою шкуру, должен убить другого, который, правда, по-любому обречен.

«Для них, бородатых палачей, очередная казнь — это всего лишь развлекательное шоу, которое быстро забудется, а мне с этим потом жить. Смогу ли? Ведь во все времена считалось большим грехом — лишить жизни человека. Но почему тогда бог афганцев Аллах не накажет их за братоубийство, ведь у того же Саида руки по локоть в крови, в том числе и мусульманской?.. А может, все эти легенды о боге выдумка, плод чьей-то фантазии? Ведь еще древние люди, не зная, как объяснить грозу, землетрясение или иное природное явление, сочиняли разные мифы о злых силах и духах». Сергей лихорадочно обдумывал свое незавидное положение, отгоняя прочь саму мысль об убийстве парня. Он даже не знает, как его зовут, откуда родом. А вдруг земляк, белорус? А может, он уже умер? Вроде не слышно стонов? Так было бы лучше всего. Нет, тяжело, но дышит. А бородачи уже толкают в спину стволом Калашникова: давай, чего медлишь. Плохо, что у него всего один патрон. Был бы рожок от автомата, он мгновенно разрядил бы его в эту озверевшую толпу, забрав с собой на тот свет не одного душмана.

Из полумрака вынырнул главарь Саид с перекошенным от злости лицом. В руках у него был длинный нож, тот самый, которым он на глазах у Сергея обезглавил солдата-афганца. Приставив его к горлу Сверковича, как змея, прошипел: «Считаю до трех. Не выстрелишь — зарэжу!»

Что произошло потом, он плохо помнит. Последние ощущения, отложившиеся в памяти: чужие пальцы до боли сжимают кисть правой руки, державшей винтовку, и помогают нащупать и нажать спусковой крючок.

— Поздравляю, тэпэр ты настоящий моджахед. Как придем на базу, обязательно отметим это событие, — будто сквозь сон услышал обескураженный Сергей, только сейчас осознавший весь ужас произошедшего. Теперь ему точно нет дороги назад. Из без вести пропавшего солдата он превратился в преступника.

В горах раньше обычного выпал снег, значительно осложнивший жизнь моджахедам. Теперь им приходилось экономить запасы продовольствия, гранаты и патроны. Их доставка затруднена, так как закрылись до весны перевалы и многие караванные пути. Зимой в горах, когда свирепствуют морозы и снежные бури, не усидишь, поэтому на собрании боевиков Саид объявил, что скоро они спустятся в долину, в кишлаки, где всего будет достаточно — продуктов, тепла, в том числе и женского. Там они как следует отдохнут, поправят здоровье, залечат раны. Чтобы весной с новыми силами продолжить джихад (священную войну против «неверных», гарантирующую доступ в рай. — Авт.).

За недели, проведенные в отряде, Сергей постепенно привык к новому для себя образу жизни. На рассвете, когда моджахеды совершали утреннюю молитву — намаз, он разводил костер и приступал к приготовлению пищи. В этом ему помогали самые молодые «духи» таджик Рахмон и афганец Ситдик. С ними он уже мог немного разговаривать на дари. С ровесниками, пусть и другой веры, всегда проще найти общий язык. Что же касается рецептов восточной кухни, то освоить их оказалось не так уж и сложно.

Держать русского в тылу, при кухне моджахедам, видимо, было выгодней и спокойней. Незамеченным покинуть лагерь почти невозможно. Впрочем, Сергей уже и не предпринимал таких попыток. Он понимал, что далеко по заснеженным горам не уйдет, тем более что своих поблизости нет.

От слова «свои» его слегка покоробило. Вся загвоздка в том, что он уже наполовину чужой. И, наверное, прав Саид, утверждающий, что назад ему теперь дороги нет. По законам военного времени, за убийство, пусть даже исполненное под принуждением, его ждет трибунал.

Странно, но все реже вспоминались ребята с «Утеса», Боровая, мама с отцом — они остались в каком-то другом, недосягаемом мире, словно на другой планете. Где-то там и Наташа, которая уже не снилась, как раньше, по ночам. Выйдя замуж, она словно умерла для него.

В простой афганской одежде, с бородкой Сергея уже не сразу и отличишь от моджахедов. Правда, выдавали славянские черты лица и еще что-то едва уловимое в походке, улыбке, жестикуляции. Да, еще, может быть, грусть в глазах, независимо от того, улыбались они или тосковали.

Когда спустились с гор, в кишлак, в бытовом плане стало намного легче и комфортнее. Сергея вместе с Рахмоном и Ситдиком поселили в просторном доме местного мельника. Так что под рукой всегда была мука, из которой выпекали горы вкусных лепешек, хлеб-лаваш на весь отряд. Правда, он наполовину уменьшился: Саид отпустил многих на зимние каникулы, к своим семьям. Но по первому зову те обязаны были собраться здесь же. Невозвращение приравнивалось к предательству, за которое карали смертью. Именно такое наказание в прошлом году понесли молодые моджахеды Ильяс и Анвар, решившие после зимнего отдыха зачехлить ружья и заняться торговлей. Через неделю их только открывшийся магазинчик был сожжен, а изрешеченные пулями трупы парней нашли на базарной свалке. То была жестокая месть тех, с кем они еще недавно воевали против русских.